Последняя шутка Наполеона - Григорий Александрович Шепелев

Ирка и Мара. Лежали они ничком, не совсем бок о бок, но рядом. Руки у всех были на затылках. И молодые люди, и девушки сохраняли полную неподвижность, уткнувшись в асфальт носами. Никто из них ни одного звука не издавал. Очень живописно выглядела Карина, трусики на которой были зачем-то спущены до коленок, а также Мара, лежавшая лицом вниз без обуви и чулок, вытянув ступни, отчего под пятками пролегли глубокие складки. Голые ягодицы одной и голые ноги другой чудесно белели под фонарём. Редкие прохожие с любопытством на них глазели.

Подойдя ближе, Серёжа смог услышать часть речи девушки с микрофоном.

– Итак, полиция пресекла, на этот раз жёстко, очередную наглую выходку молодых стритрейсеров, которые атаковали мотоциклистов из клуба "Ночные белки", – вещала та, указывая рукой на лежащих, – драчливые хулиганы, как видите, обезврежены. Среди них имеются дамы, но и они отличились, так что уложены не напрасно. Байкеры, к счастью, не пострадали, хотя могли бы, так как мажоры располагали холодным и огнестрельным оружием…

– Хватит врать! – вдруг крикнула Мара, не отрывая рук от затылка, но на один сантиметр приподняв голову, – эти конченые, тупые уроды сами на нас набросились! Никакого оружия у нас не было!

– Только что вы слышали голос известной всем Мары Галичьян, которая навлекла на себя справедливый народный гнев своими антипатриотическими высказываниями в интернете, – радостно продолжала корреспондентка, – вон она, эта девушка – лежит слева, босая! А рядом с ней…

– Извините, – сказал Серёжа, приблизившись к одному из двух операторов, – не могли бы вы убрать камеру? Здесь снимать запрещается.

Оператор съёмку продолжил. Второй, стоявший чуть поодаль, очень быстро переместился в машину. Корреспондентка немедленно подбежала к Серёже и поднесла прямо к его рту микрофон.

– Скажите, кто вы такой? Вы – их покровитель из госструктур? Или вы работаете с отцом Мары Галичьян? Вероятно, он вас сюда прислал? Ну, скажите честно!

– Говорю честно: меня никто прислать никуда не может. Но я могу разбить вашу камеру, повозить вас мордами по асфальту и не прислать за вами Скорую помощь. А если я её не пришлю, она не приедет.

Девушка побежала звать полицейских. Двое из них подошли. Узнав, с кем имеет дело, один велел убрать камеру и послал другого за третьим, имевшим чин подполковника.

– Отпустите их, – попросил Серёжа, крепко пожав офицеру руку, – ведь пострадавших нет.

– Изъят травматический пистолет, – пригладив усы, вяло сообщил подполковник, – за сорок минут до этого из него стреляли.

– Но он ведь зарегистрирован?

– Да, легальный.

– Ну, административка – если удастся установить, что это был не случайный и не оправданный выстрел. Да отпустите вы их! Всё равно никто не поверит в то, что они напали на этих дедов Морозов. Я точно вам говорю – весь мир будет ржать, и тогда начальство вас крайним сделает! А их папы – сами знаете, кто. Охота вам связываться?

– Под вашу ответственность. И пускай немедленно убираются, – произнёс офицер и снова протянул руку. Серёжа снова пожал её.

– Под мою.

Увидев, что молодые люди встают с асфальта, бородачи заорали, затопали каблуками и зазвенели цепочками. Подполковник что-то им объяснил, и они притихли. Сев на свои "Харлеи" и "Хонды", с треском разъехались. Выполняя условие офицера, освобождённые также незамедлительно рассовались по своим транспортным средствам, причём Карине пришлось напомнить, что у неё спущены трусы – так она была перепугана. Маре подали её туфли. Садясь за руль, она одарила Серёжу взглядом, который мог означать, пожалуй, всё что угодно – от благодарности до иронии.

Оказавшись с возлюбленным в "Гелендвагене", Ирка сперва расплакалась, а потом закурила. Вырулив на Тверскую, Серёжа стал задавать вопросы. Прежде всего он пожелал выяснить, почему Карина лежала с голыми ягодицами.

– Потому, что она ментам решила показать задницу, – объяснила Ирка, закашлявшись, – так её, голой жопой кверху, и положили. А мне велели лечь рядом! Это кошмар! Я до гробовой доски буду помнить, что меня клали мордой в асфальт, как бандитку, и все прохожие на меня смотрели!

– Прохожих было немного. Кстати, а Ритка где?

– Ритка так и спит в своём "Форде". Менты не стали её оттуда вытаскивать. Вероятно, им не пришло на ум, что в такой помойке может быть что-то, заслуживающее внимания.

– Всё понятно, – проговорил Серёжа, цепляя зеркало беспокойным и быстрым взглядом. Чёрное "Ауди" следовало за ним и мигало фарами – несомненно, с просьбой остановиться. Миновав Пушкинскую, Серёжа остановился в левом ряду – Тверская была всё ещё пуста. Затормозив рядом и опустив стекло, Мара крикнула:

– А давайте где-нибудь посидим, чего-нибудь выпьем!

– В жопу иди! – психанула Ирка, – Хватит с меня твоих приключений! Я хочу спать! Я больна!

Мара засмеялась, и её "Ауди" снова набрало скорость. Домчавшись до Моховой, свернуло направо. Серёжа, чтобы наверняка исключить ещё одну встречу с лихой красавицей, повернул в сторону Лубянки. Он решил выехать на набережную, с неё – на Третье кольцо.

– Это она, сука, стала задирать байкеров, – сообщила Ирка, гася окурок, – впрочем, они искали её.

– Её?

– Ну, конечно! Как-то внезапно они окружили нас, слезли с байков и спрашивают: "Где эта продажная тварь, Мара Галичьян?" Надир их послал. Тут она сама подъезжает. Как их увидела, так взяла монтировку из-под сиденья, выпрыгнула, и – ну их мочить! Ребята, конечно, ей помогли.

– Но байкеров было гораздо больше!

– В том-то и дело! Нас ведь менты, в сущности, спасли. Они через полминуты со всех сторон понаехали! Не пойму, откуда взялись? Хорошо, что Ритка спала! Иначе без крови не обошлось бы, это уж стопудово.

– Похоже, это была спланированная провокация. И она вполне удалась.

– Да это понятно, – сказала Ирка, опять беря сигареты, – другого я понять не могу – что Мара им сделала, этим байкерам?

– А они что ей сделали? Ты сама ведь сказала – едва она их увидела, как взяла монтировку, и…

– Да, да, да! Хорошо, на них были шлемы. Короче, тайна какая-то!

Предрассветный туман над Москвой-рекой и громада храма над пустым городом многократно утяжелили мрачное ощущение тайны в гудящей Иркиной голове. И не только тайны, но и какой-то невнятной, грозной тоски. Откуда она взялась?

– Ты к нам не заглянешь? – спросила Ирка, когда съезжали на Третье транспортное кольцо, – я тебя с сестрой познакомлю.

– Она, наверное, ещё спит, – возразил Серёжа.

– Проснётся! Невелика госпожа.

– Тогда с удовольствием познакомлюсь.

Было ещё темно, когда "Гелендваген", избежав утреннего столпотворения на дорогах, въехал во двор Иркиного дома на Молдагуловой. У подъезда стояло чёрное "Ауди" со знакомыми номерами. Остановив внедорожник, Серёжа очень решительно заявил, что с Марой ему ещё раз встречаться незачем.

– Я повешусь, Серёженька! – взвыла Ирка, заломив руки, – ради всего святого, не оставляй меня с ней и с Женькой одну! Ты ведь обещал, что поднимешься!

– Не могу! Я сильно устал! У меня сегодня важное совещание! – отбивался Серёжа. Ирка, однако,