Бес меченый - Вера Гривина

Молодец продавал двух прекрасных жеребцов темно-бурой масти.

– Креста на тебе нет, Полкан! – кричал на него купец Козьма Громов. – Виданное ли дело – заламывать за двух коней цену доброго табуна?

Полкан равнодушно пожал плечами.

– Ну, и покупай табун дохлых кляч, коли мои кони не по твоим деньгам.

Толпившиеся зеваки старались не оставаться в стороне от происходящего действия:

– Полкан не уступит!

– Он знает верную цену, Козьма!

Сплюнув в сердцах, Громов согласился с продавцом. Ударили по рукам, а затем покупатель и его слуги занялись жеребцами. Полкан сунул деньги, не пересчитывая, за пазуху и внезапно обратился к стоящему неподалеку Савве:

– Здравствуй, Саввушка! Не погулять ли нам по случаю моей удачи?

Хотя незнакомец дружелюбно улыбался, Савве почему-то стало не по себе.

– Прости, добрый человек, – замямлил юноша, краснея. – Спасибо за честь, но у меня дел много.

– Погуляй с нами, Полкаша! – предложил маленький мужичок, перемигнувшись с двумя высоченными верзилами.

– Вы мне не надобны, – грубо отрезал Полкан и вновь обратился к Савве: – А с тобой, Саввушка, мы еще погуляем.

Он легкой походкой зашагал прочь. Савва заворожено глядел вслед этому странному человеку и сам не заметил, как пошел за ним. Бирюзовый кафтан манил за собой, словно заколдованный, и юноша брел, не видя ничего вокруг себя.

Неожиданно Савва споткнулся о кочку и упал. Поднявшись, он увидел голое пустынное место – лишь вдалеке дымились оконцами две солеварни, между которыми торчал колодец-журавль.

«А где Полкан?», – вспомнил Савва и огляделся.

Полкан брел по тропинке, а из-за пригорка к нему подкрадывались маленький мужичок и двое верзил – те самые люди, которые недавно набивались удачливому торговцу в товарищи.

– Полкан, берегись! – крикнул Савва.

Этот крик словно подстегнул крадущуюся троицу: мужичок и верзилы бросились на свою жертву, но тут же один за другим рухнули на землю. А Полкан вытер что-то о траву и сунул в сапог, затем направился к замершему на месте Савве.

– Уж не колдовством ли ты с ними управился? – спросил юноша дрожащим голосом.

Полкан вытащил из сапога блестящий кинжал.

– Вот мое колдовство. Да еще умение.

– Ты убил их? – воскликнул Савва и перекрестился.

– Убил, – подтвердил Полкан и, оглядевшись, добавил: – Пошли скорее отсель.

– Но они первыми на тебя напали, а ты оборонялся. Я могу засвидетельствовать твою невиновность.

Полкан махнул рукой.

– Ни к чему мне лишние заботы. Когда мертвых найдут, не станут особливо розыска чинить, понеже10 о них давно шла дурная молва. А коли прознают про то, что я их убил, могут дело и до суда довести. На меня многие зубы точат.

– Чем же ты им насолил?

– Тем, что больно везуч. Людям чужая удача – кость в глотке.

Они поспешили в городок.

– Отколь ты знаешь мое имя? – осведомился Савва.

– Я бывал в Казани, с батюшкой твоим, Фомой Грудицыным, видался и кое-что о его семействе слыхивал.

Они миновали ворота в деревянной стене, возведенной тогда, когда Орел-городок стоял на рубеже между Русским государством и владениями сибирского хана. Теперь же крепостные строения были наполовину разрушены.

– Пойдем, выпьем вина али пива, – предложил Полкан. – Здесь есть один двор, где хозяин продает, с дозволения Строгановых, хмельное.

Савва удивился:

– А как же государев запрет продавать вино где-либо, окромя корчем и кабаков, с коих берется подать11 в царскую казну?

– Коли царь далеко, – усмехнулся Полкан, – то с любого его запрета можно немало денег иметь.

– Ах, да! – вспомнил юноша. – Здесь же Строгановы хозяйничают.

– В других местах то же самое.

– Неужто воеводы за плату дозволяют вином торговать? – поразился Савва.

– Дозволяют. Коли народ любит выпить, ему не дадут помереть от жажды. Ну, ты идешь со мной?

– Иду, – согласился Савва.

Они зашагали по окраинной улице.

– Худо, что Митроха зачастую продает дрянь, – говорил Полкан. – В Орле лучшее вино на постоялом дворе, но я туда не вхож.

– Почто не вхож?

Полкан хмыкнул:

– Пров благочестив, а про меня ходят слухи, будто я с самим нечистым знаюсь.

Савва испуганно посмотрел на своего нового товарища. В ответ Полкан холодно улыбнулся и сказал:

– Болтают люди, почем зря. Сами-то они чем лучше меня? Прову по его благочестию непристойно постояльцев своих спаивать, а он вино продает даже в Великий пост.

– Мне не продавал, но я, правда, и не спрашивал.

– Вот он и не сокрушался, когда ты к Бажену переселился. Твои люди, поди, без хозяйского ока обходились не токмо квасом.

Савва вспомнил, что, действительно, от его слуг частенько исходит запах хмельного, и пробормотал:

– Да, кажись, не токмо.

Новый приятель привел юношу к довольно-таки невзрачной избенке, расположенной рядом с большим и, по всему видать, богатым двором.

– Хозяин! – крикнул Полкан. – Митроха!

На крыльце невзрачной избенки появился пожилой лысый мужик.

– Проходите, гости дорогие! – пригласил он, кланяясь. – Проходите!

В горнице Полкан сел за стол и велел хозяину:

– Принеси самого лучшего вина12 и пива!

Митроха подал требуемое и хотел было выйти в сени, но Полкан его остановил:

– И поесть дай чего-нибудь.

– Ты же всегда токмо пьешь, – удивился хозяин.

– Тебя, хрена, забыл спросить: пить мне али есть! – прикрикнул гость.

Митроха полез в печь.

– Садись, Саввушка, – обратился Полкан к смущенно топчущемуся у порога юноше.

Как только Савва сел, его товарищ вытащил из-за пазухи щепотку какой-то травы, понюхал ее и громко чихнул.

– Что ты нюхаешь? – полюбопытствовал юноша.

– Табак, – пояснил Полкан.

От своего отца Савва не раз слышал, что табак – это дьявольская заморская зараза.

– А, что от него бывает?

– В носу щекочет, и дух приятный идет по телу.

– Можно мне попробовать? – загорелся Савва.

– Покуда не стоит, – возразил Полкан. – Нынче с тебя хватит и хмельного. Коли захочешь все сразу познать, удовольствия не получишь.

Тем временем Митроха вытащил из печи и поставил на стол миску, в которой лежали два куска пирога с рыбой.

– Ешьте, пейте, гости дорогие, – буркнул он и вышел из горницы.

Савва заметил спящего в углу пьяного мужика и проворчал:

– У Прова народец поприличнее, чем здесь, столуется

Полкан кивнул.

– Да, к Прову все больше торговый люд захаживает, а к Митрохе частенько всякая рвань забредает, чтобы последние портки пропить.

– Ну, и нравы здесь! – возмутился Савва.

Полкан возразил ему:

– В сравнении с московскими, нравы здешние почитай непорочные: в Москве и бабы не меньше мужиков вино хлещут.

– Неужто хлещут?

– Я своими очами видал. В нашем стольном граде, пьянка, как началась опосля Смуты, так по сию пору и не кончилась. Народ поначалу изгнание ляхов праздновал, потом избрание царем Михайлы Федоровича Романова отмечал, нынче же просто пьет по любому поводу.

– У нас в Казани нет подобного разврата.

– У вас и великого бедствия не было.

– Да не было, – согласился Савва. – Не зря мой отец говорит, что война портит людей.

– Вот что, значит, Фома говорит? – странно усмехнулся Полкан. – Нет, брат Савва, война не портит, а вынимает из нутра человеческого всю звериную суть – ту, коя в каждом из нас заложена да прикрыта благочестием, покуда нас жареный петух в зад не клюнет.

Он налил Савве пива, а себе вина.

– Выпей, Саввушка. Токмо непременно закуси, иначе с непривычки захмелеешь.

Юноша отпил пару глотков. Поначалу горький вкус пива ему не понравился, но потом по его телу разлилась приятная истома.

– Поешь, – напомнил ему приятель.

Савва хотел было сказать, что сам Полкан выпил две чарки вина, не закусывая.

– Ты себя со мной не равняй, – произнес Полкан, будто подслушав мысли юноши.

Савва съел немного пирога, затем налил себе еще пива и выпил. В его душе тут же появилось радостное и, вместе с тем, жалостливое чувство. Некоторое время он не мог уразуметь, кого ему жаль, но потом вспомнил, что себя самого и, всхлипнув, рассказал новому другу о своей страсти к чужой жене.

– Не могу более терпеть! – почти навзрыд восклицал юноша. – Прежде я греха страшился, а нынче бесу, прости Господи, поклонюсь, помоги он мне овладеть Баженовой женой! Того и гляди умом тронусь али себя порешу!

– Воротись-ка лучше к Бажену, – предложил Полкан.

– Но ведь старик винит меня в жениной порче.

– За злато-серебро он не токмо женину, но и свою порчу простит. Хочешь, возьми деньги, полученные мною нынче за коней, и, коли не жаль, снеси их Бажену.

Савва весь затрясся.

– Не жаль! Мне за Феклушу ничего не жаль!