Бес меченый - Вера Гривина

– Коли ты не приживешься на новом месте, ворочайся сюда. Мы с Аграфеной тебе завсегда рады.

Бажен принял гостя радушно. Они вместе попарились в бане, затем сели обедать. Когда жена старика поставила на стол миску с почти прозрачной похлебкой, подобревший после бани Бажен расщедрился и велел:

– Ну-ка, Фекла, попотчуй еще чем-нибудь гостя.

Хозяйка принесла квашеной капусты.

– Чем богаты, тем и рады, гость дорогой, – промолвила она тихим, мягким голосом.

Внезапно Савва обратил внимание на то, что жена Бажена молода и хороша собой. Под изрядно поношенным шерстяным шушуном8 угадывались стройный стан и высокая грудь, а грубый повойник9 совсем не портил милого сероглазого лица.

Смущенный Савва принялся жевать капусту и, поперхнувшись, закашлялся. Фекла тут же поднесла ему ковш с квасом. Юноша сделал несколько глотков и пробормотал:

– Спасибо, хозяюшка! Я пойду, посплю часок-другой.

– Ступай, милый, ступай – поспешно согласился хозяин, видимо уже опомнившийся от своей доброты.

Савва отправился в отведенную ему под опочивальню горенку, лег на лавку, но уснуть никак не мог. Стоило ему закрыть глаза, как он видел будто воочию Феклу. Юноша тряс головой, пытаясь избавиться от бесовского наваждения, однако это не помогало. В конце концов Савва поднялся, оделся и ушел на торжище, где пробыл в лавке до самой вечерни. Он все выведал о здешних ценах и запросах, пересчитал товар, поразмыслил над будущими барышами и решил, что сумеет получить выгоду. За делами у Саввы не было времени вспомнить о Фекле, и он понемногу успокоился, но вечером наваждение вернулось.

Ночью юноша долго стоял на коленях перед образом Спасителя, моля Господа о своем избавлении от нечистых помыслов, но, чем истовее он просил спасения для души, тем сладостнее болело желающее впасть в грех тело.

– Погиб я! Погиб! – в отчаянье шептал юный грешник.

Всю Страстную пятницу Савва не находил себе места и успокоился лишь в храме, где долго вымаливал у Бога помощи в противостоянии искушению. Когда в Страстную субботу юноша направлялся вместе с Баженом и Феклой на всенощную службу, он уже чувствовал себя совершенно умиротворенным.

Вернувшись домой, хозяева и гость сели разговляться. В миске дымилась каша с бараниной, на одном блюде лежали три куска кулича, на другом – крашенные яйца, на третьем – блины, а посреди стола стоял деревянный жбан с медовухой. Как только прочитали молитву, проголодавшийся Савва набросился на еду, но, поймав на себе злобный взгляд хозяина, поперхнулся.

– Кушай, Саввушка! Не стесняйся, сынок, – промолвил приторно сладко Бажен.

Притом в глазах его ясно читалось:

«Что же ты так жрешь, щенок? Не напасешься на тебя! Гляди, не лопни!»

Савва сглотнул немного крошек от пирога, запил их квасом и, вздохнув, сказал:

– Спасибо за угощение, хозяева. Устал я, пойду почивать.

На лице старика мелькнула удовлетворенная улыбка.

– Может, винца выпьешь, сынок? – спросил он заботливо и предостерегающе кашлянул.

– Не привык я к вину… Никогда не пил его прежде… – пробормотал Савва и покраснел.

Бажен обрадовался:

– Ну, и добро! К худому и привыкать не надобно. Ступай спать, сынок. Спокойной тебе ночи!

«Этак, я в гостях с голодухи опухну», – подумал юноша, прислушиваясь к недовольному урчанию у себя в животе.

Он ушел в отведенную ему горенку, разделся, лег, и тут же в его голове начали носиться роем мысли о Фекле, торговле, отце…

Юноша уже почти забылся сном, когда скрипнула дверь. От неожиданности Савва испуганно подскочил и увидел, как из ночной тьмы на него надвигается что-то ужасное и вместе с тем невообразимо манящее.

– Не могу долее терпеть! – прошептал колдовской женский голос. – Любый ты мой!

Теперь Савва ясно различил в темноте женщину в белой рубахе и с распущенными волосами.

«Фекла!» – догадался он и ощутил панический страх.

«Нет! Не она ко мне явилась, а сам лукавый в женском обличии замыслил совратить раба Божьего в Великий день. Чур меня! Чур меня!»

– Сгинь! Сгинь, бесовское отродье! – прохрипел Савва и осенил себя знамением.

Болезненно вскрикнув, женщина выбежала вон. Обмерший юноша услышал из сеней рыдания, а затем наступила тишина.

Савва так и не смог уснуть. Утром он себя чувствовал совершенно разбитым: голова казалась пудовой, лицо горело, руки тряслись, ноги дрожали. Но хуже всего было душевное смятение, от которого не спасали даже молитвы.

Спустившись на утреннюю трапезу в горницу, Савва к своему мзумлению увидел пустой стол и сидящего на лавке печального Бажена.

– Беда у меня случилась, сынок, – пожаловался старик. – Жена вдруг занедужила.

Новость застала Савву врасплох.

– Что случилось с твоей женой? – взволнованно спросил он.

Хозяин досадливо махнул рукой.

– Бог ее ведает! Лежит белее полотна – то хохочет, как бесноватая, то рыдать начинает в три ручья.

В горницу вошла жена Косорота – толстая, неопрятная баба.

– На стол подавать али нет?

– Да, мне и кусок в глотку не полезет, – сердито отозвался Бажен.

«А мне так очень доже полезет», – с тоской подумал Савва.

Душевные муки нисколько не повлияли на его аппетит. Молодой организм требовал пищи телесной, однако хозяина мало заботило то, что гость останется голодным.

– Ступай отсель! – велел Бажен бабе и, горестно вздохнув, обратился к своему постояльцу: – Придется тебе, Саввушка, уйти от меня. Ты уж прости старика.

Савва и сам был рад убраться от скупердяя, но ради приличия поинтересовался:

– Али я обидел вас? За что ты гонишь меня?

Бажен виновато развел руками.

– Ты, сынок, стал мне родным, но, видать, око у тебя худое. Прежде жена моя никогда не хворала, нынче же она лежит сама не своя. Ступай-ка, милый, с Богом! Мы же с Феклой будем молить Господа за тебя.

Возблагодарив Всевышнего за то, что все так разрешилось, гость бросился собирать вещи. Перед уходом он подумал:

«Надобно на всякий случай задобрить старика. Ссориться с ним мне не с руки».

Савва положил на стол три серебряные монеты и сказал смущенно:

– Вот тебе плата за лавку.

– Обижаешь сынок, – проворчал Бажен, но его взгляд цепко ухватился за подношение.

Юноша поклонился и произнес уже более уверенно:

– Не обижай и ты меня. Прими сей дар в знак уважения к тебе.

Старик не стал больше спорить и схватил деньги, при этом глаза у него вспыхнули так алчно, что у Саввы мороз пробежал по коже, и он, торопливо попрощавшись с Баженом, поспешил оставить его «гостеприимный» дом.

На постоялом дворе юноша был радушно принят Провом и Аграфеной. Вернувшегося постояльца поселили в лучшей горенке и накормили сытным обедом, от которого изголодавшийся у Бажена Савва сразу забыл обо всех своих невзгодах и душевных муках.

Глава 3

Полкан

После Великого дня орловский торг ожил: открылись лавки местных торговцев, понаехали пришлые купцы, как русские, так и инородцы. Люди целыми днями толклись возле прилавков: кто-то стремился пополнить свои оскудевшие за зиму запасы и купить обновы к лету, а кто-то просто глазел на изделия, привезенные купцами издалека. Яркие материи, искусные украшения и великолепное оружие – все это покупалось мало, но привлекало очень много внимания.

У Саввы торговля шла успешно: его добротные товары нравились орловцам, да и лавка Бажена находилась в удобном месте. За три дня мошна молодого казанского купца порядком потяжелела. Каждый вечер Бажен подходил к своему бывшему постояльцу, чтобы спросить о делах, и всякий раз повторялось одно и то же – Савва сообщал о своих успехах и отсыпал щедрой рукой старику деньги, а тот поначалу обижался, но потом принимал дар.

Фекла, по словам Бажена, уже выздоровела. Когда Савва вспоминал о ней, в его воображении рождались соблазнительные видения, которые постепенно превращались в жаркие мечты и неистовые желания. Новые чувства были такими сильными, что постепенно вытеснили страх греха, и юноша уже жалел о своей прежней нерешительности.

На четвертый день Савве надоело сидеть в лавке, и он, оставив вместо себя одного из слуг, отправился бродить по торжищу. Народу было много везде, но самое большое оживление было на конной площадке. Толпа собралась вокруг высокого широкоплечего молодца в отороченной мехом росомахи тулье, польском кафтане бирюзового цвета и сапогах из дорогой темно-красной кожи. Этот щеголь был очень хорош собой: его черные кудри выбивались густыми прядями из-под тульи, синие раскосые глаза походили на два глубоких омута, крупный прямой нос выдавал хорошую породу, а в движениях тела угадывалась сила и ловкость.

Молодец продавал двух прекрасных жеребцов темно-бурой масти.

– Креста на тебе нет, Полкан! – кричал на него купец Козьма Громов. – Виданное ли дело – заламывать за двух коней цену доброго табуна?