Фаворский свет - Федор Метлицкий

– Мужчины вы, мужчины, коварные сердца…

«Сладкая женщина» по-бабьи заголосила с застывшим лицом:

– Вы любите словами, а сердцем никогда!

Я почувствовал облегчение. Эльнара стыдливо отодвигала толстую щёку. Её не удавалось расшевелить. Что-то древнее, хранящее целомудрие, было в её натуре. Память старинного обычая аборигенного народа.

Моя Беатриче бесцеремонно отобрала меня у подруги, обняла и закачалась, тесно прижавшись.

– Это ты? – шепнул я ей в ухо.

– Это я, – без удивления сказала она.

Олег не выдержал и вмешался в наше качание.

– Эй, полегче! Изменяешь Сладкой женщине? Давай, Эльнарочка, им тоже изменим?

И взял за талию покорную Эльнару.

Светлана обернулась, крикнула своим безоглядно откровенным тоном:

– А что, тебе не слабо жениться? Давайте поженим мою подругу с Олегом! Соглашайся, подруга, представляешь, поедешь в столицу, будешь в центре политической жизни, вместе будете брать власть.

Олег несколько опешил.

– А что? Звучит: я и Эльнара Олег ибн Сидоров.

Светлана зажглась перспективами подруги, и мы с ней наперебой стали дополнять её новую жизнь увлекательными подробностями. В захмелевшем взгляде Эльнары мелькнул невозможный интерес, смутная обида, и она замкнулась окончательно.

Писатель внимательно смотрел на веселье молодых, и только пробовал напитки. Он не мог углядеть ничего плохого в живых существах.

Выпивший директор веселился естественно и с полной отдачей, как всегда действовал и говорил. Рассказывал о своей первой любви.

– После армии, в Перми, узнал, что любимая девушка не дождалась, вышла замуж. С тех пор всегда хотел встретить. А недавно к нам с делегацией приехала… однофамилица? У меня был испуг. Мне сказали: посмотри в зеркало! Хочешь увидеть такую же старуху? И я не стал с ней встречаться.

От этой искренности я отрезвел, увидел его другим. И тут же его отвлёк звонок мобильного телефона.

Светлана, в танце прижавшись щекой, шептала мне в ухо:

– Наш директор мудр и хитёр, как лис. Много пережил. Предательство в любви, рейдерские захваты фирмы – наша самооборона отбила.

– Какая самооборона? – шептал я в её ухо.

– Не знаю, чем кончится, – вдруг сказал директор. – От меня требуют отказаться от поддержки нашего самоуправления.

Олег приобнял его.

– Надо продержаться. У нас есть серьёзный план поддержки, отец.

Мне стало жалко директора. Вдруг понял, что его кипучая деятельность, хотя и принесла признание и некоторое успокоение, но надорвала его неиссякаемые силы. Сумеет ли он пережить ещё одно лихое десятилетие?

Гурьянов любовно поправил уголок платка в карманчике пиджака.

– Чего ждать? Им на нас наплевать, надо поднимать народ. Весь мир засилья мы разрушим. Звучит по-новому, а?

Мы провожали наших гостей по дорожке между садами – все они жили здесь, в Черёмушках.

Светлана болтала. По её словам, жизнь здесь не то, что в центре – скучнее и проще: более открыто выраженная борьба (меньше чего делить, разве что приватизируемые старые предприятия, бюджетные деньги и власть); торговлю захватили филиалы столичных сетей; наивные люди, увлечённые в бездны предпринимательства, но измотанные постоянными поисками разных уловок, чтобы дело шло и развивалось; власть, лоббирующая свои уполномоченные предприятия и фирмы при принятии решений, в газетах, на телевидении и радио; свои политики – оппозиция, готовящаяся к местным выборам, ожидающая поддержки от вас, оппозиции из центра; своя мафия, проникшая во власть, убийства при дележе бюджетных денег; более откровенные, чем в столице, журналисты, открыто за деньги рекламирующие те или иные политические и мафиозные силы; свои чудаки – правозащитники и независимые газеты, смело вступающие в схватку с властью, старики, возделывающие на своих клочках земли ботанические сады из диковинных местных растений и деревьев.

– Но наши Черёмушки – в стороне от этой тусовки.

Молчаливый защитник лесов сказал мне на ухо:

– Вы со Светланой не вяжитесь. Могут и того…

– Чего того?

– Опасно.

Мне это показалось странным.

Мы с Олегом распаковали вещи, лежали на кроватях, в изнеможении от полноты событий командировки. Олег лёг поверх постели, голым натренированным телом с волосатой грудью и ногами, – экземпляр сытого, довольного своим сложением и здоровьем плейбоя. Мне без привычки было неловко раздеваться, совершать интимные действия перед посторонними волосатым чужаком. Он сладко ёжился на постели – в конце утомившей энергии дня, закинул руки за голову, с наслаждением содрогнулся.

– Женщины так же нужны, как непреодолимое желание потягиваться.

Я воображал мою Беатриче, и снова удивлялся, что во мне нет былой скорбной пустоты.

– Они меняют нашу жизнь, – сказал я. – Женщины созданы, чтобы стать нам родными. Это же половина мира, где действует любовь и нежность. Странно, могут излечить сами по себе, без всеобщего счастья.

– Ну, ты идеалист!

Знал бы ты, что знаю я.

– У тебя есть жена?

– Была. По ней и сужу о бабах. А если кончится любовь? Надоедят, или лишат свободы? О чём подлинные мысли женщины, можно догадаться по тем бабам, кто воплотили все желания. Одна богатая старуха вышла замуж за двадцатилетнего: удовлетворила свои комплексы.

Трезвый Олег, видно, тоже был под обаянием Светланы.

– Хотел посмеяться над простушкой, но загляделся на её плечи, – мечтал он. – Даже забыл, зачем приехал. Как Чехов, увидел гордую бурятку на коне, она презрительно глянула на его шляпу, хлестнула коня и ускакала.

– Что ты хочешь сказать? Я не вижу её простой.

– То-то она к тебе льнёт.

Во мне возникло нечто тупо горделивое.

– Что ж, и Эльнара симпатичная сладкая женщина, – сказал Олег. – Жаль, что ты не видишь в ней поэзии.

Он говорил, что пробовал писать стихи, но понял, что не его. Не было нужного забвения, хотя поэзию любит. Ему хватало того, что даёт податливая реальность, – риск, обаяние власти, женщины, тяга к готовке кулинарных блюд. В нём поражало неумение быть одиноким, несчастливым, словно родился на виду и легко переживёт любую беду. И потому не было сожалений и жалости.

Засыпая, он бормотал откровения:

– Снаружи между нами и бабами отношения паинек. Они не догадываются, что в воображении мы делаем с ними всё, что хотим. А узнали бы – скорее, приятно изумились. Так уж устроено – мы фальшивы вне нас.

Мы заснули в ослепительных волнах, где волшебным образом исчезает негодование устройством жизни.

На втором заседании продолжалась торжественная скука нормативной правды. В начале дали слово высоким представителям из центра – они по обыкновению куда-то торопились, хотя здесь, в командировке, это могли быть только приятные прогулки на губернаторском катере. Записанные же в программе выступающие стремились высказаться в присутствии начальственных лиц, достучаться, чтобы те их услышали, пока не ушли.

В докладах было словесное оформление планирования зыбкой живой жизни: описывалось состояние обстановки, весьма правдоподобное, нужное для предлагающего решение, логически выводимое из неких каузальных связей. Таким образом сырая жизнь схватывалась в бетон программ, на время или большую перспективу. Метод зомбирования нормативностью не был изобретён, он был всегда, со времён Иисуса, но особенно глубоко проник в советское семидесятилетие.

В зале не были настроены на выслушивание успехов. Гурьянов, дежуривший у микрофона в зале, весь устремился вперёд, – с выпученными глазами в чёрных ободах круглых очков он выглядел устрашающе.

– Скажите мне, господа хорошие, а что вы сделали путного для простого человека? Не для абстрактного народа? Это как после афганской войны – солдаты вернулись в страну, где оказались никому не нужны. Как можно! Как можно!

Он повторял давно знакомое всем: власть не даёт ничего населению, хотя твердит о приоритете социальных программ, власть принадлежит олигархии, получившей лучшие куски экономики, она, как богач, не способна братски поделиться с бедным населением, потому что нет на неё узды, обязанности помогать, и только страх перед бунтом и изгнанием вынуждает отдавать ему крохи.

– Забюрократили конференцию! – заволновались в зале. Очередной докладчик из центра заторопился, стремясь донести важные цифры в длинном выступлении.

Молодой закалённый замминистра в президиуме схватил микрофон.

– Ничего подобного! Вы должны увидеть общую цель, выработанную экономической наукой, как бы это ни было скучно. На основе анализа состояния региональных уникальных проблем. Это программа, выработанная правительством и губернатором. Не срывайте, пожалуйста, заседание.

В шуме весёлых протестов так и не дали докладчику донести окончательное доказательство, и он, уязвлённый, сошёл с трибуны.

К трибуне уверенно поднялся столичный гость – представитель набравшей силу оппозиционной партии Олег Иванович, всё такой же – с гламурной щетиной на лице, в джинсах и модной белой майке под расстёгнутым пиджаком. Молча и нагло воззрился в чинный зал. Шум стих.