И закружилась снежная кутерьма - Татьяна Ватагина

Поцелуй не помог.

Мало того, что у меня украли Ирку, так еще у Ирки украли тело!

Я схватил псевдоирку за плечи и встряхнул:

— Отвечай: где Иришка?

Но сколько я не тряс поддельную Ирку, она сидела как каменная, а я болтался, как сбивалка от миксера. Наконец, я это сообразил и перестал трясти и трястись.

— Превратила бы тебя в сковородку, чтоб тебя вечно с одной стороны огнем жгло, а с другой — кипящим жиром палило, но уж больно ты хорошо целуешься. Да и сам такой… жирненький!

Так меня еще не хвалили. Спасибо за комплимент!

Эта особа (я даже не знаю, как ее называть) сверлила меня алмазными жабьими глазами.

— Кем же тебе эта Ирка приходится?

— Невестой! — сказал я (вот Ирка обрадовалась бы, если бы услышала. Я даже огляделся по сторонам — вдруг слышит!).

— Э! Стало быть, любишь ее?

Я почувствовал, что я разговариваю с очень старым, даже древним существом, поселившимся в теле моей Иришки. С существом, к которому нельзя подходить с современными мерками, с которым надо быть очень осторожным.

— Люблю.

— Э! А она — тебя любит, значит?

— Надеюсь, — сказал я.

— А за что?

— Сам не знаю, — вырвалось у меня искренне.

Ужасно было слушать, как грубо смеется голос моей возлюбленной, и видеть, как сотрясаются от хохота меха на ее теле.

— Эх, вы, весенние цветики! Снег под солнышком! Подь-ка сюды.

Я бочком подошел, готовый отпрыгнуть в любую секунду.

Эта старуха в Иришкином теле вначале больно пощупала сквозь дубленый рукав мой бицепс, потом принялась мять бок. Я отскочил.

Она растянула губы в мерзкой ухмылке и облизнулась. Не нравилось мне все это! Ох, как не нравилось!

На любимом лице отразились прежде не свойственные ему чувства: жестокая «борьба противоположностей».

— Да чего уж там! Все прахом станет, — сказала, наконец, похитительница тела моей любимой, смачно облизываясь, — все снегом занесет.

Тут чум и небо затряслись от тяжких ударов — шел великан.

— Месяц вернулся. Ай, не вовремя! — досадливо воскликнула она. — Вечно одно и тоже — надоело! Вот тебе ветошка, спустишься на ней, пойдешь в лес, отыщешь Рогатого с мешком, а дальше — они все сами сделают!

Она протянула мне тряпочку. Я растерянно стоял, держа платочек в руке.

— Шуруй, тебе говорят — чего встал! А то Месяц тебя без толку растопчет!

Я выскочил из чума, и, скользя на неровностях звезд, как на гололеде, подбежал к краю неба. Небо раскачивалось, и край болтался туда-сюда, грозя сбросить меня вниз без парашюта. Я вынул тряпочку, повертел по всякому, прикидывая, как с ней обращаться. Бросить в воздух и прыгнуть сверху? А вдруг это не так работает?

Когда я случайно взял ведьмин платочек за два угла, он вдруг поднялся вверх и потянул меня за собой. Я повис над небесной твердью. Зажмурился, дрыгнул ногой и оттолкнулся!

Я висел между двумя сверканиями: небесным и земным, медленно спускаясь на землю. Воздух вокруг меня искрился крохотными ледяными кристалликами. Ощущение было интереснее, чем когда я уменьшался, будучи великаном.

Торжественно, медленно я опустился в горящий от звездного блеска снег, и уже без всякого благолепия рухнул в сугроб. Платочек вырвался и умчался на небо, оставив у меня в руке щепоть ниточек. К хозяйке полетел!

Я оглядывался и отряхивался.

Приземлился я в снег на опушке леса. Как она там сказала? «Иди в лес, ищи Рогатого с мешком»? Кажется, какого-то рогатого я уже видел.

Пошел я между низкорослых заиндевелых деревьев, воображая себя следопытом. Загвоздка в том, что следов на снегу не было. Сверху-то я видел, какой лес огромный. Может, Рогатый в другом конце его бродит. Потом вспомнил, как он рогами иней с деревьев сбивал, стал и наверх поглядывать. Ветки все прятались в цельных серебристых чехольчиках, как рога у оленя. Здесь никто не проходил.

Покричать, что ли?

Поорал я «эге-гей», задрав голову к звездам первого неба, а когда снова взглянул вниз, увидел прямо у своих ног цепочку следов. Лисичка! Лисы ставят одну лапку за другой, словно идут по ниточке. Такой характерный след даже я узнал.

Странная, однако, лисичка — на крик пришла. Ну, как бы то ни было — хоть одна живая душа! (Медведей я почему-то не боялся. Подозревал, что тут звери все волшебные — разговаривают. Хотя, сказочные существа, конечно, тоже покушать не дураки).

Поспешил я по следу. Лисичка сперва бежала прямо, потом начала петлять, и на одном вираже след оборвался. Тоже, что ли, на небо взлетела? Глянул вверх — иней на месте. Тут я вспомнил, что эти хитрые звери умеют след скрадывать.

Плюхнулся в снег под дерево — передохнуть. Благо в местных шкурах можно в снегу валяться без опасения — не простудишься. Ну и взмок же я в этой первобытной одежде! Так увлекся, что не заметил, как по следу бегом бежал.

Не успел в себя прийти, как на меня какая-то ажурная тень упала. Поднял голову: мама родная! Да что же это такое?! Стоит скелет, здоровенный, блестящий; голова у него — оленья, с рогами. За спиной — мешок. Тот самый Рогатый, которого я сверху видел, когда еще считал себя Месяцем. Вокруг его берцовых костей лисичка вертится, точнее, скелет с лисьей головой. То на четыре лапки-косточки опустится, то выпрямится, как человек. Но я в этой чукотской сказке уже ничему не удивляюсь.

— Привет, — говорю и пальцем в небо тыкаю, — меня к вам сверху прислали. Еле вас нашел.

А Рогатый молча наклоняется и кидает меня в мешок. Словно гриб сорвал. Рука у него трехпалая, как манипулятор.

Свалился я в мешок — там уже что-то лежало. Я ощупал: мерзлая звериная тушка и какая-то дохлая, довольно крупная, птица. Может, тетерев. Зашагал Рогатый — мешок раскачивается.

Очень мне все это не понравилось. Порылся я в карманах под шубой, нашел мультитул. Иришка надо мной все время смеется, что я ношу в карманах вещи на все случаи жизни. Но это, правда, очень удобно. Мужчина должен быть во всеоружии. Вынул лезвие, пропилил дырку в мешке и кое-как оттуда вывалился.

Плюхнулся с довольно большой высоты — хорошо, что здесь всюду снег. Сверху на меня до кучи мерзлый тетерев свалился — прямо по голове. Рогатый непорядок сразу заметил. Остановился, обернулся

— Ты зачем мешок испортил? — спрашивает. А голос у него — как будто обледенелые ветки друг об друга под ветром щелкают. Как он, интересно, без легких говорит?

— Ты куда меня тащишь?

— Строганину делать.

Я даже не стал спрашивать