Петр III - Николай Павленко

Занятия его высочества с профессором, который должен был находиться при нем все время, до и после обеда, шли сперва с охотою и успехом, молодой герцог, кроме французского, не учился ничему; он начал учиться по-французски у старшего учителя, но, имея мало упражнения, никогда не говорил хорошо на этом языке и составлял свои слова. Сама императрица удивлялась, что его ничему не учили в Голштинии.

Профессор заметил его склонности и вкус и по ним устроил первое занятие. Он прочитывал с ним книги с картинками, в особенности с изображениями крепостей, осадных и иноземных орудий, делал разные математические модели в малом виде, и на большом столе устраивал из них полные опыты. Приносил по временам старинные русские монеты и рассказывал при их объяснении древнюю русскую историю, а по медалям Петра I — новейшую историю государства.

Два раза в неделю читал ему газеты и незаметно объяснял ему основание истории европейских государств и показывал их положение на глобусе; знакомил его с планами, чертежами и проч., рассматривал план комнат герцога и всего дворца с прочими строениями, даже план Москвы вообще и Кремля в особенности и проч.

Когда принц не имел охоты сидеть, он ходил с ним по комнате назад и вперед и занимал его полезным разговором. Через это он приобрел любовь и доверенность принца, который охотнее выслушивал от него нравственные наставления, чем от обер-гофмарщала Брюммера и обер-камергера Берхгольца.

Итак, первые полгода этих занятий во время пребывания в Москве прошли более в приготовлении к учению, чем в настоящем учении. Притом же, при разных рассеянностях и почти ежедневных помехах нельзя было назначить постоянного занятия и строгого распределения учебного времени. Не проходило недели без одного или нескольких увеселений, при которых принц должен был непременно участвовать. Если была хорошая погода, то отправлялись гулять за город, или только покататься по обширной Москве. Это случалось, когда было угодно обер-гофмаршалу Брюммеру, который любил показывать себя публично в народе.

Я сказал ему однажды, отправляясь с ним вместе, не показать ли принцу какую-нибудь фабрику, и не составить ли план этих прогулок, чтобы они приносили ему пользу? Мое предложение похвалили, но не думали никогда исполнять его. Принца возили по всему городу, не выходя никогда из экипажа, и возвращались во дворец…

К разным помешательствам в уроках молодого герцога, с наступлением осени, присоединились уроки танцевания французского танцмейстера Лоде. Сама императрица была отличная и прекраснейшая танцовщица из всего двора. Все старались хорошо танцевать, поэтому и принц должен был выправлять свои ноги, хотя он и не имел к тому охоты. Четыре раза в неделю мучил его этот Лоде, и если он после обеда являлся с своим скрипачом Гойя, то его высочество должен был бросить все и идти танцевать. Это доходило до балетов. Принц должен был с фрейлинами танцевать на придворных маскарадах, хотя он к этому не имел ни малейшей склонности».

Эта длинная цитата из «Записок Штелина» нарочито приведена, чтобы читатель убедился, что методика обучения наследника, которой руководствовался профессор, никуда не годится не только с точки зрения современной науки, но и педагогических воззрений того времени: в ней отсутствовала система последовательного усвоения знаний, что порождало несуразную смесь на уроках разнообразных знаний. Следовательно, об основательном овладении знаниями говорить не приходится. Это отметила невеста наследника Екатерина Алексеевна, имевшая возможность лично наблюдать приемы обучения Штелиным своего воспитанника, отзывалась о них, как и о воспитателе, резко отрицательно: «Профессор Штелин, который должен был учить его (великого князя. — Н.П.) математическим наукам и истории, собственно только играл с ним и служил вместо шута… Во внутренних своих комнатах великий князь занимался исключительно военной выправкой нескольких лакеев, которые были даны ему в услужение. Он выводил их в чины и степени, и потом разжаловал, как ему вздумалось. Вообще он был очень ребячлив, хотя ему было уже шестнадцать лет в 1744 году.»

Итак, воспитательный и образовательный процессы голштинца можно разделить на три этапа. В первый из них, продолжавшийся от рождения до семилетнего возраста, он находился на попечении женщин. О нем всего лишь известно, что была попытка обучить ребенка французскому языку. Во второй этап, тоже продолжавшийся семь лет (1735–1742), в роли воспитателя сначала выступали офицеры, ранее служившие в прусской армии, а затем два наставника: обер-гофмаршал Брюммер и обер-камергер Берхгольц. Главный воспитатель Брюммер, человек жестокий, грубый и невежественный солдафон, ничему путному обучить своего воспитанника не мог.

Общую характеристику этого этапа в жизни Карла Петера дала его будущая супруга Екатерина Алексеевна. Она писала, что «молодой герцог наклонен к пьянству, что его приближенные не дают ему напиваться за столом, что он упрям и вспыльчив, не любит своих приближенных и особливо Брюммера; что, впрочем, он довольно живого нрава, но сложения слабого и болезненного. Действительно, цвет лица его был бледен; он казался тощ и нежного темперамента. Он еще не вышел из детского возраста, но придворные хотели, чтобы он держал себя, как совершеннолетний. Это тяготило его, заставляя быть в постоянном принуждении. Натянутость и неискренность перешли от внешних приемов обращения и в самый характер».

Третий этап в воспитании и обучении существенно отличался от второго. Если во втором этапе Брюммер стремился навязать подопечному свою волю грубыми методами, то новый наставник Штелин, напротив, приспосабливался к капризам воспитанника и беспрекословно их выполнял, что тоже не способствовало развитию у него добродетелей. Что касается знаний, которые должен был усвоить принц, то они были столь поверхностными и несистематическими, что, по признанию самого наставника, быстро исчезли из памяти Карла Петера.

Выше отмечалось, что одновременно с уроками Штелина производились занятия с целью усвоения основ православной веры. Когда герцог выучил катехизис, приспело время его крещения. Оно состоялось в торжественной обстановке в церкви Летнего дворца. Отныне Карл Петер стал именоваться Петром Федоровичем. Одновременно с крещением Петр Федорович был объявлен наследником престола.

Командовала церемониею сама набожная императрица, она показывала наследнику, как и когда надлежало креститься, несколько раз целовала его и проливала слезы умиления. В течение восьми дней двор отмечал это событие празднеством. Если верить очередному донесению Пецольда, то церемония крещения и объявления Петра Федоровича наследником престола у многих представителей дворян и Сената вызвала недовольство «тем, что по такому важному делу вовсе не спросили их мнения». Даже генерал-прокурору императрица сообщила об этом 16 числа, когда повелела составить манифест и формулу присяги и напечатать их втихомолку и под стражей, угрожая своей немилостью в случае разглашения».

В другом письме, датированном 15 декабря 1742 г., Пецольд высказал свои суждения об отношении наследника к новой вере: «Если, с одной стороны, в самом способе провозглашения найдется не мало заслуживающего порицания, то, с другой стороны, нельзя допустить, чтобы герцог приобрел уже достаточные познания в учение греческой церкви. Так как для обучения его назначили архимандрита, который в молодости был четыре года студентом в Галле, откуда вынес не очень строгие убеждения, то нет сомнения, что он потребовал от герцога поверхностного знания уставов греко-российской церкви».

Из собственных разговоров герцога, которые он ведет со свойственной ему живостью, можно заключить, что он не будет фанатиком в вере, и даже в самый день принятия греко-российского исповедания он выразился в присутствии Ботты и Мардефельда насчет попов: «им обещаещь многое, чего не можешь исполнить»… Чтобы изолировать герцога от внешних внушений, было запрещено впускать к нему кого бы то ни было без присутствия Берхгольца и Брюммера, так что он почти ни шагу не может сделать без позволения их, особенно последнего, имеющего теперь всесильное влияние у императрицы. Долго ли герцог захочет оставаться под такою опекой, в этом многие сомневаются, так как недовольство его строгим гофмейстером дошло уже однажды в Киле до того, что он угрожал ему пустить пулю в голову».

Поспешность с объявлением Петра Федоровича наследником русского престола станет понятной, если учесть, что королевский трон в Швеции тоже стал вакантным. По этому поводу Пецольд доносил 26 ноября 1742 г.: «Как велико было удивление по всему здешнему государству по случаю внезапного провозглашения герцога Голштинского великим князем и наследником престола, так велико… и в настоящее время. Когда узнали, что он и в Швеции также объявлен преемником короны».