Петр III - Николай Павленко

Худ. Антропов Алексей Петрович Портрет цесаревны Анны Петровны. 1750–1760 гг.

Таганрогский художественный музей

Печаль и переживания, якобы овладевшие герцогом в связи с кончиной супруги, не подтверждаются его поступками: он отдал новорожденного на попечение придворных дам, а когда тот достиг семилетнего возраста, то оказался на попечении офицеров, ранее служивших в прусской армии.

Никакими подробностями о том, как шло воспитание Карла Петера до семилетнего возраста, историки не располагают. Известно лишь, что женщины обучали его французскому языку.

Процесс обучения и воспитания наследника круто изменился, когда он оказался в мужском обществе, укомплектованном офицерами. Их кругозор ограничивался суждениями об экзерцициях (специальных военных упражнениях для обучения солдат строевому делу или владению оружием. — Н. П.), смене караулов. Солдатчина постепенно овладевала сознанием ребенка, и он, подобно взрослым собеседникам, ни о чем не рассуждал с таким воодушевлением, как о ружейных приемах, вахт-парадах и прочей военщине.

Отец не только не препятствовал увлечению сына, но даже поощрял его, полагая, что эта склонность позволит взрослому герцогу отнять у Дании неправое стяжание и отобрать у нее Шлезвиг.

Еще один поворот в жизни Карла Петера был связан со смертью отца, когда он остался круглым сиротой и во власти новых воспитателей, на этот раз двух придворных чинов: обер-гофмаршала Брюммера и обер-камергера Берхгольца. Брюммер, жестокий и столь же грубый, как и невежественный, кроме экзерциций, ничему полезному научить не мог. Вторым воспитателем был назначен бывший камер-юнкер Берхгольц, автор знаменитого «Дневника», который он вел во время своего пребывания в России в 1721–1727 гг. в свите голштинского герцога Карла Фридриха. Его роль в воспитании наследника осталась в тени, его заслонил властный Брюммер. Ко времени своего назначения вторым воспитателем Берхгольц имел чин обер-камергера.

Сведения о том, как шло воспитание и обучение наследника приставленными офицерами, а затем Брюммером и Берхгольцем, мы узнаем из сочинения Штелина, записавшего рассказ самого воспитанника, то есть Карла Петера: «Кавалеры герцога занимали офицерские места в герцогской гвардии. В прочих же маленьких корпусах было несколько офицеров, служивших некогда в прусской армии. Поэтому при дворе только и говорили, что о службе. Сам наследный принц был назван унтер-офицером, учился владению ружьем и маршировке, ходил на дежурство с другими придворными молодыми людьми, и говорил с ними только о внешних формах этой военщины. От этого он с малолетства так к этому пристрастился, что ни о чем другом не хотел и слышать.

Когда производили маленький парад перед окнами его комнаты, тогда он оставлял книги и перья и бросался к окну, от которого нельзя было его оторвать, пока продолжался парад. И потому иногда в наказание за его дурное поведение закрывали нижнюю половину его окон, оставляя свет только сверху, чтоб его королевское высочество не имел возможности смотреть на горсть голштинских солдат. Об этом часто мне рассказывал принц, как о жестоком обращении с ним его начальников, так же, как и о том, что часто по получасу стоял на коленях на горохе, от чего колени краснели и распухали.

Он приходил в восторг, когда рассказывал о своей службе и хвалился ее строгостью. Замечательнейший день в его жизни был для него тот, 1738 г., в который на девятом году своего возраста, он произведен из унтер-офицеров в секунд-лейтенанты. Тогда при дворе с возможной пышностью праздновали день рождения герцога и был большой обед. Маленький принц в чине сержанта стоял на часах вместе с другим взрослым сержантом у дверей в столовую залу. Так как он на этот раз должен был смотреть обед, в котором обыкновенно участвовал, то у него часто текли слюнки. Герцог глядел на него смеясь и указывал на него некоторым из сидевших с ним вместе.

Когда подали второе блюдо, он велел сменить маленького унтер-офицера, поздравил его лейтенантом и позволил ему занять место у стола по его новому чину. В радости от такого неожиданного повышения, он почти ничего не мог есть. С этого времени все мысли его были заняты только военной службой, и его обхождение с пустоголовыми его товарищами стало свободнее. Он говорил им всем «ты» и хотел, чтобы и они, как его братья и товарищи, также говорили ему «ты». Но они этого не делали, а называли его, как своего наследного принца, не иначе как «ваше королевское высочество».

Штелин записал и рассказ своего воспитанника о том, как с ним обращался Брюммер. Из которого следует, что главный воспитатель был совершенно лишен педагогических навыков и единственным средством внушения знаний считал наказание. Даже после приезда в Петербург, когда Карл Петер стал великим князем Петром Федоровичем, Брюммер продолжал жестокое с ним обращение: «С великим князем Брюммер обращался большею частью презрительно и деспотически. От этого часто между ними происходили сильные стычки. Чрез это великий князь, защищая себя, против его иногда несправедливых и неприличных выговоров, привык к искусству ловко возражать и ко вспыльчивости, от которой совершенно похудел… Однажды произошла у него ссора с этим надменным и иногда слишком унижающим новым графом, в Петергофе, в комнате великого князя, в присутствии обер-камергера Берхгольца и профессора Штелина, и дошла до того, что Брюммер вскочил и, сжав кулаки, бросился к великому князю, чтоб его ударить. Профессор Штелин бросился между ними с простертыми руками и отстранил удар, а великий князь упал на софу, но тотчас опять вскочил и побежал к окну, чтобы позвать на помощь гренадеров гвардии, стоявших на часах; от этого профессор удержал его и представил его высочеству все неприятности, какие могут от этого произойти. Но господину обер-гофмаршалу он сказал: «Поздравляю, ваше сиятельство, что вы не нанесли удара его высочеству, и что крик его не раздался у окна. Я не желал бы быть свидетелем, как бьют великого князя, объявленного наследником Российского престола».

Как видим, воспитание наследника было весьма своеобразным. Оно возбуждало нервную систему, вызывало раздражительность, обидчивость, лживость и мстительность. Не лучшим образом обстояло дело и с обучением. «Для обучения латинскому языку, к которому принц имел мало охоты, был приставлен высокий, длинный, худой педант г. Юль, ректор латинской школы, которого наружность и приемы заставили принца совершенно возненавидеть латынь. Его высочество, который имел способность замечать в других смешное и подражать тому в насмешку, часто рассказывал мне, как этот латинист входил обыкновенно в комнату для урока: сложив крестообразно руки на животе, он с низким поклоном, глухим голосом, как оракул, произносил по складам слова: Bonum diem tibi opto serenissime Princeps, Si …, bene est.»

О нелюбви наследника к латыни свидетельствует его повеление изъять из библиотеки, доставленной из Киля в Петербург, все книги на латинском языке и запрещение впредь их покупать.

Столь же плохо обстояло дело и с обучением Карла Петера закону Божию, но не потому, что наставники не имели должной подготовки, а потому, что в голове мальчика с трудом укладывались догматы двух религий: православной и лютеранской. Стремление голштинского двора обучить ребенка этим догматам имело глубокие причины. Дело в том, что новорожденный мог претендовать с полным на то основанием на три короны: на герцогскую в Голштинии, на королевскую в Швеции и на Российскую в Петербурге. Российский престол он мог занять на том основании, что являлся сыном дочери Петра Великого Анны, следовательно, был внуком знаменитого деда, в честь которого и был назван Петром. Но ребенок мог стать и наследником шведской короны — он был родственником сестры Карла XII Элеоноры. На этот случай ему дали имя второго знаменитого деда — Карла. На этом же основании мальчика и принуждали изучать две веры: православную и лютеранскую, а также два языка — русский и шведский.

Право Карла Петера на российскую корону было зарегистрировано законодательством России, завещанием («Тестаментом») Екатерины I: «Ежели великий князь (сын царевича Алексея, внук Петра Великого. — Н. П.) без наследников преставится, то имеет по нем цесаревна Анна со своими десцендентами наследовать». Петр Алексеевич скончался, не достигнув 15 лет, бездетным. Престол должна была в 1730 г. занять Анна Петровна, но она скончалась еще за два года до смерти Петра II. Следовательно, трон должен был занять ее «десцендент» Карл Петер, но имя двухлетнего ребенка даже не упоминалось верховниками, решавшими судьбу трона, поскольку они намеревались вручить скипетр курляндской герцогине Анне Иоанновне.

В Петербурге находилась еще одна персона, противодействовавшая доступными ей средствами вступлению на российский престол Карла Петера. Это был датский посол при Петербургском дворе Вестфален, считавший, что, если трон займет голштинец, то он непременно использует военную мощь Российской империи для того, чтобы вернуть Шлезвиг.