Сборник повестей и рассказов - Андрей Люмнов

конечно, не должно, но… РазбиВатт уже ближе! Примем за прототип названия. Учитесь у друга, Игорь!

 

Через два дня Игорь занял кабинет этажом ниже.

— Сень, хочешь в кастинге секретарш поучаствовать?

— А кастинг на внешность или на интеллект? — спросил Арсений в трубку внутреннего телефона.

— На внешность, конечно! Что мне с их интеллектом делать? Мне главное, чтобы фигуристая и омлет хорошо делала!

— Ну на омлет их сам тестируй. Расскажешь потом.

— Хочешь фото пришлю? — хохотнул Игорь. — Или в гости заходи! На омлет!

— Спасибо, я предпочитаю домашнюю пищу.

— Ты же развёлся?

— Развёлся. Но в домашней обстановке уютнее.

— Понимаааааааю! Гурман.

Игорь ещё раз рассмеялся и повесил трубку.

 

Проект был запущен. Производство началось.

Эффект превзошел все ожидания. Когда первые партии модифицированных боксерских груш и «кричальных кабин» поступили в тестовые залы, данные с серверов «Эдема» взлетели до невиданных высот. Энергия, собранная от ярости, была иной. Неустойчивой, пульсирующей, обжигающе плотной. Если плавный, теплый поток от «УдоВольта» можно было сравнить с мощным, но постоянным током, то эта была подобна серии ударов молнии — коротких, разрушительных, насыщенных всей гаммой негативных эмоций: чистой ненавистью, обидой, болью, отчаянием, жаждой разрушения. Она была «грязной», неочищенной, первозданной в своей жестокости.

Игорь, в отличие от Арсения, не испытывал ни малейших угрызений совести. Он ликовал.

— Видишь? Я же говорил! Это золотая жила! Пока твои гедонисты нежатся в своих постельках, настоящие мужики и разгневанные менеджеры делают настоящую работу! Я, впрочем, и через «УдоВольт» в компанию много энергии возвращаю. Секретарша моя, Викочка, по два раза в день мне удовольствие доставляет. Утром под столом, вечером на столе. Смотри какая!

Игорь показал фотографию на экране смартфона, но Арсений отвернулся.

— Брат, ну ты чего? Хочешь на денёк её к тебе пришлю?

— Не хочу. Давай лучше о деле.

— Так а что с делом? Всё на мази! Энергия прёт, доходы растут. Я уже устал нули на своём счёте считать — сбиваюсь. — хохотнул Игорь.

— Смотри сюда, — Волков выел на экран два потока энергии — алый, яростный и оранжевый, страстный — теперь текли в централизованные хранилища «Эдема», смешиваясь в причудливый и пугающий коктейль.

— Ну? Энергия прёт!

— Прёт… Но скачками, мощными, кратковременными импульсами. Энергия оргазма сильна в начале, потом затихает, но постепенно и некоторое в своей продолжительности время. Она более стабильна и удобна для долговременного применения. А энергию ярости надо сразу направлять потребителям. Но столько потребителей сейчас нет. И она аннигилируется. Доход появился и пропал. Нам нужно придумать потребителей. Какие идеи, господин креативный директор? Ты здесь за этим, а не для применения УдоВольта с секретаршей.

— Какие ещё потребители? — Игорь фыркнул, будто Арсений сказал нечто глупое. — Ты изобрел батарейку, которая сама себя заряжает, и плачешь, что для неё нет фонарика? Так сделай фонарик!

Он ткнул пальцем в алый поток на экране.

— Фонарик? Давай изобретать.

— Помнишь в нашем детстве стабилизаторы напряжения были, чтобы техника от перепадов не страдала? Вот нам надо такой же. И способ трансформирования этой энергии в стабильную.

Креатив? Креатив! Я сделал всё, что мог. Прости, мне пора, играть с Викой в настольный теннис.

 

Арсений задумался. Фраза Игоря, как это часто бывало, была грубой, но попала в самую суть. Стабилизатор, трансформация.

Его взгляд скользнул по экрану, где два потока — алый и оранжевый — все еще пульсировали, пытаясь уничтожить друг друга. Аннигиляция…

И тут его осенило.

Он был не просто инженер, он — физик. Он всю жизнь имел дело с частицами, полями, квантовыми состояниями. Он смотрел на проблему как на энергетическую, а нужно было — как на физическую. Что, если не бороться с нестабильностью «разбиватта», а использовать её? Вместо того чтобы пытаться растянуть короткий импульс, можно было создать систему его накопления и когерентного выброса. Не линейный стабилизатор, а некий «энергетический конденсатор», который заряжается тысячами микроимпульсов ярости со всего города, а затем, по достижению когерентности, отдает её одним, мощным, но уже контролируемым разрядом.

Это была бы энергия иного качества. Не «грязная» ярость, а квантовая ярость. Очищенная хаотичность, превращенная в предсказуемую силу. Такой разряд можно было бы использовать для фундаментальных научных экспериментов, для питания квантовых компьютеров, требующих огромных, но кратковременных энергозатрат.

Он откинулся на спинку кресла, в глазах загорелся давно забытый огонь исследователя. Игорь, сам того не ведая, дал ему не проблему, а новую Вселенную для изучения.

 

Чуть позже он рассказывал эту идею Комову.

— Но у нас нет столько компьютеров! — воскликнул тот.

— Так давайте сделаем! Сейчас набирает обороты искусственный интеллект, мы ещё можем запрыгнуть в последний вагон…

— Ну спасибо, что не в майнинг!

— Майнинг — это затрат ресурсов ради затраты. Блокчейн производится ради блокчейна. Затраченные ресурсы не стоят ничего. Точнее стоят ровно столько, сколько за них готовы платить. Как бусы для индейцев. Тем более, что для большинства, далёкого от технологии, блокчейн — те же бусы. Непонятным образом полученные стекляшки на верёвочке.

— Да я знаю, что ты мне объясняешь! Предлагаешь что? Конкретизируй.

— Есть один знакомый, как раз занимался искусственным интеллектом, ещё в конце восьмидесятых. В девяностые ещё как-то выживал, а в начале нулевых его лабораторию закрыли. Кстати, я у него аспирантуру проходил и идея удовольта — это моё развитие его идеи.

— А где он сейчас? Может, спился давно? — скептически хмыкнул Комов, вращая в руках дорогую ручку.

Арсений покачал головой, на его лице мелькнула тень уважения и легкой горечи.

— Нет, Иван Ильич не спился. Он просто… перестал. Когда государству стало не до фундаментальной науки, а частным инвесторам были нужны сиюминутные результаты, он не стал подстраиваться. Он сказал, что не будет «продавать формулы для лучшего шампуня». Он ушел в тень. В тишину.

— В нищету, значит, — констатировал Комов.

— В свободу, — поправил Арсений. — Он работает сторожем в Звенигородской обсерватории. Ночью, когда никто не мешает, он сидит в своей сторожке и… думает. У него нет оборудования, нет команды. Только голова, блокнот и карандаш. И я уверен, что за эти двадцать лет он обдумал и решил такие задачи, до которых наше «передовое» научное сообщество еще лет полвека не дорастёт.

Комов смерил его долгим, оценивающим взглядом. Он не верил в гениев-затворников, но верил в результаты. А Арсений Волков никогда не бросал слов