Сборник повестей и рассказов - Андрей Люмнов

class="p">— Если в башне дребедень — хочешь пень, хочешь — не пень.

— Вот я и не пеню.

— А я выпью. Стресс надо снять. Ну ты видел.

— Видел.

— Бармен, ещё два шота. Давай отметим мою свободу!

— Твоя свобода — тебе и отмечать. Извини, я же не подорожник — не лечу душевные ранки.

— А телесные? У меня между ног открытая рана.

— Извини, но сделать тебе укол в рану я не смогу — у меня аллергия на латекс, — соврал Игорь.

— Ну значит и к чёрту латекс!

— А для этого мы недостаточно знакомы. Извини, у меня свои принципы.

— Ишь какой принципиальный, — девушка выпила шот и запила пивом. — Я — Маша! Теперь достаточно знакомы?

— Кукла Маша, кукла Даша, просто дети стали старше...

— Я бы с тобой поиграла... Любишь ролевые игры?

— Извини, мне на сцену надо, — ещё раз соврал Игорь. А впрочем на сцене как раз никого не было — пустой стул и гитара.

Он вынул из кармана листок и вышел на сцену. Пока проверял строй гитары сказал в микрофон: "Ребят, сейчас будет чистая импровизация — текст написал буквально за несколько часов до того, как пришёл сюда, аккорды не подбирал, но я всё-равно попробую, с вашего позволения".

И он сыграл свой текст на классических "блатных" аккордах шестизвучным арпеджио.

 

Большое желанье

Разбить отраженье

Не чувствуя боли

Не жалея зеркал

Я должен разбить

Своё пораженье

Забыть что играл

И проиграл...

 

Я должен выпить

Чтобы напиться

Чтобы в горячке

Разбить зеркала

И поменять

Улыбку и имя

На огромный хрустальный

Бокал коньяка

 

Я должен порвать

И выкинуть память

Я должен скомкать обрывки

И сжечь

Я должен разбить

Своё отраженье

И из осколков

Себя вновь сложить...

 

В зале стало тихо.

Он вернулся на место. Маша смотрела на него восхищёнными глазами, уже слегка осоловевшими — кружка пива была почти пуста, оба шота тоже.

— Интересная песня! А во что ты проиграл?

— В игры, в которые играют люди. И большинство девушек.

— То есть девушки — не люди?

— Люди. Но у них свой образ мыслей, как бы это помягче сказать? Неэвклидовый. Извини, я пойду покурю.

Он вышел, закурил и свернул во двор.

Отошёл на три квартала и вызвал такси. Пока ждал такси выкурил вторую сигарету.

х99 Вместо послесловия

Автор никого не призывает деградировать, наоборот, пытается обратить внимание, что деградировать может только развитое, а интеллект - главный капитал.

 

Андрей Люмнов. Как мир стал круглым. Рассказ.

 

В те времена, когда дни были плоскими, а ночи накрывались, как одеялом, миром правил Великий А’Тумин, Бог с руками из звездной пыли и дыханием, пахнущим озоном после грозы.

А мир его стоял на спинах трех исполинских слонов, чья кожа напоминала высохшую кору древних секвой. А слоны, дабы не утомляться, стояли на панцире Великой Черепахи, плывущей в безбрежном молочном океане Небытия.

И всё бы ничего, но был у А’Тумина один изъян: божественное терпение его было тоньше паутины. А слоны, существа мудрые и неторопливые, имели дурную привычку почесываться о край мира. И когда зуд одолевал их особенно сильно, они начинали сползать с панциря Черепахи, чтобы найти удобную точку для почесывания.

В один из таких дней почесался слон Востока. Через час, не выдержав, присоединился к нему слон Запада. Ну а следом, чтобы не нарушать баланс, пополз и слон Севера. И понеслись они, сползая с великого панциря, в молочную пучину.

Диски земель, что покоились на их спинах — с лесами, морями и крошечными городами, — соскользнули со слоновьих спин и принялись плясать в пустоте, сталкиваясь друг с другом с оглушительным грохотом. Горы рушились в океаны, реки текли в небо, а материки складывались в причудливый, бессмысленный пазл.

А’Тумин в это время как раз занимался созерцанием Вечности и сочинением новой симфонии для ветра. Грохот, скрежет и вселенская неразбериха вывели его из медитативного транза. Он посмотрел вниз.

Сначала он не поверил своим глазам. Потом подумал, что это часть какого-то нового, сложного замысла, который он забыл. Потом осознал, что это просто чудовищный, унизительный бардак.

И Бог психанул.

Его божественное спокойствие лопнуло, как мыльный пузырь. Он не стал искать виноватых, читать нотации слонам или пытаться аккуратно всё расставить по местам. Нет. В нём проснулась древняя, прагматичная ярость творца, которому надоела возня с хрупкими конструкциями.

— Ах, так?! — прогремел его голос, от которого задрожали осколки материков. — Не можете аккуратно? Хотите кучу? Получите большую, практичную кучу!

Он протянул руки и схватил всё это месиво: слонов, которые барахтались в молочной пучине, диски земель, осколки гор, выплеснутые океаны, испуганных китов и недоумевающих рыб. Он сгреб это в один гигантский ком, как ребёнок, сгребающий в охапку разбросанные игрушки.

И стал он катать этот ком между ладонями. Слоны, черепаха, моря, континенты — всё смешалось в единое целое. Киты уплыли в подземные пещеры, рыбы оказались вмурованы в скалы, а города стали крошечными искорками в толще глины и камня.

Он катал его, пока тот не стал идеально круглым, твердым и практичным. Не с чего больше сползать. Не с чего соскальзывать. Никакого хаоса. Один большой, надежный шар.

Устало вздохнув, А’Тумин запустил этот шар крутиться вокруг огненной колесницы своего брата-Солнца, сам же отправился на покой, повесив на небо табличку «Не беспокоить».

А на новом, круглом мире установился новый порядок. Горы больше не падали в океан, а материки теперь были прочно пришиты к общему основанию. И лишь иногда, в самых глубоких пещерах, можно услышать, как одинокий слон, замурованный в ядре планеты, тихо почесывается изнутри, вызывая легкую, почти незаметную вибрацию. Люди называют это землетрясением.

И так появилась Земля. Не из возвышенного замысла, а из божественного, прагматичного бешенства. Потому что даже богам иногда надоедает беспорядок.