Чистота — залог здоровья. Зачистка, баня и прочая гигиена. - Александр Бельский

кроваво-склизким подсохшим лужам и запаху в сарае, с момента гибели несчастных Барсегянов прошли сутки, никак не меньше. Фабий услышал, как скрежещут его зубы и вдруг понял, что по щекам, намочив намордник ШПС, текут слёзы. Почему-то ему не хотелось, чтобы группа их увидела. Отвернувшись, он стащил кепи и ШПСку, оставшись с непокрытой головой. И группа, не сговариваясь, последовала его примеру. Фабию перехватило горло, и он почти прошептал:

— На выход…

— Что? — непонимающе промычал Мамон, такой же ошеломлённый.

Фабий огляделся и повторил:

— На выход.

Они всё же все как-то медлили и продолжали стоять столбами, испытывая и стыд, и смущение, словно бы желая всё исправить, но не зная, как и что делать.

— На выход! — почти рявкнул обер-ефрейтор и повернулся к воротам сарая, показывая пример подчинённым. На улице он натянул кепи, убрал в карман куртки ШПС. Толку от неё… Затем глянул на часы (14.31), вытащил из-за ворота висящую на шее плашку переговорного амулета и забубнил в него:

— Повар — ответь Вилке-6! Повар, здесь — Вилка-6…

— Повар в канале. Слушаю, Вилка-6.

Отвечал не ротмистр, а приданный ему колдун-связист, Фабий узнал его гнусавые интонации. Но сразу же голос в наушнике поменялся на поздняковский:

— Вилка-6, здесь Повар, слушаю!

— Досмотр по первому адресу закончен. Четверо холодных гражданских, два злодея. Два тайника, в одном какая-то медицина магическая, изъята, второй пустой. Нужен маг, проверить погибших на подъятие ну и вообще, на волшбу. У меня всё, Вилка-6 доклад окончил.

— Что, злодеи так сопротивлялись? А без резни никак нельзя было? Допрашивать то кого будем?

— Никак нет, это не мы, господин ротмистр, они покойники уже больше суток.

— Принял. Встречайте колдуна и переходите на следующую точку. Конец связи.

Помедлив немного, обер-ефрейтор махнул всем своим, тоже оставшимся с открытыми лицами, рукой, и медленно побрёл к воротам. Калитка была не заперта, а всего лишь притворена. И Фабий едва не получил ей в лоб — с таким напором распахнул её подоспевший к воротам аккурат в этот миг молоденький прапорщик-владеющий, направленный на адрес по запросу Фарберовича. Коротко введя прапора в суть дела, Игорь скомандовал Рыбачку сопроводить магика к сараю.

Звуки, с которыми колдун извергал из себя обед, были слышны и у ворот, у которых собралась и перекуривала с отрешёнными и остервенелыми лицами вся их группа (Мамон еще и наблюдал за Стасиком без особых напоминаний), за исключением Юрца. Впрочем, ждать Рыбачка с колдуном пришлось недолго. Игорю вообще показалось, что прапорщик проверял сарай меньше времени, чем потом полоскал рот из фляжки. Впрочем, не смотря на излишнюю жентильность и слабость желудка, взбледнувший прапор не поленился остановиться рядом с ними и просветить их, что ни проклятий, ни злых чар им не найдено. Что тут же, более развёрнуто, и сообщил через амулет Пантелееву. После чего добытым из низко, по-флотски, висящей планшетки мелом добросовестно и крупными буквами изобразил на воротах четвёрку, и, после запятой, двойку. Итожа, завершил надпись здоровенным косым крестом, попутно объясняя как очевидное, про четыре и два, так и поясняя, что косой крест означает отсутствие злонамеренной магии и проклятий. Ожидая и не дождавшись напрашивающегося вопроса, помедлил пару секунд и добавил, что, если бы проклятье было, то, вместо креста, он начертал бы восклицательный знак. Группа никак не отреагировала, и продолжала курить с отсутствующими и озверелыми лицами. Наконец прапорщик, завершив свои дела, отбыл.

Из-за обязанности присматривать за Тополем, сомнамбулически ковыряющегося с треногой, убили впустую ещё пару минут, пока злобный после всего увиденного Рыбачок не сорвался и не пригрозил Стасику, что сделает из него пятиногого семихера, вогнав тому в задницу недостающее количество и херов, и треногу, а после всего этого раскроет последнюю. Взбодрённый дружеским напутствием, Стасик мгновенно закончил манипуляции с чудом техники и, скрючившись руной «Зю», загарцевал к следующей точке привязки стим-панк-магического устройства. Юрец же, шхерясь, добыл из кармана маленькую плоскую фляжку и, сделав один глоток украдкой, убрал её назад. Фабий притворился, что ничего не заметил. Юра не маленький, глотнул в меру, пережечь злобу и нервяк, не больше.

Досмотр следующих трёх домов пролетел стрелой. В первых двух не было никого и ничего, кроме разора и запустения. Что и было понятно, чем ближе к форту, тем меньше было шансов, что чужаки не навестят дом.

Правда, расслабляться не стоило. Едва они зашли на второй адрес, как в доме напротив затрещали выстрелы, заставив укрыться и их. Но всё кончилось быстро, бухнула граната и — тишина. Правда и то, что в одном из домов обнаружилось мёртвое тело, но — собачье. Пса Фабию, искренне любившему собак, было жалко, и настроение, хоть после Барсегянов это и казалось невозможным, испортилось ещё больше. Кудлатый кабыздох геройски погиб у хозяйского крыльца, и лежал плашмя на боку в кровавой луже. В мёртвом глазу застыли боль и тоска, а такой же мёртвый оскал протестовал против несправедливой судьбы.

Регламент, однако, требовал вызова колдуна. Собака или нет, а восстать она могла, и дел натворить тоже. Не желая говорить с Пантелеевым, Фабий передал переговорный амулет Мамону. С искренним наслаждением Игорь слушал его доклад о том, что «эта, сталбыть, вашсокородь, тута обнаружен труп дохлой собаки», и с ещё большим наслаждением узнал, что, поскольку все прочие колдуны в запаре, штабс-капитану от чёрных сил самому придётся греметь костями на их вызов. Правда, наслаждение улетучилось ещё до визита мага-контрразведчика, едва лишь Фабий представил радость их встречи. Так и вышло, но взаимное страдание было недолгим, чего не отнять было у Пантелеева, так это умения работать и разделять служебное и личную неприязнь. Поэтому расстались быстро. А в третьем доме хозяева, хотя и были аборигенами из Вираца, подозрений не вызвали. Пусть и смотрели на них мрачно и с испугом, а хозяйка, измазаная и чумазая, на манер Золушки, изображала ещё и страдания от мнимого флюса, обмотав физиономию грязной повязкой. Очевидно, дабы они не пленились её перезрелыми прелестями. Отец же всё время норовил встать между жандармами и двумя своими детьми, подростками лет двенадцати-тринадцати обоих полов. Фабий был спокоен, дотошен, но быстр, странного и враждебного не нашли, а потому покинули дом стремительно и вежливо, оставив хозяев, явно ждавших проблем и боли, в совершеннейшем обалдении, правда, приятном.

Глава 2