Чистота — залог здоровья. Зачистка, баня и прочая гигиена. - Александр Бельский

— Так вот же, — с искренним недоумением снова протягивая папку, и снова пытаясь шагнуть к нему ближе, ответил сгорбленный Садиков, — или нужно семью позвать?

— Два шага назад и встать смирно. Не приближаться, больше я этого повторять не буду, а просто прострелю колено, — с сочным щелчком взведя курок револьвера, ещё тише сказал Фабий, — Тут пули с фосфором. Как думаешь, собачке не повредит, если я её огненной пулькой приголублю? А тебе? Не повредит?

Гнутый мужичонка выронил папку и теперь только открывал и закрывал рот, дрожа губами, да сжимал несуразно большие кулаки. На кончике носа повисла и колебалась, готовясь ринуться в полёт, большая капля не то пота, не то ещё чего, но он её не замечал.

— Итак, последний раз спрашиваю. Где они? Отвечать тихо, руками не размахивать.

— Да кто? Кто они? — загипнотизировано глядя в дульный срез, но, хвала богам, тихо, хотя с надрывом и мукой, ответил сутулый.

— Харазцы. Или тут у тебя ещё кто-то есть? Те самые, которые убили Барсегянов. Твоих соседей, чья машина у тебя в сарае стоит. Итак, где они, и сколько их? Считаю до трёх, потом прострелю тремя огненными пулями собачку. Или, вернее сказать, твою дочь-босорку? Где ещё три дочери, кстати?

— В Астрахани они, большие уже, своими домами живут!

— Ну, вот видишь, уже и начал отвечать. Это совсем не больно и почти не страшно. Так что давай, отвечай теперь и на первый вопрос. Ну, где они, и сколько их?

Гнутый скосил глаза, собрал в кучу брови, и всем лицом словно пытался куда-то указать, но при этом молчал. Фабий никак не мог понять эту пантомиму — то ли хозяин над ним издевается, то ли пытается указать на кого-то, кого боится больше его самого, стоящего в двух шагах с нацеленным стволом. Если так, то это наводит на нехорошие думы. На очень нехорошие.

Садиков же, отчаявшись донести свою тайную мысль лицом, словно махнул рукой на всё, мол, будь что будет! Он побледнел, как покойник, и обливался липким потом. Затем, словно бросившись в омут, он решился, и быстро, но еле слышно зашипел сквозь зубы, явно в любую секунду ожидая чего-то страшного:

— В сарае! Под машиной есть тайник. Шестеро!

Он вжал голову в плечи, да и сам как-то сжался, почти присел, став уже даже не сутулым, а почти горбатым.

— Только харазцы? — так же тихо, не разжимая зубов, спросил Фабий, одновременно шаря глазами по неказистому сараю: где они там?

— Да…

— Колдун один? Два?

— Один! И ещё один его ученик!

— Это как это? У Созерцающих же нет учеников!

— А они-то тут при чём? Там шаман, с учеником, — Садиков так удивился, что даже на секунду забыл бояться.

— А! Так харазцы совсем дикие? Степные, кочевые, потные-залётные…

Фабий вдруг сильно и остро ощутил чей-то злой взгляд, словно ему морозной молнией прошлось между лопаток. Хотя его спина и была обращена к дому, а не к сараю, он знал непеременно, что смотрят именно из сарая, и, уже не таясь, крикнул гнутому мужичку, сам одновременно сигая в могилу босорки:

— Садиков, падай! Падай, мля!

Почти одновременно что-то с огромной скоростью пролетело над его головой, как раз там, где она только что была, когда он стоял над ямой, с гуденьем и фырканьем раскрученного самолётного пропеллера. И разбилось о стену дома, с грохотом, чпоканьем и хрустом, осыпав всё вокруг визжащими холодными осколками. Сутулый с похвальной резвостью метнулся на землю, но, кажется, всё же слегка запоздал со своим прыжком. Его или задело самим ледяным диском, или уже потом зацепило осколком, судя по воплю и матерному шипению. Фабий, стоя на коленях на дне могилы, точнее, на розовом свёртке с босоркой, спустил, придерживая пальцем, курок револьвера. Убрав его в кобуру, он торопливо стаскивал винтовку, матеря и колдунов, и шаманов, и неудобно висящую СВТ, не дающую ему нагнуться. Выглянув из импровизированного окопа, обер-ефрейтор крикнул шёпотом, одновременно осторожно оглядываясь:

— Садиков, ты там как, живой? Куда тебя приложило?

И снова нырнул вниз, а над ним опять профырчало и грохнуло в затрещавщие брёвна сруба. То, что Фабий увидел за эти краткие мгновения, ему категорически не нравилось.

Во-первых, ему не понравился Садиков, который лежал и стонал в расплывающейся лужице собственной крови. Во-вторых, незнакомого и пугающего вида мутно-белый, даже, скорее, какой-то туманно-перламутровый пузырь вокруг сарая. Но пока — к чёрту пузырь, к чёрту сарай! Сейчас важно вытащить Садикова.

Не то, что Фабий проникся сочувствием к нему или гуманизмом вообще. Гуманизмом, как известно, мальчики в детстве занимаются. Враг — он и есть враг. Но вот те ответы, которые сутулый не успел пока дать, могли спасти ребят. Ну, и его самого, конечно. А вот незнание этих ответов могло их всех погубить. В частности, что там за пузырь такой странный? Ежу понятно, что это щит, но вот какой? Сколько он продержится, его возможности? Да и вообще, жизненно важно узнать про то, чего можно ждать от шаманов. И, кроме как у Садикова, спросить не у кого. Так что его надо было в темпе польки-бабочки вытаскивать из-под обстрела, пока он ещё живой. К тому же, по всему выходило, что неведомые шаманы убить горбатого пытаются не меньше, чем его самого. И с этим тоже надо было разобраться, может, хозяин и не виноват? Хотя… Одной только босорки хватит для пенькового галстука, с учетом военного-то положения.

Почти не тратя времени на раздумья, Фабий отстегнул карабины винтовочного ремня на обмотанных чёрной тканой изолентой (чтобы не звякали) кольцах, от антабок. Саму винтовку он аккуратно прислонил к стене, в углу могильного окопа. Громкими ударами кнута хлестнули первые выстрелы — пацаны времени не теряли и начали пробовать на зуб крепость пузыря. Ну, авось и расклюют, пока он тут изображает Флоренс Найтингейл. Но вот почему только винтовки ребят? Где снайперская пара Ивана-Драбадана, и где пулемёты, я вас спрашиваю? Ну не верится же, что Папа раззявил варежку и проспал весь этот грёбаный сабантуй с курултаем. Пробурчав ребятам в переговорник, что против них играют харазцы, числом шесть, да ещё и с двумя шаманами, он отдал приказ продолжать обстрел, только не подставляться. Впрочем, про шаманов и так всем всё было очевидно. Но