Потерянное письмо - Мими Мэтьюз

были добрые намерения, но она понятия не имела, через что ему пришлось пройти в Индии. И он никогда не мог бы довериться ей. Как и многие молодые леди ее круга, она была избалованной и невинной, которая шла по жизни, сжимая в руке бутылочку с солями, чтобы не упасть в обморок при первых признаках чего-то неприятного.

Она упала в обморок, когда впервые увидела его, не так ли? Закричала, упала в обморок, а потом разрыдалась — именно в таком порядке. Как будто он не чувствовал себя достаточно отвратительно.

Он крепче сжал пальцами прядь волос в своей руке. Даже после всех этих лет она все еще была мягкой, как шелк. Он рассеянно погладил ее большим пальцем, знакомое действие успокоило его настолько, что он смог возобновить чтение. Он слышал, как Милсом хлопочет у него за спиной, наводя порядок в гостиной.

— Вы заработаете себе головную боль, милорд, — заметил он.

Себастьян ничего не ответил. Чтение теперь было одним из его единственных удовольствий, и даже это омрачалось частыми головными болями. Напряжение от чтения одним глазом, сказал доктор. Черт бы его побрал.

До того, как Себастьян получил травму, все свободное время он посвящал верховой езде, спорту и учебе. Он даже написал несколько статей для "Аристотелевского обозрения" — довольно малоизвестного научного журнала, посвященного классицизму и античности. Однако его основным занятием была служба в армии. Это был карьерный путь, выбранный всеми вторыми сыновьями графов Рэдклифф, и такая жизнь особенно подходила Себастьяну. Он всегда был организованным и дисциплинированным человеком с серьезным складом ума. Даже слишком серьезным, как ему иногда говорили.

Но у него не было недостатка в мужестве. И хотя он не получал удовольствия от сражений и кровопролития, он обнаружил, что необычайно искусен в этом.

Он думал, что в конце концов вернется из Индии домой, в скромное поместье, которое отец подарил ему на двадцать первый день рождения. Вместо этого его лицо было почти расколото надвое, а когда вернулся в Англию, он узнал, что его отец и старший брат мертвы. Вместо скромного имущества у него теперь было солидное поместье. И вместо второго сына он теперь был графом Рэдклиффом.

К счастью, его младшая сестра была выдана замуж за виконта Харкера два года назад и больше не находилась под опекой Себастьяна. А сам Першинг-холл находился в очень умелых руках управляющего его отца, человека, который управлял поместьем более тридцати лет.

Себастьян был рад оставить управление ему.

Он не мог проявить никакого интереса к изучению бухгалтерских книг и еще меньше к поездке на встречу с кем-либо из арендаторов. Было слишком легко представить их реакцию ужаса при виде его покрытого шрамами лица. Конечно, он знал большинство арендаторов своего отца с юности, но простое знакомство не было гарантией того, что они не отнесутся к нему с жалостью и отвращением. Ему нужно просто вспомнить реакцию своей сестры, чтобы убедиться в этом.

— Это, должно быть, леди Харкер, — сказал Милсом.

Себастьян напрягся при звуке приглушенных шагов, поднимающихся по лестнице и идущих по коридору. Экономка, Джулия, и еще один человек. Возможно, лорд Харкер? Боже милостивый, он надеялся, что нет. В последний раз, когда этот напыщенный осел пришел навестить его в его комнатах, он прочитал ему назойливую лекцию о том, почему джентльмен никогда не должен угрожать задушить свою сестру. Но нет, это явно были экономка и две женщины. Джулия и ее горничная. Или Джулия с подругой. Да помогут ему небеса. Как долго его сестра планировала остаться?

— Я никого не принимаю, Милсом, — сообщил он своему слуге.

— Естественно, милорд, — ответил Милсом. И когда тихий стук — таким анемичным стуком можно было стучаться только в дверь больного — возвестил о присутствии его раздражающей младшей сестры, Себастьян услышал, как Милсом приоткрыл дверь и довольно твердо сказал:

— Его светлость сегодня не принимает, миледи.

— Не принимает! Послушайте, Милсом…

Голос Джулии понизился до жалкого извиняющегося шепота.

— Мы обсуждали это, и вы пообещали, что окажете некоторую помощь! Если вы хоть сколько-нибудь заботитесь о моем брате, вы дадите мне пройти!

Себастьян услышал шорох дорогой ткани, когда Джулия протиснулась мимо его камердинера и ворвалась в комнату. Со вздохом смирения он поднялся со стула и повернулся к ней лицом.

А потом он замер.

Дверь в его комнату была открыта. Джулия шла к нему, Милсом стоял у двери с беспомощным выражением лица. А в холле, ее большие голубые глаза смотрели на него издалека, была Сильвия Стаффорд.

Себастьян внезапно почувствовал, как из его тела вышибло все дыхание.

Он узнал бы ее лицо где угодно. Оно запечатлелось в его мозгу на протяжении каждой ледяной ночи, каждого изнуряющего марша и каждой кровавой стычки. Это было последнее, что он увидел, прежде чем потерял сознание в грязи за воротами Джханси. Единственный образ, за который он цеплялся, когда был уверен, что вот-вот умрет.

И вот теперь оно было перед ним. Это милое, давно заветное лицо. Идеальный овал, очерченный тонкими скулами, прямой, элегантный нос и мягкий, чувственный рот. Однажды он уже целовал эти губы. Целую жизнь назад. И эти тонкие руки, которые сейчас так вцепились в ее шляпку, что побелели костяшки пальцев, когда-то ласкали его лицо.

— Можно мне взять прядь ваших волос, мисс Стаффорд? — спросил он ее в последний вечер, когда они были вместе. Он помнил это так ясно, как будто это произошло вчера. Это было на балу, который давали лорд и леди Мэйнуэринг. Он повел ее на прогулку в сад. Было полнолуние.

— Можно, — сказала она, покраснев. — Но, боюсь, вам придется отрезать ее самому.

Ее густые каштановые волосы были убраны наверх. Он впервые прикоснулся к ним дрожащей рукой, распустив пальцем один блестящий локон.

— Так нормально?

— По ощущениям, это довольно много. Может быть, вы могли бы взять немного меньше?

— Я возьму так много, — сказал он, аккуратно отрезая прядь маленьким перочинным ножом, — что вам нечего будет давать другим своим поклонникам.

Она посмотрела на него с насмешливой улыбкой.

— Неужели вы думаете, что я даю согласаие каждому джентльмену, который просит прядь моих волос?

— Обращались ли другие джентльмены с подобной просьбой?

— Да.

— А вы…?

— Нет, — сказала она. — Вы первый.

И затем она осторожно сняла одну из бледно-голубых шелковых лент со своего платья и дала ему, чтобы перевязать свежесрезанную прядь.

— Что вы будете с ней делать? — спросила она его позже.

— Держать рядом с сердцем, — серьезно ответил он. — И всякий раз, когда мне отчаянно захочется вернуться домой, я буду