Аномалия. «Шполер Зейде» - Ефим Гальперин

– Это если ураган или не дай Бог, болезнь. И ночью! Куры спят.

– Так. «Бикицер»![33] – Гороховский переходит на деловой тон и, конечно, на идиш: – Место мы уже имеем. Мальчика мы тоже имеем. – Он достает фото юного Финкельштейна из кармана. Смотрит сам. Показывает Гутману и попутно деду Грицько. – А, красавец! Дед миллиардер! Все бриллианты в мире его! И вот этот дед ему про «жениться». Такие невесты! А он нет! А что, может, он и не дурак? Короче! Мы поднимаем камень. Приезжает мальчик. Молится. Душа просыпается. Глаза у него, слава Всевышнему, открываются. Он кричит… – В избытке чувств Гороховский хватает деда Грицька за лацканы старенького пиджака и трясет его: – «Достопочтимый реб Гороховский. Я хочу жениться!» И всё! И реб Финкельштейн… «А балабос»! Он сразу внуку список самых богатых невест мира. А нам с тобой по чеку. «А парнусэ!»,[34] – он набрасывается на Гутмана. – Бэрэлэ! Опусти брови! С твоим выражением лица только на похороны. А тут, я чувствую, пахнет свадьбой!

Гороховский переводит взгляд на оторопевшего деда Грицька, которого он ещё продолжает держать за лацканы пиджака. Говорит ему на ломаном русском языке:

– Вы, конечно, понимаете…

– Нет! Я не понимаю! – испуганно кричит дед Грицько. – Я ничего не понимаю!

– Нет! Понимаете!

– Нет! Нет! Не понимаю!

– А я уверен, понимаете… – он показывает на лопату и рукавицы в руках деда, – …что нам сегодня вечером нужны будут вот эти вещи.

– А! – вздыхает с облегчением дед Грицько.

– И если можно этот… Железо… Палка…

– Лом?

– О! Лом! И очень прошу об одолжении! – шепчет Гороховский. – Чтобы это был секрет между нами. И ваши начальники и мистер полицейский… Ни-ни! Мы в долгу не останемся.

Милиционер в свой мощный бинокль видит всё.

Гороховский взглядом полководца окидывает площадку возле птицефермы. Поднимает палец вверх и опять на идиш:

– А-а-а! Чтобы были здоровы наши дети! – Он добрый. Поэтому поворачивается к деду Грицьку и на русском языке желает ему того же: – И ваши дети тоже чтобы были здоровы! Имеете детей?

– Внучка! Маргарита. Рита.

– Ну и пусть она будет вам здорова! И счастлива! – снова на идиш Гутману: – Ты мне, Бэрэлэ, говоришь… Сегодня же! Ночью! Только уже пусть эти куры будут спать!

Хасиды идут с холма вниз в село. Дед Грицько, озадаченный услышанным, смотрит им вслед.

Дед Грицько подкатывает к гостинице на своей телеге. С ним его жена баба Парася. Он привязывает лошадь у крыльца. Торопливо стаскивает ящик с помидорами и заносит его в гостиницу. За ним его жена Парася несёт лом и метлу.

Они заходят в комнату, где остановились хасиды.

– Вот, дорогие гости! – воодушевлённо говорит дед Грицько. – Помидоры с моего огорода! Лучше нигде не найдёте. А вот это – новая метелка. Вам сподручнее будет. А это – фо-о-онарь. Пригодится. – Он с обожанием выдыхает: – Реб Гороховский! Реб Гутман! Уважаю!

Выбегает. За ним жена баба Парася.

Дед Грицько сбегает с крыльца. За ним бабка Парася. Они пересекают улицу и забегают в помещение почты.

Дед Грицько кричит с порога начальнице почты, она же единственный почтовый работник:

– А ну-ка! По срочному тарифу Киев! Прямо директору училища. Пусть позовут Ритку к телефону.

Пока идет соединение, он нервно бегает по комнате.

– Дед, а эти, что приехали, – спрашивает девушка – начальница почты, – в чёрных шляпах. Евреи…

– Хасиды.

– Ага! Пусть хасиды. Так в селе говорят, что…

– Ничего не слышал, ничего не знаю! «Гурнышт»![35]

– Киев, кабина номер один.

Дед с бабкой торопливо заходят в единственную фанерную будку.

– Риточка! – кричит в трубку баба Парася. – Здравствуй, родная! Не. Ничего. Всё в порядке. Просто дед…

Дед Грицько выхватывает трубку и говорит отрывисто, деловито:

– Как ты там, внучка? Экзамены? Значит, так, сдавай их, как это говорят…

Дверь в коридор открыта. Перерыв. В коридоре много шумных студентов в белых халатах. Внучка Маргарита стоит у телефона. Пытается перекричать шум:

– Досрочно?!

– Ты ж отличница! – кричит дед Грицько. – Лучшая студентка в вашем медицинском училище!

– Но почему досрочно?! Зачем?! – удивляется Маргарита.

– Я… – придумывает на ходу дед Грицько, – я могу заболеть! Могу! Короче, Рита, «опухай»[36] деда! Как только звоним, в тот же день пулей! Домой! Сразу! Всё! – Он кладет трубку. Вытирает пот со лба.

Из здания почты выходят дед Грицько и Парася. Дед раздражённо объясняет бабке:

– Я ж тебе на понятном языке. Миллиардер! Это раз. У него внук! Это два. Он приезжает. Молится. И сразу после этого ему на глаза должна попасться… Должна! Сразу же! Наша внучка Маргарита.

– А если она ему не понравится?

– Кто? Ритка?! Да как у тебя язык поворачивается?! И слушай сюда, Парася! Я ж тебя знаю… – оглядывается по сторонам. – Никому! Ни слова!

Милиционер с биноклем. Он фиксирует, как…

…Дед Грицько подозрительно оглядывается по сторонам и показывает своей бабке Парасе, чтобы молчала. А из окошка вслед деду и бабке с интересом смотрит начальница почты.

– Ага! – Милиционер Нечипоренко медленно опускает бинокль.

Дед выскакивает из хаты, пересчитывает деньги, кладёт в карман.

– Я в район, – говорит он бабе Парасе. – При таких делах надо пиджак новый покупать, – садится на подводу и уезжает.

Из-за забора выглядывает Маруся – жена механизатора Петра. Она стучит в калитку. Рядом возникают ещё три бабы.

Соседки входят во двор, молча, рассаживаются, смотрят на бабу Парасю, которая чересчур деловито возится возле печи, ставит миску с едой у собачьей будки, сыплет корм в загородку для гусей.

А из-за забора уже смотрят ещё десятка два женщин. Баба Парася молчит, как партизан. И все молчат.

Ко двору подъезжает на мотоцикле милиционер Нечипоренко. Тоже многозначительно смотрит на бабку Парасю…

Хасиды под яблоней вкусно кушают помидоры, хрустят мацой и запивают виски Jonnie Walker.

«Бумбокс» орёт очередную песню про любовь. Девушки танцуют парами. На лавочке в окружении подружек сидит невесёлая дочка Рая.

Милиционер наблюдает за дочкой в бинокль. Из-за его спины выглядывает его жена Галя:

– Как там наша доня?

– Скучает.

– А Микола?

– Та, как привязанный за Элеоноркой.

Микола приглашает дочку механизатора Элеонору танцевать. Та фыркает, но снисходит. Танцуют.

– Эля… – робко начинает Микола.

– Да не мылься! – обрывает его Элеонора. – Сколько раз тебе говорить. Во-первых, ты на два года младше. И со мной одного роста. А во-вторых, мы с тобой с детства знакомы. Никакой тайны. Ну, Микола и Микола…

Милиционер переключает бинокль на режим ночного видения. И наводит его на…

При свете фонаря в земле возятся хасиды, осторожно оглядываются по сторонам.

– Ага… – бормочет милиционер.

– А бабы говорят… – начинает жена Галя.

– Дурость!

– А вдруг…

– Вдруг только снаряд прилетает. Или понос случается, – не отрываясь от бинокля, говорит милиционер.

– Всё ж, Саня, дочка-то в невестах уже третий год ходит. А тут чудо.

– Какое?! – Милиционер показывает жене бинокль. – Вот чудо! Прибор! Ночь! А он показывает. Раскатали губу! «Жених, красавец… Внук миллиардера». Это же лапшу деду ушлые евреи на уши повесили. Отвлекающий манёвр, Галя. Вот смотри.

Жена шерифа смотрит в бинокль.

Роются в земле хасиды. Голос шерифа:

– Приличные люди уже спят. А эти… В шляпах. Ты лучше мозги напряги, Галя. Тот миллиардер, который их сюда прислал, по какой специальности будет? Вот когда я этих, бля, археологов прихвачу с поличным. С бриллиантами! С до революции прикопанными! И это будет чудо!