Аномалия. «Шполер Зейде» - Ефим Гальперин

Но тишина взрывается теперь уже у магазина. В очереди вспыхивает потасовка. Милиционер на мотоцикле и несётся к магазину.

Хасиды в окне с интересом наблюдают за происходящим.

Тем более что ещё в одном дворе начинается перепалка между соседками. А из хаты которая напротив выскакивает мужчина. И следом в него летит таз, брошенный умелой рукой его жены. Грохот, крик.

Во дворе, где ругаются соседки, появляется вездесущий доблестный милиционер.

Гороховский и Гутман, поглядывая в окно и прислушиваясь к крикам, кушают «гефилте фиш»[16] из открытой банки, хрустят мацой. Гутман вздыхает.

– Ну, только не надо, Бэрэлэ! – отвечает ему на это и, конечно, на языке «идиш» Гороховский. – Или я не хочу хорошего бульончика «ми ды фарфалах».[17] Потерпи! Пара дней…

Стук в двери.

– Можно! – Гороховский переходит на ломаный русский. Вваливается Жора с бутылкой в руке:

– Здравствуйте! Я по-соседски. Сам я в разводе. Хату оставил жене. Вот живу временно здесь же в гостинице. Как раз за стеночкой.

Гороховский и Гутман оторопело переглядываются. Гутман незаметно ногой закрывает открытый чемодан, задвигает его под кровать.

В дверях возникает милиционер. Отодвигает Жору. В комнату входит целая делегация в сопровождении деда Грицька. Это механизатор Пётр Онищенко и его помощник Микола. С ними дряхлый дед.

– Старейший житель района. Панас Онищенко. Сто четыре года. Помнит царя! – представляет его милиционер. – Думаю, поможет с вашим еврейским вопросом. А это его внук. Тоже Онищенко. Пётр. Механизатор.

– Ото Николай Второй… – начинает дряхлый дед.

– Значит, я Пётр Онищенко, – механизатор перебивает дряхлого деда. – А это Микола – мой помощник. Дед у нас того… Но иногда кое-что вспоминает. А что же это вы всухомятку? Два шага до столовой. Там борщ такой наваристый. С салом! Можно и до нас. Жена картошечки нажарит…

– Не «ко-ше-р»… – произносит дряхлый дед.

– Чего? – переспрашивает милиционер.

– Нечистый продукт, – формулирует дряхлый дед.

– В смысле радиации?

– Не. В религиозном смысле, – уточняет дед Грицько. – «Кошер».[18] Не «кошер».

Милиционер оглядывается на деда Грицька. Смотрит. Соображает.

Целая экспедиция отъезжает на трёх мотоциклах от крыльца. За рулем первого механизатор Онищенко. В коляске дряхлый дед. За рулем второго мотоцикла милиционер Нечипоренко. На заднем седле реб Гороховский. В коляске реб Гутман. На третьем мотоцикле помощник механизатора Микола.

Дед Грицько подметает метлой крыльцо, смотрит кавалькаде вслед. Снова с ним что-то не в порядке. Ореолы вокруг фигур хасидов, гулкий звук голосов. Мистика и всё та же многозначительность в рамках нашего представления о квантах, биополях и временно-пространственных аберрациях.

Дряхлого деда выводят на пригорок. Он всплескивает руками: «Не то!»

Наша группа исследователей рыскает вслед за дедом между деревьями. Дед явно путается. Бьёт себя по лбу. Машет руками. Снова все рассаживаются по мотоциклам.

«Экспедиция» останавливается. Расспрашивают жителей. У одной хаты женщина пожимает плечами. Возле другой хаты у забора в окружении кучи набежавших детей наш дряхлый дед спорит с другим менее дряхлым стариком. Хасиды и милиционер наблюдают.

Все вместе выталкивают заглохший мотоцикл на горку. В коляске дряхлый дед вещает, поднимая указательный палец. Стоя на холмике, уверенно топает ногой. Копают. Выкапывают что-то большое завернутое в промасленные тряпки. Разворачивают. Это пулемет системы «максим». И пяток винтовок. Всё – времён гражданской войны.

Пылят мотоциклы. Дед, указующе вытянув руку, кричит что-то сквозь пыль и шум. Рядом с ним в коляске найденные пулемет и винтовки.

Выкапывают из стенки оврага церковную утварь и сундучок с пачками ассигнаций начала двадцатого века – «екатеринки», «керенки», и т. д.

На холме стоят наши исследователи. Шериф, хасиды. Все вспотевшие, пропыленные. Уставшие.

– Ты, дед, собери мозги в кучу. Полдня мотаемся, – механизатор Онищенко говорит дряхлому деду – Понятно, ты тут с батькою Махно гулял. Там с кайзером Вильгельмом. Потом с товарищем Хрущёвым кукурузу сажал…. А им просто кладбище нужно. Еврейское!

Гороховский разворачивает карту и с компасом пытается её сориентировать по сторонам света:

– Так! И где же тут у них север?

Подходит милиционер. С удивлением разглядывает карту:

– Серьёзная карта. И где же это вы её взяли?

– Пентагон.

– Где?!

– Центральное разведывательное управление, – невозмутимо поясняет на русском языке Гороховский. – Съёмка со спутника, – и тут же кричит на идиш Гутману, устроившемуся в кустах пописать: – Бэрэлэ, хватит уже! Ты, как собака, метишь всю территорию. Так она не твоя! Иди сюда.

Милиционер старательно вслушивается в незнакомую речь, снимает фуражку, вытирает пот:

– Простите, это вы на немецком языке говорите?

– Я!? На немецком!? – возмущается Гороховский. – Это идиш! Великий язык! Здесь раньше все его знали. В каждом селе, в каждом местечке.

На площади опять, но уже в обратном направлении, в дыму и рёве моторов пытаются разъехаться трактор и самосвал. Опять ссора у магазина. Во дворе у хаты баба тузит своего мужа. Снова гремит летящий таз. Орёт радио на столбе. Много шума!

Звенит мобильный телефон. Гороховский и Бэрэлэ роются в карманах, в чемоданах. Находят. Гороховский прижимает трубку мобильного телефона к уху, но ничего не слышит. Прикрывает окно и кричит на идиш:

– Результаты?! В первый день?! Вы знаете, Саймон, когда нужна спешка? Скажите реб Финкельштейну, если Гороховский берётся, то делает! – Он выключает телефон, поворачивается к Гутману. – Сам «балабос»[19] передаёт нам привет! Ноги гудят! Всё село исходить. Чтоб она горела эта власть советов! Чтобы вот так! Чтобы уже никто ничего не помнил!

На скамейке большой «бумбокс»[20] орёт очередную «попсовую» чушь. Одного взгляда На скамейке большой бумбокс орёт очередную попсовую чушь. Одного взгляда достаточно, чтобы понять – в селе избыток девушек при явном недостатке половозрелых юношей.

Девчата сидят на лавочках, скучают. Или танцуют парами. Дочка механизатора Элеонора в привилегированном положении. За ней буквально хвостиком и безуспешно слоняется помощник механизатора – славный парень Микола.

В условиях дефицита уже знакомые нам местные хулиганы Жора и Федька ощущают себя крутыми «мачо». Похаживают в подпитии. Снисходительно приглашают на танец то одну, то другую девицу.

Вдруг Жора толкает Федьку в бок, и они, дурашливо встав по команде «смирно», машут рукой.

Оказывается, это они издали приветствуют милиционера.

Дело в том, что его дом на взгорке и всё село перед ним как на ладони. А если учесть наличие мощного бинокля с устройством ночного видения, прихваченного милиционером во время его службы в армии в Чечне, то можно понять, как контролируется им жизнь односельчан.

– Ага! – констатирует милиционер, что наблюдение замечено.

Из-за его спины выглядывает жена Галя:

– Как там наша «доня»?[21]

Милиционер переводит бинокль.

На лавочке в окружении подружек сидит их невесёлая дочка Рая. Скучно ей. Вокруг одни подростки.

– Скучает. Да-а, – бормочет он. – Наехал бы, какой-никакой, женишок. Так нет же! Приезжают… – с этими словами он переводит бинокль на сельскую гостиницу. И вовремя!

В комнату хасидов входит дед Грицько.

Дед Грицько ставит на стол перед гостями корзину с помидорами, огурцами, связками молодого лука и чеснока, высыпает яблоки и груши:

– Извините, что потревожил. Ну, во-первых, чтоб вы не всухомятку… Это прямо с моего огорода. И потом… Завтра утречком, часиков в десять, давайте сходим в одно место.

– Вы знаете, где еврейское кладбище?! – восклицает Гороховский на ломаном русском языке.

– Ну, как бы. Это… Их вообще три было. Вам которое?

– Где могила «Цадика»[22] Шполяр Зейде!

– Так я и думал. Завтра.

– Вы уверены, что найдём?

– Имеется соображение.

Гороховский расплывается в улыбке. Потирает руки: