Аномалия. «Шполер Зейде» - Ефим Гальперин

– Ой! Не дай бог никому такое горе!

– Ну а если?

– Нет! Такого не может быть!

– А я слышал, что может, – настаивает механизатор Онищенко. – Вот если девушка поступает в еврейки? Так сказать, заявление пишет. Так, мол, и так…

– «Гиюр»?[55]

– Как? Так называется? Хорошо! Ги-ю-р так гиюр! И кто этим командует?

– Раввин.[56]

– А вы это… Раввин?

– К сожалению, нет. Недоучился.

Механизатор Онищенко показывает на реб Гутмана:

– А?

– Реб Гутман? Тем более нет.

– М-да. Ладно. Будем искать раввина. Как там у вас «За здоровье»?

– «Лехаим»![57]

– Ну, вот и «Лехаим»!

Все поднимают свои стаканы с водкой. Вдруг раздаются выстрелы. Это на взгорок вылетает на мотоцикле милиционер. Он стреляет в воздух и кричит:

– Прекратить безобразие!

Из коляски мотоцикла выбирается дед Грицько. Оба бегут к перепуганным селянам. Мэр очухивается первым:

– Ты чего, Сашко? Люди отдыхают, закусывают.

Милиционер оглядывает всех, засовывает пистолет в кобуру, переводит дыхание:

– А это… Дед Грицько панику поднял. Беги! Нарушат, говорит, наши козлы субботу!

– А то тут дурные?! – улыбается механизатор Онищенко. – «Шаббат», реб Сашко, он завсегда «Шаббат»! Правильно, реб Гороховский? «Лехаим»!

Живописная картинка – субботняя трапеза на холме, чудная компания хасидов и селян. А вокруг, куда ни глянь, простирается Украина. Голубое небо. Живописные просторы. Реки, сады, поля.

Понедельник. В центре площадки для выгула кур, вокруг отреставрированного могильного камня уже стоит тонкая ажурная высокая ограда. Такая же ограда обеспечивает проход к могиле с дороги, и даже скамеечка в оградке уже поставлена. Ажурная калитка. На ней табличка на нескольких языках «Мемориал цадика Шполер Зейде».

Гороховский и Гутман в восторге. Они обнимают деда Грицька.

Гороховский торжественно достаёт из кармана мобильный телефон. Победоносно набирает номер.

Милиционер Нечипоренко в свой мощный бинокль наблюдает за хасидами на холме.

Гороховский важно говорит на идише:

– Саймон? Реб Нафтале Гороховский. Прямо с могилы цадика Шполяр Зейде! Докладываю. Этнографическая экспедиция предварительные работы завершила. Ждём Исаака!

Дед Грицько незаметно для хасидов снимает кепку.

Милиционер принимает сигнал деда Грицька и дает отмашку своей дочке Рае, сидящей на крыше дома. Та поднимает над крышей оранжевый флаг.

Селяне смотрят на укреплённый флаг.

Жена механизатора Петра Онищенко достаёт швейную машинку.

Жена милиционера разворачивает ткань. Собирается кроить.

Несколько молодых претенденток в невесты для внука миллиардера склонились над журналом мод.

Учительница Золотаренко уже примеряет модную мини-юбку на дочке Вике.

Гороховский опускает телефонную трубку. Взмывает в небо музыка Благодати.

Сверху кажется, что могила Цадика стоит на белом поле. И пусть это не совсем так, пусть это куры на птичнике вокруг мемориала. Но всё белым-бело.

Сеанс связи по Skype. На экране монитора рав Залцман, директор иешивы,[58] в которой учился Исаак. Рядом с ним светящийся от удовольствия дедушка Исаака, миллиардер Финкельштейн.

– …И вот благодаря твоему деду! – с пафосом излагает рав Залцман. – Ещё одно святое место возвращено миру! И кому, как не тебе, должно быть предоставлено право вознести молитву на этом месте! Подумать только! Выпускник иешивы Shaar Hashamayim, настоящий «талмид – хахам»[59] на могиле цадика Шполер Зейде! С тобой поедет мой заместитель…

– Завтра же! Я даю самолёт, – говорит Финкельштейн.

– Дед! Рав Залцман! – пытается увильнуть Исаак. – А нельзя, чтобы кто-то другой удостоился? У меня проект горит. И подряд три встречи с…

– Исаак! – вскрикивает укоризненно рав Залцман. – Что я слышу!

– Да! – возмущается Финкельштейн. – Ведь всего на сутки. Туда и обратно.

– Ой! Я был не прав! – спохватывается Исаак. – Всё! Только не утром. У меня очень-очень важный митинг. Вечером! Лечу! Но мне надо сразу же назад! А пока извини, дед.

Сеанс связи закончен. Гаснет экран монитора. Дед Финкельштейн доволен. Потирает руки:

– Ну, весь в меня! Так! «Бикицер!» – даёт команду Саймону: – Самолёт. Обеспечить в Украине прилёт, машину. Предупредите этого «швицера»[60] Гороховского. Пусть встретит в аэропорту. – Раву Залцману: – Вам понадобится охрана?

– Мне?! Но я же должен быть в середине недели на конгрессе в Лондоне!

– Успеете. «Талмид-хахам» должен ехать в сопровождении десяти мудрецов. Вы один стоите десятка. Тем более что раввин Украины – ваш друг. Только без помпы. Тихо, скромно. Туда – назад. И смотрите, никаких «майе» про специфику чудес Шполяра Зейде. Иначе мы мальчика туда и пушкой не загоним. Я бы полетел с вами, но в понедельник у меня встреча с премьер-министром Франции. – Он вручает Залцману большой жёлтый пакет. – В этом пакете фотографии десяти самых лучших невест мира. А мэйдалах![61] В нужный момент покажете. И в первую очередь вот… Это внучка моего друга. Самого Соломона Розенберга.

– Саймону Стерну: – А ну-ка соедини с Розенбергом.

На экране монитора возникает в своём роскошном кабинете мистер Розенберг.

– Ну? – говорит Финкельштейн.

– Ну? – отвечает Розенберг.

– Шлёма, я тебе обещал сказать… Послезавтра с утра мой Ицик в Украине. Таки нашли!

– Ну так пусть они уже с моей Бэкки полетят вместе.

– Ага. Вместе… «Шмок»![62] И ещё рассказать про цель полёта…

– Понял. Извини. Не подумал. Когда Исаак будет там?

– Послезавтра утром.

– Хорошо. Бекки полетит моим самолётом. И неожиданно появится. Сразу, как он закончит утреннюю молитву… Как там в этой твоей «майсе»: «Он молится… У него открываются глаза. Он хочет любви…».

– Пошёл на хер, Шлема!

– На хер так на хер, но моя Бекки окажется у него перед глазами сразу же, как только…

Экран монитора гаснет.

– Телефон Гороховского на Украине не отвечает, – встревожено докладывает Финкельштейну Саймон Стерн.

– Ну а что можно ожидать от этого «швицера». Дайте телеграмму прямо в это село, – командует Финкельштейн.

– В конце концов, рав Залцман, вы сами доберётесь.

Часть третья

Ожидание

На мостик, оглядываясь по сторонам, тихо выкатывает на велосипеде пожилой селянин. Раз! Перед ним вырастают Жора и Федька – повязки на рукавах с надписью «Народный патруль».

– Стоять! – командует Жора. – Народный патруль. Это же куда, дядя Панас, на ночь глядя?

– Тю, хлопцы! Та я ж до брата в Пятихатки. Мёду везу. И к утру ж назад.

– Ага… – смеётся Федька. – А с собой, значит, внучек своего брата назавтра приведёшь. Оксану и Лизку. Да? Родная кровь? А у нас, значит, вместо одиннадцати соискательниц на миллиардерского внучка пара лишних набежит.

– С чего это вы взяли?

– Значит, дядя Панас, крути педали. Домой, – говорит Федька. – Вот завтра приедет этот внучёк. Отмолится, определится с кандидатурой невесты. И езжай потом хоть к брату, хоть к куме. Что? Неясно? Чрезвычайное положение! Никакой утечки информации!

Пожилой селянин вздыхает и поворачивает с велосипедом домой.

Свет горит во многих хатах. В окна видно, как работают швейные машинки. Утюги раскалены. Дошиваются платья и юбки. Идут последние примерки. Одежда на девчонках модная. Много открытого тела. Во дворах сохнут транспаранты и плакаты «Welcome to Pechannoye!».

Начальник почтового отделения передаёт деду Грицько телеграмму архаичного вида. Бумажные ленточки, наклеенные на бланк. Ведь глухое-то село.

– Вот, для наших хасидов, – говорит она, – на английском языке. Вы им передадите?

– Конечно… – Дед Грицько крутит телеграмму в руках.

Начальница почты понимает замешательство деда. Заговорщицки оглядываясь по сторонам, показывает листик с переводом и шепчет:

– Это, дед, нарушение тайны переписки. Но навстречу пожеланиям трудящихся… «Училка» наша перевела, – читает перевод: – «Прибытие личного самолёта борт номер 2343, аэропорт Борисполь в семь ноль-ноль. Шестого июля».

– Завтра?! – вскрикивает дед Грицько и к начальнику почты: – А ну, Маринка, соедини меня с Киевом!

– Дед, так «чрезвычайное положение»! Нечипоренко приказал – никакой утечки информации! Все «мобилки» позабирал. И телефоны обрезал.