Золотой треугольник - Kalakazo

Муки адския

Прощаешься с «коллекцией братьев Ржевских»,всё ведь, в основном, русской живописи —Дубовским, Кустодиевым, Поленовым, Крамским,точно с вот-вотпрячущимся уже за горизонтоми без тогоблёклым солнышком,и уже по чувству долгаобходишь залы с очередной выставкой«нового искусства».В них, как всегда, пусто,как пустынно в музеяхсовременного искусстваи по всей Европе.Там – это переделанные в музейили вокзал, или заводские цехаглухие частенько вёрстыкубизма… некрореализма, некроромантизма,русского некро-реал-романтизма,вымороченные,вторичные по технике и форме,как запоздалая отрыжкадавно минувшей моды.Так и здесь в Мраморном:всё те же раскрашенные фотографии,еще и диссонирующие с дворцовым интерьером,побитые писсуары с помоек,фосфоресцирующие «инсталляции»с отрубленными головами на блюдахзнаменитых ныне «диджеев»и видео на стенкес мерцаниемчей-то бесконечной агонии,трупного разложенияили алчной скотобойни,какие и должны сказать «всю правду»о нашей энтропийной цивилизации.Все эти плевки и пощёчиныбуржуазному строю и обчеству,несмотря на художныестарания и изворотливость,уже давно скандалу или ажиотажувообще никакогоне вызывают,и обычно обрыдло бродишьпосреди этих гильотин иплах,залитыхклюквенными потоками крови,покачивающихся на верёвкахсекир и топорови пластмассового страдания,немилосердно зеваяи уже из последнихчто ни на есть сил,точно полдня так и протягалс баржи на пристаньтяжеленно-пыльныямешки с мукою.И только бабульке,сидящей посреди всего этогоужасус наполовину связаннымдля правнучка носочком,сочувственно протягиваешь:«Ну и достаётся же Вам, бедной!» —«И не говорите,и не говори, мил человек:пришла в Русский —думала у Шишкина в зале буду сидетьили у Васильева,а вот, можно сказать,на муки адскиеотправилисидеть сюда…»

Край бездны

Коридоры любой Академии,завешаны портретами Учителей:поначалу – дореволюционных,зачастую вальяжных и барственных,с окладистыми бородами,а потом уже и «красной» профессуры,стриженной и бритой,и, как выразился недавномой оксфордский приятель,больше «смахивающей на уголовников,чем на академиков»,как ни странно, и указуетна правду того же кубизмас его условно вычерченными гримасами.Он ведь и появилсяв ту самую трагическуюгодину серебряного векус его декадантской утончённостьюи, как это ни странно,ещё и жаждой,томным скучаниемпо новой войне и мировой смуте,когда ценность человеческой личностистала вдруг понижаться до беспределуи само лицо вдругзаменилось на личину.Меня всегда умилялаэта усталость от «мира»после долгой эпохи Александра Третьяго —жандармского «сдерживания»и, независимо от партийности и идеологиина заре двадцатого столетияв мысли русского Ренессанса,повально всеобщая жажда крови:«Пусть сильнее грянет буря!»И ведь менее всеготогда брат наш,художник,был похож на пророка или прорицателя,но «Чёрный квадрат» Малевича,пускай дажекак только хулиганство и провокацияи маленького рода эпатаж,появился именно в 1914-м,накануне первой всемирнойи уже всечеловеческой бойни.И только уже потомнародилась разрушающаятрадиционную гармониюатональностьв музыкеи безликий конструктивизмв архитектуре.Иногда я подолгу выстаиваюу этого самого первого «квадрата»и очевидно зелёным,голубым и красным,в трещинках и бороздах,за этим – окончательно чёрными посреди шума и гамаслоняющихся толпотчётливо слышу посвист«чёрной дыры» и воронки —той самойпредсмертнодержавинской«пропасти забвенья»,затягивающей в себя«народы, царства и царей»,и нужно подчас неимоверное усилиеостатков моего,давно уженемотствующего духа,чтоб самому удержатьсяна этом самом «краю»…

Из цикла «Чижик-пыжик»

Училися вместе

Даже если и не по пути,всегда стараюсь сделатькружочек по Фонтанкеради одного только Чижика-Пыжика:уже в часу пятом утратам всегда маячит старикс мастерски сработаннымкатушечным электромагнитом на верёвке.Я всегда с некоторым сердечным обмираниемподхожу к этому уголку,где из Фонтанки(кстати, вытекающей из Невы)берёт своё начало ещё и Мойка:как-то даже уже страшно становитсяза это сакрализовавшеесятворение Резо Габриадзе —французскую «пти» – с гулькин нос бронзовую мелочь,к какой тянутся мириады паломников,не зазря предпочитающих обходитьпочему-то стороноюцеретелевских колоссов.У отлучённого от Церквискандального Ойгена Древерманна,в книге про древний Египет,«пти» – это центр мира,как это ни странно, и его «душа»,его «Начало» и одновременно – его «Конец»,точно пророкливый свиток,где проставлены Альфа и Омеганашего бытования,какой сначала разворачивают,помечая знаками древний мир,указуя одной только закорюкойна средние века,и потом уже, в «новейшее время»,его снова сворачиваютогненныя языки самого Апокалипсиса,чтобы по окончании Божьейикономии (домостроительства)снова вернуться к изначальномупти-первообразу.Уже трижды сердце обмирало,когда, заглянув вниз,не обретал своего любимца.Всегда чувствую эонысвятотатственного похитителя,даже если сделал это он чужими руками,и иногда так и подмываетзаглянуть ненароком к нему в гостии из оттоманки – вороха книг и рукописей,дерюг и старых кож – выудитьприкровенное сокровище,но всегда что-то останавливает,ибо я и сам уже иногда пугаюсьсобственной «проницательности»…Подходя к старикус катушечно-сварганенным магнитом,спрашиваю про «улов»,на что он всегда недовольно хмыкает.И всегда добавляю:«Молодец, старина,видно по физике в школе пятёрка была…» —«Да, – отвечает он, —по литературе – трояк,а по физике – пятерик,а мы, что – училися вместе?!»…

Лествица

А чуть позже, к началу шестого утра,добычу из монеток-рублёвиков,а иногда и реденьких евриковдобирают двое мальчишек.Один – обязательно в болотныхне по размеру – вроде как наследственныхсапожищах,приспустив к Чижику-Пыжикуещё и разборную лестницу.«Лествицу, дайте мне лествицу!» —всполохнулся когда-то, под самый конецот предсмертного забытья,Николай Васильевич Гоголь.И это лестница,приставленная мальчишескими рукамик прасимволу «Начала и Конца»,иногда и мне грезитсятой самой,возводящей до Небес,Лествицей.В Летнем – матово отблескиваетгранит громадной вазы;тоненький серпикникем так и «не покраденной»луныпросвечивает сквозь крышу Мухи;посапывают охранники в стеклянных будках;а в окно Инженерноговсматривается на всю эту ко́медь иссиня —бледная тень Павланакануне той самой,роковой для него и всех нас,нощи…

Наше всё

У Чижика-Пыжика можно долго стоятьи наблюдать, как народные толпы —на «загадай желанье» —роняют в Фонтанку медныя денежки.Воистину Чижик незаметностал для всехтем самым нашим «всё»,потихонечку потеснив и Пушкина,и всех других,опробованных на этом местечкелитературных идолов.Если у раннего Пришвинарусский образованецвторую рюмку водки опрокидывал в себяпод непременное мурлыканье:«Выпил рюмку, выпил две…»,а после четвёртой или пятой

Конец ознакомительного фрагмента.