Золотой треугольник - Kalakazo

Зеркало

Люблю свой град пустыми точно вымершим,когда при вдруг нагрянувшемдесятиградусном морозцешаги становятся гулкимии иногда с отчётливотебя же и настигающимэхом,будто кто-токак теньявственносо мною жеи вышагивает.Люблю уже в четвёртом часу ночивсмотреться в окнаПавловой опочивальнив Инженерноми мысленно пройтисьуже вслед за Его теньюпо ночным коридорам и переходам,лестницам и закуткам;вступить вслед за Нимв парадные залыи, оглянувшисьв венецианскомот потолка до полузазеркалье,самому раствориться,повстречавшисьтолько с Его,карих глаз,базедовым взглядом.После царской погибелиАлександр здесь уже никогда не появлялся:все греческие антики игобелены самой Марии-Антуанетты,кабинетные бюро и парадные ложабыли насовсем изнесены из замка,кроме этих самыхвенецианских зеркал,куда, заглянув ненароком,кадетики времёнБрянчанинова и Достоевскогокак подрубленныепадали в обморок…Люблю, вслед за Ним,выйти на террасу,присмотретьсяза всполохами на Марсовом,к игле Петропавловки,к охранникам,мирно посапывающимв стеклянных будкахза оградой Летнегои Инженерного тоже,и к мальчишкам,на похрустывающем ледкуу самого Чижика-Пыжикаползающимв поискахв лунном отраженииблескучихевроденежек…

Солнечныя зайчики

Спозаранку по Марсовупохотливо цокают«копытами»жеманные стада девиц,поспешающих на первую парув небезызвестный всем «Кулёк».Уже в совсем позабытой,прошлой жизния и сам баловался чтением лекцийв этом «приютедля окультуренных невест».Помню всё какие-то рожки да ножкиот былого дворцового великолепия.А так – коридоры и аудитории,крашеныемаслянисто-синюшным цветом —привычный стандарт интерьерасоветской эпохи:роддома,школы,прокуратуры,тюрьмы,больницы иморга,cловно и сама судьбакаждого из насдолжна была бытьтого же самого колера.На лекциях густо пахло «шанелью»,кто-то из «генеральских дочек»мерно пилил маникюр,кто-то перед зеркальцемнаводил марафети веяло тем духоманемичной холёности и пустоты,какое, скажем, в бурсеисточает такое же стадопоповских сынков,полных уверенности,что после нескольких летшколярской отсидкиряса да требники без всей этой благоглупной премудрости —«прокормит, оденет и обует»…Помню только всегонесколькоживых глаз(и, как всегда, провинциалок)из какой-нибудь Судогды или Касимова,а то и из-за Уральского Тобольскаили совсем уже из сказочногодля меня Забайкалья.Одеты они были,в отличие от сановных «кукол Барби»,в не Бог весть знает чтои ютились где-топо общагам,но сколько энергии,непритворного Эросав самих этих глазах,точно солнечныя зайчикипосередьосоловело-сонного царстванашей Культурки…

Страусовы перья

Едва начнет развидняться,и через дорогув Летнемпрочерчиваютсяосклизлые силуэтыпредолгих саркофагов,до первой травкипокоящих в своих утробахбарочно-пухлявыхи маньерично-рукастыхАдонисов и Венерок.Своей правильной исимметричной хладьювыползают из обрывковсизого туманустоль похожие на дворцовыефасады казарм.А матрёшечная плясавицаСпаса на Кровивдруг становитсявсего лишь картинным задникомдля шляпкив «страусовых» перьяхи дамского стану(впрочем, совсем уже и без талии),с усилием втиснутогов тугие черные шелка.Обязательно с мопсом,а то и двумя,и тремя сразу,вертлявыми и визгливо тявкающими,волокущими поводыршув совершенно разныя стороны.Ценю в моей Незнакомкенепринужденное уменьезаполонить пейзажодной только собою,такт,с каким повязанына любимицахбантыи как грациознона них жесмотрятся штанцыматово-зеленого,а то и темно-малиновогобархату.Ведаю за нейи особенный дарраскрыть китайский зонтикрукоятьюслоновой кости(даже когда нет ни дождя,ни солнышка)только лишь для протяжки паузы,после которойи слышув сто первый разменторски озвученное подтверждение:«Да – это Ясделала из него писателя!»Знаю, что отозвавшисьна любезное приглашение,на пороге её квартирыв нос мне ударитнастоенный запахкошачьей мочии придётся усесться на диван —клеить к своему выходномуи единственному костюмушерстяныя клочья,а её мопсихи,расталкиваясь,будут наперегонкивползать мне на коленив ожидании,что я буду их поглаживатьи чесать им за ушами.А она сама,сняв только шляпу ипригубив красного сухого,пересыпать(не совсем, впрочем, к месту и теме)поэзами Мирры Лохвицкойсвои роковые речения…

На зависть потомкам

Едва только пригреет солнышко,как на Марсовомпоявляются шеренги голопузых мамочек,в маечках,едва прикрывающихприкормленныя тити,и,как правило, ещё ив голубеньких стрингахпод сползающимис налитых попокфирменно продранными на коленкахджинсиками.Тут же – разомлевшиеот «экзаменной» зубрёжкиещё на юной травке,слипшиеся изаголившиесядо этих самых стринговпарочки.Мальчишкив одних трусахдо упаду пинаютфутбол;у самого «вечного» —всполохамиогня —прыгают девчонкипо могильным плитам,точно по классикам;оскалясь,фоткаются в подвенечноммолодоженки.И только какой-тоодинокий и сумасшедший пригорюнецна этой ярмарке весельяошалело бродит,вчитываясь в1001-й разв розовом гранитевыбитыя строки:«Не жертвы – героилежат под этой могилой.Не горе, а завистьрождает судьба вашав сердцах Всех благодарных потомков.В красные страшные дниславно вы жилии умирали прекрасно»…

Прилежные ученицы

В феврале 1917-гоПетроград закарнавалил,и в чаду хороводных плясокВременное правительство,в апартаментах Зимнегопируяпосередь чумной России,всё «пританцовывало»целый месяцдо упаду.И лишьк концу мартовской капеливдруг вспомнило онопро своих,основательно уже засмердевших,павших и убиенных.Поначалу хотелирыть ямуу самойМонферрановой колонныи толькосалонный эстетизм Милюковада брезгливость Керенскогоподвигнуливырыть еёна самом ужеМарсовом поле.Вернее,из края в крайизбороздили еготраншеями,точно это германская передовая,куда и плюхали рядкомнаспех сколоченныеи впервые – красныяящики,впервые – без попови панихидного пения,впервые – заместо крестов —масонского родачёрными лоскутамина длиннющих шестах…С того и началасьнаша ползучая смердяковщина —танец маленьких бесенятна порушенных старых устоях.И богоборчество большевиковбыло лишьученическим прилежанием и усвоениемнародившихся новых мистерий.И может потомумы и не «чуем под собою страны»,что, заголяясьпосреди теней забвенных предков,так доселеи вовсе неотпетых,мы сами уже давным-давно«покойники»…

На корточках

«Негасимая лампада»посерёдке Марсовавлечет и маниткаждого проходящего.Вокруг царственных фасадовв нашем городкеуже настолько всёвыстужено и бесприютно,что маленькому человекухочется,прежде всего,«погреться».Ближе к ночиу этого самого первогос осени 1957-гов эСССэРии«вечного огня»собираются бомжи,и в отрывающихся всполохахиногда можноулицезреть синюшного господина,чмоканьем припавшегок дамской ручке и не без галантностии чопорных манерпротягивающегопрожаренную сосискус еще каплющим жиркомсвоей подбитоглазой Дульсинее.Чуть позжесобираются здесьсовсем вымерзшиеот бродяжничества по набережнымпарочки,с непременной пивной бутыльюв девическойдлани.Иногда целая компанияпохожих на хиппимолодых людейсносит скамейкипрямо к самому огонькуи, выпростав дымящиеся боты,под изнасилованно-тренькающую гитаручто-то осипше хоровит.Ближе к августуэта «лампада»совсем испужанно дёргаетсяот рёва орды многосильныхи блескучих никелем«Харлеев» —фестивальная компанияв кожанкахбородачей,вдоволь наносившисьна своих лошадушках,коротает здесь остатокбелой ночи.И как всегда,в половине седьмого утра,цокая кирзою,ошалело носится по полюстадодоходяжных солдатушекиз воинской частина Миллионной,какие прытко икороткими перебежками,отделяясь,и впрыгивают вэтот самыйритуальный квадрат.Сидят ониближе уже некудак самому огоньку,так пережидаяпринудиловно навязанную физру,и всегда на корточках икак-то приниженноссутулившись.И меня вдруг всегдаохватываетшоковое безумиеот когда-топодсмотренных кошмаровмоего уже далёкогосибирского детства:ВОХРав желто-коричневатых дублёнках;на укороченных поводках —своранеистово беснующихсянемецких овчарок;а на снегу —вот также,точно молотом притюкнутыеи униженно сплюснутые —корточно-распластанныязэка…

Голосит