Темные воды Тибра - Михаил Попов

– Я не удивлюсь, если об этом уже осведомлены в Брундизии и в Мессане, – сказал Децим.

– И везде Мария ожидает подобное отношение? – продолжал спрашивать консул.

– Безусловно.

– Он проиграл, навсегда.

– Бесповоротно.

– Это понимают все.

– Ему даже один-единственный манипул не навербовать под свои знамена.

Сулла медленно пил вино, кося синим, но каким-то помутневшим взглядом то на одного, то на другого говорившего.

– Так он сейчас беззащитен?

На вопрос одного консула ответил второй:

– По всей видимости, да.

– И убить его можно в любой момент?

– Его защищает только слава спасителя отечества при Верцеллах и Аквах Секстиевых.

Сулла покосился на Децима и насмешливо, как бы чуть недовольно, кивнул в ответ на его слова:

– Да, это сильная защита.

– В иных случаях – да, – твердо ответил легат.

Многие восхитились его твердостью. Карма почему-то подумал про себя, что, пожалуй, доблестный легат – кандидат в покойники, если не перестанет публично разговаривать с диктатором подобным тоном.

– Фронтон!

Офицер вскочил из-за стола, всем своим видом демонстрируя готовность к действию.

– Фронтон, ты займешься этим делом. Пусть Марию в Остии дадут денег и пусть ему разрешат отплыть. Куда он хочет.

Сгрудившиеся вокруг Суллы загудели, они ожидали какого угодно исхода, но только не такого. Кто-то был уверен, что старика Мария зарежут, как Сульпиция; кто-то считал, что его вознаградят и простят, чтобы создать контраст истории со все тем же Сульпицием.

– Но я хочу знать о каждом его шаге. О каждом шаге. Он не должен быть убит или ранен, ему вообще не нужно мешать, я просто хочу знать, каково ему будет при столкновении с жизнью, в которой он не хозяин.

Это весьма замысловатое заявление смутило многих. Особенно тех, кому предстояло выполнять приказание.

Чего же на самом деле хочет Сулла?

– Теперь вернитесь на свои места. – Консул сделал жест свободной рукой. И сразу застолье приобрело прежний торжественный вид и порядок.

Музыканты заиграли, полились стройные и радующие сердце мелодии.

– Росций, Тигеллин, – обратился консул к оставшимся подле него актерам и мимам, – теперь у меня есть дело и к вам.

Росций встал во весь свой немалый рост, у него уже давно был заготовлен панегирик, и он решил, что этот момент – наилучший для его произнесения.

Но Сулла грубо дернул его за край туники и вернул на место.

– У меня другое. Я хотел узнать, каково вам было в застенках у этого толстяка? Издевался он над вами или, может, как-нибудь особо потчевал?

– Как будто ты не знаешь, – буркнул Тербул, изображавший в комедиях неудачливых, доверчивых купцов, а в жизни проявляющий чрезвычайную подозрительность, доходившую порой до абсурда.

– Нас пороли каждый день, – объяснил Росций, – вероятно, рассчитывая, что наши вопли долетят до Нолы.

– Не было ли в его замысле полностью извести ваше племя? – спросил консул.

– Трудно сказать. – Тигеллин, самый благоразумный из числа своих собратьев, потер переносицу. – У меня сложилось впечатление, что он нас возненавидел за то, что был к нам особо милостив.

– Пожалуй, это верно. И знаете, что я задумал? Вы останетесь жить в этом дворце. На некоторое время. Не бойтесь, навсегда я его вам не подарю. И сыграете для меня несколько пьес.

– Каких? – спросило сразу несколько голосов.

– Еще не знаю, – Сулла усмехнулся, – одно могу сказать точно: все они будут из жизни Гая Мария. Первая будет называться: «Отплытие спасителя народа в Африку». Нет, лучше так: «Бегство великого полководца»!

Трудно сказать, понял ли кто-нибудь из присутствующих слова своего властителя. Есть этой непочтительной рассеянности и определенные объяснения. К этому моменту столько было съедено, выпито, что любая голова могла бы пойти кругом.

Только Марк Карма, проскользнув за спинами друзей и просителей, припал к холодному консульскому уху и спросил:

– Может быть, и для меня, Счастливый, найдется какая-либо роль в этих представлениях?

Ночью принесли светильники, и все гости, способные передвигаться, полезли на деревья, чтобы как следует рассмотреть полыхание победоносных огней консульской армии на форуме.

– Как во времена Бренна, – шептали старики, но их никто не слышал.

На самом деле было на что посмотреть и что осознать: впервые караульные огни римской армии горели в сердце Вечного города.

Квинт Росций, возможно, наиболее талантливый актер своего века, высоко ценимый не только Суллой, но и всеми италиками и даже варварами, попросил консула уделить ему несколько минут для уединенной беседы.

Смущаясь и покашливая, совершенно утратив свою хваленую дикцию, он вполголоса поведал своему высокопоставленному другу следующее:

– Мир помешался в последние дни на театре.

– Что ты имеешь в виду, Росций?

Актер обернулся – не слышит ли их кто-нибудь, инстинктивно он ощущал, что об известных ему вещах не следует слишком широко распространяться.

– Знаешь, чего от меня добивался Марий?

– Ну-у, не знаю. Он велел, чтобы ты меня высмеивал? Представил в уродливом или глупом виде, да?

– Если бы.

– Что значит это твое «если бы», Росций? Значит, если бы он этого потребовал, ты бы это исполнил?

– Клянусь всеми богами, да! И ты не должен меня осуждать. Потому что выбор был бы только один – или представление, или меч. Когда выбор таков, у актера выбора нет.

Сулла устало потер лицо.

– Напрасно ты думаешь, что выбор есть у солдата. Но к делу. Он не угрожал тебе или другим смертью, требуя выставить меня в позорном виде?

– Нет.

– Чего же он хотел?

Росций опять оглянулся.

– Он хотел, чтобы я выдал тайну.

– Тайну? – Консул откровенно удивился. – Какую?

– Он считает, что ты связан с нами, со мной и Тигеллином, со всем сообществом какой-то тайной. Он утверждал, что по-другому быть не может, иначе ты бы не поднял целую армию на нашу защиту.

Консул тихо засмеялся.

– Святые небеса, каких только глупостей не наслушаешься, причем от людей, которых привык считать неглупыми.

Росцию действительно слегка стало неудобно, известие, принесенное им правителю, показалось ему самому таким несуразным, таким жалким.

– Прости, если я…

– Да будет тебе. У Мария были основания выдумывать бредни такого рода. Я ведь действительно с детства люблю общество актеров, мимов и танцовщиков и даже вот не далее как сегодня задумал свести счеты с этим старым безумцем именно с помощью театрального действа.

– Стоит тебе повелеть – и я навсегда забуду…