Темные воды Тибра - Михаил Попов

– Пожалуй.

– А рабы…

– Да, Марий, да, я уже объявил, что всем, кто явится защищать город, будет дарована свобода, и обещал по сто сестерциев.

– Где ты им велел собираться?

Сульпиций махнул рукой:

– Там, за домом, между службами и конюшнями.

– Идем посмотрим.

– Что посмотрим, Марий, дорогой?

– Сколько их там собралось?

Скуля и ноя, сполз народный избранник со своего ложа, и его рослая, грузная фигура двинулась вслед за бочкообразной фигурой Мария. Выйдя на задворки дома, обогнув целую шеренгу старых фиговых деревьев, хозяин с гостем показались перед тем местом, где должны были толпиться желающие свободы рабы.

С плоского камня, врытого в землю, поднялся высокий нубиец с изуродованной губой. Из-за деревьев вышел осторожный азиат. Самым ценным приобретением новой армии защитников Вечного города следовало, вероятно, считать хромого старика с острой длинной палкой в руках и со странным балахоном на голове.

– Пусть Сулла только сунется, – прокомментировал Марий.

Зато на обратном пути сконфуженного трибуна и расстроенного полководца поджидала маленькая радость. Два завитых мальчика плясали возле бассейна и пели:

– Он утонул, он утонул, он утонул.

Глава шестая

Сулла

88 г. до Р. X.,

666 г. от основания Рима

Сульпиций стоял на ораторской трибуне на форуме и призывал своих сограждан, всех без исключения, без различия происхождения и имущественного положения, идти на стены Вечного города, дабы воспрепятствовать злодею совершить страшное.

Гай Марий стоял на башне возле Эсквилинских ворот и молча смотрел, как растет количество легионеров второго кампанского легиона, собравшихся в небольшой оливковой роще перед тем, как атаковать столицу своего собственного государства.

Или, может быть, это не военный маневр? Может, их наконец посетило сомнение в том, правильно ли они поступают? Ведь на стенах – никого, кроме зевак. Ворота распахнуты.

Входите, если посмеете.

Луций Корнелий Сулла и Квинт Помпей Руф стояли на небольшом мосту через ручей, петлявший вдоль городских стен.

С этого места открывался самый удобный вид на город, который предстояло взять.

– Не видно, чтобы они готовились к защите, – сказал легат Децим, последние дни пребывавший в неважном расположении духа.

– Это уловка, – отвечал Сулла, стараясь высмотреть что-то из-под приставленной ко лбу ладони. – Безусловно, они собрали ополчение и встретят нас на узких улицах, где-нибудь в районе Авентина или Эсквилина.

– Почему именно там?

– А потому, Децим, что именно там наиболее густо расположены дома тех, с кем мы сейчас воюем, тех, чье богатство ты оплачивал собственной кровью.

– Какой хороший день, – сказал Руф.

Действительно, в небе не было ни облачка.

– Боги хотят как следует рассмотреть ту кровавую кашу, которую мы сейчас здесь развезем, – сказал кто-то из офицеров за спиной Суллы, но консул не стал выяснять, кто именно.

– Что ж, – произнес он задумчиво, – Марий не собирается защищать стены, он хочет, чтобы мы без сопротивления нарушили древний обычай. А сам предпочитает сражаться на освященной земле.

Слева и справа продолжался рокот подходящих когорт, он лишь слегка стихал, поскольку легионеры начинали двигаться медленнее.

– Солдаты волнуются, – сказал Руф, поглядев в сторону оливковой рощи: там, справа, запыленные люди с копьями в руках устраивались на привал.

– Они не волнуются, они нервничают оттого, что мы медлим. – Сулла резко повысил голос: – Значки поднять, букцины! Мы атакуем!

И все сразу задвигалось, и исчезла даже тень сомнения, которое, может быть, поселилось в некоторых душах.

– Ты войдешь через Коллинские ворота, Руф, как и договаривались. Впереди пусти велитов и пращников, пусть распугивают сброд. Избегай двигаться по узким улицам, на крышах наверняка устроены засады. Прикажи зажечь факелы.

– Днем?

– Не для того, чтобы освещать путь, они пригодятся нам для другого дела.

Вытащив из ножен меч, римский консул Квинт Помпей Руф, статный красавец в развевающемся плаще, побежал в голову первой колонны.

– Сервилий, – Сулла позвал своего главного артиллериста, – подтаскивай свои баллисты вон на тот продолговатый выступ. И вели приготовить нефть, побольше, пусть дымит, чтобы было видно издалека.

Сервилий, угрюмый, со сломанным носом, отличавшийся прекрасным глазомером и завидным упорством человек, шумно закашлялся, что было признаком сильного неудовольствия.

– Ты хочешь взять этот город, Луций, или еще и сжечь его?

– Если я смогу взять его не сжигая, твоя нефть и жуткие механизмы останутся не у дел. Но Марий и Сульпиций и весь этот сброд, что их окружает, должны видеть, что сжечь я могу. Ты меня понял?

На некоторое время на мосту остались только двое – Сулла и Марк Карма. Шум передвигающегося войска отступил по сторонам, и установилось что-то вроде тишины. Был даже слышен шелест камыша в ручейной заводи. Взлетела никому не нужная птица.

– Странно, – сказал Карма.

– Что ты имеешь в виду?

– Неужели величайшее событие в римской истории произойдет вот так обыденно, ни молния в нас не ударит, ни вихрь не налетит. Даже трехголовый теленок не родится.

Консул поднял взгляд к небесам и долго смотрел синими глазами в синее небо, словно всерьез надеясь встретиться со взглядом громовержца.

– Конечно, ничего! – хихикнул Карма.

– В иные моменты ты бываешь невыносим.

– А Метробий, вон посмотри, он вообще цветочки рвет. И нюхает.

Престарелый слуга действительно стоял перед большим жасминовым кустом и, зажмурившись, вдыхал аромат цветов. Куст этот был единственным, что уцелело в саду после того, как там ненадолго остановился пехотный манипул.

Сулла предчувствовал, что дело будет горячим, и не ошибся.

Ни речи Сульпиция – весьма, надо сказать, зажигательные в это утро, – ни усилия престарелого Мария не могли дать большего результата. Вооружил и разъярил толпу оптиматов страх.

На склонах Эсквилина разыгралось настоящее побоище. Наступающие в непривычном порядке легионеры упирались в плотную, вязкую, истерически отбивающуюся толпу молодежи, вооруженную достаточно хорошо, если учесть неожиданность события.

Сверху на головы кампанцам летели камни, стрелы, обломки статуй, лился кипяток. Самых опытных своих людей Марий расположил именно на крышах. Легионер привык встречать опасность грудью, а не затылком. Многие были ранены.

Сыграли свою роль факелы, заранее заготовленные в когортах наступающих. Когда горячее чудище перелетало через стену, все защитники дома – и рабы и господа – бросались его тушить, потому что не было большего кошмара для жителей скученных кварталов, чем полыхающий до полнеба пожар.