Последний год - Алексей Новиков

– Ну что? – спрашивала Азинька, когда Наталья Николаевна возвращалась из мужнего кабинета.

Таша давала подробный отчет. Азинька, выслушав сестру, дарила ей восхищенный поцелуй: только Таша может отвести беду…

Азинька видит, с каким раздражением читает Александр Сергеевич пухлые письма, которыми засыпает его Жуковский. Она с ужасом замечает, какой сумрачный возвращается Пушкин от Вяземских. Ей одной рассказал он в эти дни, не пощадив ни врагов, ни друзей, все, что истерзало его душу. Только вера в Ташу так и осталась непоколебимой.

Никто, кроме Таши, не остановит трагедию. Напрасно суетятся остальные. Азинька досадливо пожимает плечами, когда лакей подает Александру Сергеевичу новое – которое по счету? – письмо Жуковского. Она не обращает никакого внимания на бестолковые хлопоты тетушки Екатерины Ивановны. Александра Николаевна забывает о существовании друзей поэта – Вяземских, Карамзиных, Виельгорских. Им ли справиться сейчас с Александром?

Крепость берут исподволь. Слезы и нежность, чистосердечие и раскаяние, беззащитность и робкие признания, смущение и доверчивость, ласки и молчание, а потом новые, очищающие душу слезы, стынущие на опущенных ресницах, и глубокий вздох обретенного счастья – все чары, которыми владеет Таша, были щедро растрачены в эти дни…

Азинька ни в чем ее не торопила. Зачем? Крепость будет взята! Недаром же в доме, который был наполнен тревогой, в доме, где, казалось, остановилась всякая жизнь и даже дети притихли, вдруг появится мимолетная улыбка на опечаленном лице хозяина или прозвучит – так ли? – его бодрый, уверенный голос…

Александра Николаевна, приникнув к закрытым дверям кабинета, отчетливо слышала, как воскликнул Пушкин:

– Ах ты, смиренница моя!..

Азинька твердо помнила – так называл он Ташу в давнем своем стихотворении. Давнее слово светилось в устах Пушкина новой лаской. Да, единственно вера в Ташу оставалась незыблемой.

Азинька все еще стояла у дверей. Пусть через минуту голос Пушкина вновь вскипел гневом. Что из того? Таша сделает свое дело.

Наталья Николаевна не забывала твердить мужу: о намерении барона Геккерена свататься к Екатерине знает тетушка Екатерина Ивановна, пусть бы Александр Сергеевич сам с ней поговорил.

Александр Сергеевич мрачнел, отмахивался. Нетерпеливо считал дни отсрочки, данной Геккерену. Скорее бы кончились бесплодные разговоры, вся поднятая из-за болтливости Геккеренов кутерьма!

Наталья Николаевна почти не говорила о предстоящей дуэли. Но если – пусть хоть на минуту подумает об этом упрямец! – барон Жорж твердо намерен жениться на Екатерине, тогда кому же нужна бессмысленная дуэль? Пусть бы только Александр Сергеевич съездил к тетушке!..

12 ноября днем Наталья Николаевна вернулась от тетушки Екатерины Ивановны. Александр Сергеевич выбежал в переднюю, стал снимать шубку. Наталья Николаевна подставила ему еще не оттеплевшие губы для поцелуя.

– Помоги мне, друг мой, – сказала она и оперлась на его руку.

Едва дошла до спальни, опустилась на постель и разрыдалась. Пушкин одной рукой обнял ее, другой быстро-быстро гладил по голове. Потом подал воды – она не могла разжать губы. Рыдания грозили перейти в нервический припадок. Она не может больше жить. Она умрет раньше, чем состоится эта ужасная дуэль. А между тем все может решиться так просто и для всех счастливо. Тетя опять виделась со старым бароном Геккереном. Геккерены ждут любой возможности, чтобы просить руки Екатерины… Всхлипывания участились, но теперь Наталья Николаевна могла сделать несколько глотков воды. Тетя может дать слово в том, что женитьба на Екатерине твердо решена у Геккеренов, а невесту не нужно даже спрашивать. Кто усомнится в ее согласии?..

Александр Сергеевич молчал. Впрочем, Наталья Николаевна и не требовала ответа.

– Все зависит от тебя, – она приникла к мужу. – Ты должен выбирать: или свадьба, или дуэль, но знай – я не буду этого повторять – ты распорядишься не только своей, но и моей жизнью… – Сделав последнее усилие, Таша еще ближе приникла к мужу. – Молю тебя: переговори сам с тетушкой Екатериной Ивановной. Ей ты всегда верил.

Пушкин с трудом разобрал еле прошелестевшие слова. Он опять ничего не ответил – Таша затихла у него на руках.

Глава восьмая

Тетушка Екатерина Ивановна приехала сама. Разумеется, явившись для душевного разговора к Пушкину, она вовсе не обязана была сообщать ему о том, какой письменный наказ она только что получила от голландского посланника:

«Я забыл просить вас, сударыня, – писал ей барон Луи Геккерен, – сказать в разговоре, который вы будете иметь сегодня, что намерение, которым вы заняты, о Катерине и моем сыне, существует уже давно, что я противился ему по известным вам причинам, но когда вы меня пригласили прийти к вам, чтобы поговорить, я вам заявил, что больше не желаю отказывать в моем согласии, с условием, во всяком случае, сохранять все дело в тайне до окончания дуэли, потому что с момента вызова Пушкина оскорбленная честь моего сына обязывала меня к молчанию. Вот в чем главное. Пожалуйста, сударыня, пришлите мне словечко после вашего разговора, страх опять охватил меня, и я нахожусь в состоянии, которое не поддается описанию. Вы знаете также, что с Пушкиным не я уполномочивал вас говорить, что это вы делаете сами, по своей воле, чтобы спасти своих».

– Попала в дипломатки на старости лет! – вздыхала фрейлина Загряжская, собираясь к Пушкиным и перечитывая письмо Луи Геккерена. – Как бы чего не перепутать, нелегкая возьми всю эту премудрость!

Но к Пушкину вошла с доброй улыбкой, с простосердечным словом. Ни в чем не сбилась, даже на икону крестилась, когда объясняла благородные намерения будущего жениха Екатерины, о которых, впрочем, она давно знала… И опять перекрестилась фрейлина Загряжская.

После визита тетушки Екатерины Ивановны Пушкин долго говорил с женой. Как только сказал ей, что тетка зовет его к себе, чтобы самому выслушать от старого барона Геккерена предложение Екатерине, тотчас стала мягче страдальческая складка около девичьи нежных губ Натальи Николаевны. Когда же заговорил поэт о том, сколько мерзости скопилось вокруг них и как скорбит его душа, она снова каялась в своем легкомыслии.

– Ты спасешь всех нас, – говорила она и гасила его горькую речь частыми поцелуями…

Совсем напрасно забыли о Наталье Николаевне встревоженные друзья поэта, опрометчиво полагавшие, что конфликт, завязавшийся между Пушкиным и Дантесом, может поддаться усилиям только дальновидного мужского ума.

Сам незадачливый посредник Василий Андреевич Жуковский был потрясен, узнав, каких гостей ждала днем 13 ноября Екатерина Ивановна Загряжская.

Первым приехал голландский посланник. И гость и хозяйка не скрывали друг от друга своего волнения. Пушкин опаздывал…

Когда же вошел он в гостиную, Екатерина Ивановна не удержалась от того, чтобы обнять его совсем по-родственному.

Поэт холодно поклонился барону Геккерену. Барон заговорил с преувеличенной любезностью и, пожалуй, с опаской. Никакой уверенности не было у него в том, как вольнодумец отнесется к предлагаемому сговору.

Фрейлина Загряжская тоже не спускала глаз с Пушкина. Были минуты, когда Екатерине Ивановне стало совсем тошнехонько.

Александр Сергеевич глянул на этого старика и вдруг представил себе, как обхаживал он Наташу, а потом диктовал какому-нибудь доверенному мерзавцу гнусные строки пасквиля. Глаза Пушкина сверкнули…

Екатерина Ивановна с трудом удержалась от того, чтобы не перекреститься, как крестятся набожные люди, когда зловеще блеснет первая молния. И разразиться бы небывалой, страшной грозе в гостиной фрейлины Загряжской, если бы не взял себя в руки нечеловеческим усилием воли Александр Сергеевич. Не разразилась буря, не ударил гром, пролетела мимо черная туча. Только мелкие, как бисер, капельки испарины остались на лбу поэта, изборожденном резкими морщинами…

Выслушав речь барона, Пушкин отвечал коротко, что при объявленном ему сватовстве он готов взять вызов обратно.

Барон изложил последнюю просьбу: если теперь стороны смогут объявить о сватовстве, то самый факт вызова на дуэль, отныне не существующий, должен остаться совершенной тайной навсегда. Иначе – хотя барон вовсе этого не хочет – столь счастливо найденное соглашение, само собой разумеется, перестанет существовать.

Пушкин ответил встречным требованием: между его семейством и семейством барона Геккерена не должно быть и после сватовства никаких отношений…

Екатерина Ивановна с особой охотой проводила гостей, встреча которых была тем безопаснее, чем оказалась короче. Потом она прошла к себе в спальню и хотела возблагодарить создателя жаркой молитвой, но бес отвел руку, занесенную для крестного знамения. Екатерина Ивановна вспомнила страшное выражение лица Пушкина и пролетевшую мимо грозу.