Последний год - Алексей Новиков

И все же Василий Андреевич не мог оставить Пушкина без попечения. Едва вернувшись домой, он сел за письмо.

«Я не могу еще решиться почитать наше дело законченным, – писал Жуковский. – Еще я не дал никакого ответа старому Геккерену… Итак, есть еще возможность все остановить. Реши, что я должен отвечать. Твой ответ невозвратно все кончит. Но ради бога, одумайся. Дай мне счастие избавить тебя от безумного злодейства, а жену твою от совершенного посрамления…»

Василий Андреевич не выбирал выражений. Чем больше раздумывал, тем больше становился на сторону баронов Геккеренов. Отец ведет себя истинно благородно. Поведение сына, несмотря на нелепый, необъяснимый вызов, тоже не дает повода к осуждению.

Молодой барон Геккерен не замедлил дать новое доказательство почтительного доверия к Василию Андреевичу. На следующий день он сам приехал к Жуковскому.

– Как идут наши дела, ваше превосходительство? – Жорж Дантес-Геккерен, едва заметно улыбается. – Вызов Пушкина, конечно, принят, но кто поймет его причины?

Кавалергард пожимает плечами и опять улыбается, словно видит перед собой единомышленника. Конечно, чтобы исчерпать все средства к примирению, он готов на свидание с противником. Он не сомневается, что участие в этом свидании глубокоуважаемого Василия Андреевича исключит какие-либо недостойные выходки Пушкина. Ему остается задать последний вопрос: когда и где назначена встреча?

– Увы… – добросердечный Василий Андреевич не мог скрыть от гостя, что и свидание и посредничество представляются ему маловероятными из-за упорства Пушкина. Впрочем, Василий Андреевич приложит к далее все силы.

Поручик опять пожал плечами и улыбнулся; в улыбке проявилось его откровенное сочувствие огорченному Василию Андреевичу. Он еще раз благодарил, откланялся и уехал, а на Мойку тотчас пошло новое письмо Жуковского.

«Хочу, – писал он Пушкину, – чтобы ты не имел никакого ложного понятия о том участии, какое принимает в этом деле молодой Геккерен. Вот его история. Тебе уже известно, что было с твоим вызовом, как он не попал в руки сыну, а пошел через отца, и как сын узнал о нем только по истечении 24 часов, то есть после вторичного свидания отца с тобою. В день моего приезда, в то время, когда я у тебя встретил Геккерена, сын был в карауле и возвратился домой. А на другой день, в час, за какую-то ошибку, он должен был дежурить три дня не в очередь… Эти обстоятельства изъясняют, почему он лично не мог участвовать в том, что делал его бедный отец, силясь отбиться от несчастья, которого одно ожидание сводит его с ума. Сын, узнав положение дел, хотел непременно видеться с тобой, но отец, испугавшись свидания, обратился ко мне…»

Так, презрев долг нелицеприятного посредника, Василий Андреевич Жуковский, все больше становился ходатаем за Геккеренов. В письме появилась заключительная часть:

«Все это я написал для того, что счел святейшею обязанностью засвидетельствовать перед тобой, что молодой Геккерен во всем том, что делал его отец, был совершенно посторонний…»

Вероятно, Василий Андреевич совсем забыл, что молодой Геккерен только что приезжал к нему сам, а вчера при обсуждении плана посредничества и составлении письма присутствовал вовсе не как посторонний стараниям старого барона человек. Но кто осудит маститого посредника, если он в суматохе выпустил из памяти кое-какие подробности?

Слезы навернулись на глаза чувствительного Василия Андреевича, когда он представил себе безутешное горе почтенного посланника. Потом Василий Андреевич вспомнил, про «révélations», которые слышал он от обеих сторон. Как деликатно звучали они в устах барона-дипломата! И этого-то человека умудрился заподозрить Пушкин в сочинении грязной анонимки! Воистину нет предела его безумству. Он, кажется, и с царем готов тягаться, как с равным… Что же еще можно для него сделать?

Жуковский снова взял перо и, едва владея собой, понимая, что уничтожает последнюю надежду на благоприятный исход, написал:

«Этим свидетельством моя роль, весьма жалко и неудачно сыгранная, оканчивается».

Календарь показывал 10 ноября 1836 года.

Глава седьмая

– Если господин Пушкин отказывается от всего – от вашего посредничества и от свидания с Жоржем – и притом не желает объяснить мотивов вызова, – говорит барон Луи Геккерен Жуковскому, – пусть напишет короткое письмо с отказом от дуэли. От него не требуют никаких мотивов отказа. Пусть будет так. Но, конечно, мы никогда не примем ссылки на предстоящую свадьбу. Согласитесь, ваше превосходительство, мы проявляем добрую волю и уступчивость во всем, кроме того, что касается нашей чести…

Василий Андреевич только что сложил с себя полномочия официального посредника. Но разве не разумны речи барона Луи? Разве не сулят примирения эти совсем скромные требования и твердое обещание сватовства?

И опять совещались поэт Жуковский, фрейлина Загряжская и посланник короля Голландии. Кто может остаться равнодушным к участи жениха и невесты, соединению которых препятствует упрямство Пушкина! Василий Андреевич Жуковский снова сел в карету.

– К Конюшенному мосту!

Но что случилось с упрямцем Пушкиным? Он спокойно выслушивает Василия Андреевича. Он садится за стол, чтобы написать вожделенное письмо! И воспарил в мечтаниях добросердечный Василий Андреевич и парил до тех пор, пока не увидел, что Пушкин вписывает в текст именно те слова, которых не должно быть. Правда, он отказывается от вызова, но как? Он просит считать вызов несуществующим, осведомившись по слухам о предстоящем сватовстве барона Жоржа Геккерена к своей свояченице. А в ответ на сетования Василия Андреевича спокойно заявляет, что никаких других писем не будет.

Что же удивительного в том, что старый Геккерен отклонил это письмо, едва вручил его барону Жуковский!

– Не думает ли господин Пушкин, что мы попадем в ловушку? Коли так, пусть будет дуэль, – решает барон Луи. – Мы сделали все, ваше превосходительство, – утешает он Жуковского, – и никогда не забудем вашего дружеского участия. Пусть будет дуэль, если этого хочет господин Пушкин.

Пушкин оставался неумолим и неприступен. Так думали все, кто забыл о Наталье Николаевне.

Наталья Николаевна переживала тревожные дни. Дантес нигде не появляется. Может быть, он даже избегает встречи. А рядом суматошится Коко. Ее громкий смех, ее резкий голос нестерпимы для Натальи Николаевны.

Коко, как нарочно, не спускает с Таши глаз. Она жадно прислушивается к долетающим до нее смутным известиям. Правда, обмолвки тетушки Екатерины Ивановны насчет возможного сватовства барона Жоржа Геккерена каждый раз застревают на полуслове. Но неужто ей достанется Жорж?..

Недаром же Наталья сидит у себя в спальне, как истукан. Екатерина пользуется любым предлогом, чтобы забежать туда невзначай. Тихоня делает вид, что углубилась в книгу.

Екатерина Николаевна болтает всякий вздор. Но тут непременно появляется Азинька и уводит Екатерину.

Наталья Николаевна прислушивается: кажется, вернулся Александр Сергеевич?

Таша все больше и больше времени проводит с ним. Она ласково корит его за частые отлучки. Ей так много надо ему сказать. Только он должен слушать не перебивая. С каждым часом она яснее понимает всю меру своей былой беспечности. Пусть же барон Жорж Геккерен скорее женится на Екатерине. Может быть, никто не обрадуется этой свадьбе так, как она…

Потом, беспомощная, как девчонка, попавшая в западню, она размышляет вслух о кознях старого Геккерена. Она припомнила, кстати, новые подробности: недостойный старик подстерегал ее всюду, где только мог; он уверял, что его сын умирает от любви к ней; он нашептывал: «Верните мне сына!» Да, да! Именно так говорил он, требуя ее благосклонности к молодому человеку.

Таша сама ужасается воспоминаний. Как только терпела она эти дерзости барона Луи! Теперь, когда она рассказала мужу все, ей стало так легко.

Не будет же Александр Сергеевич стреляться со стариком Геккереном? И разве надоедливый барон Луи в самом деле не требовал от нее: «Верните мне сына»? Правда, он вкладывал в эти слова совсем другой смысл. А если она просто его не поняла? На все готова Наталья Николаевна, только бы предотвратить ужасную дуэль. Новая, совсем еще не ясная мысль приходит ей в голову.

– Может быть, – нерешительно говорит Наталья Николаевна, – этот старик, такой опытный в интригах, направлял все поведение сына? – Наталья Николаевна замолкает.

Александр Сергеевич, еще больше оскорбленный за жену, вспыхивает от гнева. Это он обмолвился когда-то о характере шекспировского Отелло: Отелло не ревнив, он доверчив. Никогда не слыхала Наталья Николаевна никаких суждений об Отелло, высказанных ее мужем. Но теперь, когда она поведала мужу новую мысль, так удачно пришедшую ей в голову, она подарила его улыбкой, полной смущения. Где же ей, в самом деле, знать, на что способно закоренелое злодейство? И клонила к мужу голову, словно ища у него защиты против собственной беспомощности.