Последний год - Алексей Новиков

– Помилуй, Александр Сергеевич, образумься! – Жуковский никак не ожидал такого поворота. – Какой в том прибыток Геккеренам?

– Где же тебе, небесная душа, проникнуть в дьявольский замысел!

Александр Сергеевич был готов к ответу. Догадка его укрепилась окончательно. Старый развратник Геккерен, сочиняя пасквиль, тщился направить Пушкина по ложному следу. Отводя глаза мужу намеками на связь его жены с царем, многоопытный мерзавец расчищал дорогу Дантесу. Но чистосердечие Наташи раскрыло всю интригу.

– Коли не удалось ему от меня спрятаться, – закончил Пушкин, – лучше бы ему не родиться!..

Навсегда запомнился этот день Василию Андреевичу.

Перебирая дома бурные события, он коротко, только для себя, для собственной памяти, записал:

«7 ноября. Я поутру у Загряжской. От нее к Геккерену… Открытия Геккерена. О любви сына к Катерине… О предполагаемой свадьбе…» Далее следовало описать памятный визит к Пушкину. А Пушкин раскрыл Василию Андреевичу щекотливую подоплеку наметившегося сватовства. Подумал-подумал Василий Андреевич и с предельной краткостью записал:

«Возвращенье к Пушкину. Его бешенство».

Но в таком виде запись не объясняла истинных причин бешенства Пушкина. Тогда еще раз обдумал неожиданно открывшиеся обстоятельства Василий Андреевич и вписал в текст французское слово: «Les révélations», – что значит разоблачения. Теперь запись выглядела так:

«Возвращение к Пушкину. Les révélations. Его бешенство».

Иными словами: приехав со свадебным предложением Геккеренов, услышал Василий Андреевич такие встречные разоблачения Пушкина, что мог обозначить их только на деликатном французском языке. Так зашифровал царедворец Жуковский все, что поведал ему Пушкин о бесцеремонном вмешательстве императора в свои семейные дела.

Однако и вся запись о предшествовавшем визите Василия Андреевича к барону Геккерену требовала уточнения. Геккерен сообщил Василию Андреевичу о любви сына к Екатерине да о предполагаемой свадьбе. После разговора с Пушкиным Жуковский знал, что «любовь» молодого Геккерена родилась совсем не так просто. Это тоже было важно отметить для памяти. И потому, вернувшись к своему посещению барона Луи Геккерена, Василий Андреевич записал в скобках: «Неизвещение совершенное прежде бывшего». В самом деле – барон Луи Геккерен ни словом не известил его о «прежде бывшем», то есть о пожеланиях его величества, переданных Жоржу Геккерену через генерала Адлерберга.

После всех этих поправок запись вполне удовлетворила Василия Андреевича. Сказано все, что нужно ему для собственной памяти. Если же и попадут загадочные строки на чьи-нибудь любопытные глаза, в них не отыщешь никаких улик против монарха. Не дай только бог, если Пушкин, по своему обычному безрассудству, станет болтать!

Глава шестая

Проходит еще день – Василий Андреевич Жуковский, кажется, и вовсе не расстается с каретой. Он ездит к фрейлине Загряжской, Екатерина Ивановна сносится с бароном Луи Геккереном, Луи Геккерен пишет Жуковскому, Василий Андреевич отправляется к Пушкину, потом снова едет в голландское посольство.

9 ноября барон Луи Геккерен еще раз выслушал рассказ Жуковского о непримиримом упорстве Пушкина. Василий Андреевич с надеждой смотрит на посланника: может быть, почтенный барон найдет какой-нибудь новый спасительный путь? Посланник разводит руками. Впрочем, теперь, когда рушится последняя надежда, он, может быть, не вправе скрывать некоторые весьма важные обстоятельства, которые должны быть приняты во внимание всеми, кто вовлечен в хлопоты о предотвращении безумной дуэли…

Василий Андреевич настораживается. Барон Луи, доверяясь благородству господина Жуковского, коротко говорит о пожелании его величества, доверительно переданном Жоржу Геккерену. Императору благоугодно было бы узнать о женитьбе поручика Геккерена. Такова милостивая воля монарха.

Вот когда старый Геккерен известил наконец Василия Андреевича «о прежде бывшем». Так пришлось Жуковскому еще раз выслушать те самые «Les révélations», которые он снова занесет в свои записи под тем же шифром: «Les révélations de Heckern»[4].

Барон Луи считал необходимым подчеркнуть, что милостивое пожелание его величества вовсе не предусматривало какой-нибудь определенной невесты… Но, – и барон, несмотря на тяжкие обстоятельства, счел возможным улыбнуться, – высочайшее пожелание было высказано в счастливые для барона Жоржа Геккерена дни: как раз к этому времени его чувства к мадемуазель Екатерине Гончаровой вполне определились. И он, барон Луи Геккерен, понял, что не вправе препятствовать счастью, которое сын нашел в беззаветно любимой девушке…

Посланник продолжал распространяться о чувствах жениха. Василий Андреевич думал о другом. Злополучные «revelations» заставили его проявить новое усердие.

– Барон, – начал Жуковский, – как бы вы отнеслись, если бы я предложил вам мое официальное посредничество для предотвращения прискорбной дуэли?

– Но кому же, как не вам, ваше превосходительство, – отвечал обрадованный посланник, – я могу доверить честь и жизнь моего сына?

Собеседники приступили к разработке плана. Они долго трудились над письмом, которое будет вручено бароном Луи Геккереном официальному посреднику, то есть тому же Василию Андреевичу Жуковскому.

«Милостивый государь! – писал старый барон. – Навестив мадемуазель Загряжскую по ее приглашению, я узнал от нее самой, что она посвящена в то дело, о котором вам сегодня пишу. Она же передала мне, что подробности вам одинаково хорошо известны; поэтому я могу полагать, что не совершаю нескромности, обращаясь к вам в этот момент…»

Далее барон подробно изложил историю вызова.

Будущий посредник Жуковский едва успел выразить одобрение написанному, как в кабинет вошел Дантес. С приятной непринужденностью он приветствовал Василия Андреевича и, испросив разрешения, скромно сел подле отца. Старый Геккерен вопросительно глянул на Жуковского.

– Поскольку дело касается моего сына, – сказал он, – я надеюсь, что вы не будете возражать, ваше превосходительство… – и он передал сыну начатое письмо.

Дантес прочитал его и молча вернул.

– Можно продолжать, Жорж?

Молодой человек склонил голову в знак согласия. Посланник снова взялся за перо, повторяя вслух каждое слово. Дантес сосредоточенно слушал.

– «Мой сын принял вызов, – писал старый Геккерен, – принятие вызова было его первой обязанностью, но, по меньшей мере, надо объяснить ему, ему самому, по каким мотивам его вызвали…»

– Мы подошли к важной части письма, – барон Луи отложил перо и обернулся к Жуковскому. – Теперь жду совета вашего превосходительства.

– Теперь, – подхватил Василий Андреевич, – полагал бы уместным, барон, написать так… – Секунду подумав, он стал диктовать: – «Свидание представляется мне необходимым, обязательным…»

– Свидание?! – Дантес впервые нарушил молчание. – Мое свидание с Пушкиным?! Не представляю! А впрочем… – Он опять умолк и уже ни во что более не вмешивался.

Василий Андреевич Жуковский и старый барон продолжали дружную работу над текстом письма:

– «…свидание между двумя противниками, в присутствии лица, подобного вам, которое сумело бы вести свое посредничество со всем авторитетом полного беспристрастия… Но после того, как обе враждующие стороны исполнили долг честных людей, я предпочитаю думать, что вашему посредничеству удалось бы открыть глаза Пушкину и сблизить двух лиц, которые доказали, что обязаны друг другу взаимным уважением…»

Луи Геккерен повернулся к Жуковскому:

– Если бы только вам это удалось, ваше превосходительство!

Едва успел подписать письмо старый барон, еще не успели высохнуть чернила, а Василий Андреевич Жуковский был опять в карете. Пока он ехал к Пушкину, будущее свидание противников, происходящее в его присутствии, представлялось ему довольно ясно. Молодой Геккерен делает заявление о своей женитьбе. Пушкин отказывается от дуэли. И тогда пожар, в котором замешались пресловутые révélations, наконец угаснет. Разумеется, Василий Андреевич, погасив пожар, никогда не подаст виду, что некие разоблачения, по щекотливому для его величества делу, были ему известны.

Карета остановилась у сумрачного дома на Мойке. Василий Андреевич быстро направился к парадному входу, который помещался под аркой. Кучер слез с козел, чтобы размять ноги. Никогда не ездит сюда накоротке их превосходительство господин Жуковский.

Но не успел еще размяться кучер, как Василий Андреевич снова был у кареты.

– Домой! – едва мог промолвить он…

Перед ним все еще стоял Пушкин, яростно откинувший протянутое ему Жуковским письмо Геккерена, поистине страшный в своем гневе. Он обрушил этот гнев и на ни в чем не повинную голову благожелательного посредника.

И все же Василий Андреевич не мог оставить Пушкина без попечения. Едва вернувшись домой, он сел за письмо.