Рожденные ползать - Александр Анянов

Особист, не спеша, вынул из пачки сигарету «Прима», со вкусом затянулся и посмотрел на Юру. Тот напоминал сдувшийся шарик, такой же поникший и такой же красный.

— Мать, то, есть? — спросил майор после некоторого молчания.

Гусько коротко кивнул головой в подтверждение.

— А отец?

Повторный кивок.

— Ты хоть знаешь, что у него месяц назад был повторный инфаркт?

— Нет! — Юра поднял голову, посмотрев на Рекуна с удивлением.

— А ты когда родителям последний раз писал?

— Наверное, года полтора назад, — неуверенно протянул примерный сын.

— Мо-о-лодец! — восхищенно присвистнул особист. — Так ты, поди, и о первом еще ничего не знаешь?

Лейтенант лишь смущенно пожал плечами.

— Эх! — с горечью констатировал Рекун. — Не переживет твой батя нового удара. Как пить дать, не переживет. Единственный сын — осужден, да еще, по какой статье. Позор!

Он посмотрел на Гусько и, словно размышляя в слух, продолжил:

— Что же мне с тобой делать? Я ведь понимаю, ты парень, в принципе, неплохой. Дурак только.

Ответом ему было молчание.

Рекун выдержал паузу:

— Ты, наверное, думаешь, мне главное человека посадить? Что у меня план по посадкам какой-нибудь есть? Нет у меня никакого плана. А вот дети есть. Один, кстати, твоего возраста. Я хочу только одного — чтобы у меня в полку был порядок. Понимаешь, порядок. И никаких ЧП!

Он подошел и сел на краешек стола, рядом со стулом, на котором сгорбился гражданин Гусько.

— Ладно, Юра, — майор внезапно назвал его по имени. — Так и быть, помогу тебе. Не буду пока давать делу ход. Только ты понимаешь, я ведь тоже многим рискую. Фактически, получается, что я покрываю тебя. Эх, погубит меня когда-нибудь моя добрая душа.

Лоб особиста наморщился, словно он перебирал в голове возможные варианты:

— Давай, чтобы подстраховаться, сделаем вот что — мы оформим документы, как будто ты нам помогаешь. Тогда я напишу, что ты, свои дурацкие действия, производил, чтобы проверить бдительность офицеров полка. Только сам понимаешь, не маленький, мы закрыть на этом дело не можем. Мне, в дальнейшем, нужны будут от тебя хотя бы несколько рапортов, чтобы подтвердить твою работу.

Гусько, опустив голову, тер грязным носовым платком идеально чистые стекла очков.

— Сынок, ну что ты молчишь? Тяжело тебе? А думаешь, нашему поколению было легче? Ведь у тебя отец, член партии с 1957 года, всю войну пацаном, за токарным станком простоял, — продолжил Рекун, проявляя незавидную осведомленность. — Роста не хватало, так ему ящик из-под снарядов под ноги подставляли. Прям, как в книжках. Ему что легко было?

Сын героя труда, наконец, разлепил ссохшиеся от волнения губы и скорее прошептал, чем проговорил:

— Что вы от меня хотите?

— А ничего, — улыбнулся особист. — Точнее, почти ничего. Живи, как жил, служи. Только, если ты что-нибудь узнаешь, услышишь или даже просто заподозришь… В общем, я должен знать об этом первым, а твой командир — только вторым. Понял? Особенно, меня интересуют друзья твои — двухгодичники, — в голосе Рекуна едва заметно проскочила металлическая нотка и тут же исчезла, как будто острый клинок на секунду вышел и тут же спрятался назад, в мягкий бархат ножен. — И смотри, не пытайся меня обманывать! Если вздумаешь что-нибудь отчебучить — ты видел, все документы оформлены. Уже через час тебя здесь не будет и ты, потом быстро поймешь, что наш гарнизон еще не самый сраный. Ты понял меня? Не слышу?

— Да, — тихо ответил Юра. Потом немного подумал и спросил: — А что, все еще существует статья за вредительство?

— Разговоры в строю! Слушай, все внимательно сюда, — привлекая внимание, Тихонов постучал картонкой с прикрепленными к ней записями, которую он держал в правой руке по ладони левой.

Шло обычное утреннее построение техсостава 2-ой авиаэскадрильи.

— Сегодня день подготовки к полетам, Завтра — полеты. Однозначно, стопроцентно, посамолетно, — продолжал инженер. — В 6 ноль-ноль утра — колеса в воздухе. На полеты выставляем 15-ый, 17-ый, 19-ый, 20-ый, 22-ой, 21-ый…. Нет, отставить. И… 18-ый. Ясно? Теперь, Синицын, что с пушкой на 19-ом?

— Заклинило во время стрельбы, — отозвался старший лейтенант Синицын, он же, Вова-вооружейник, начальник группы вооружения эскадрильи.

По установленной в полку традиции, всех начальников групп вооружения именовали подобным образом. Соответственно, в первой эскадрилье был Витя-вооружейник, в третьей — Петя.

— Без тебя уже знаю, что заклинило, — недовольно оборвал его инженер. — Я имею в виду, что сделано? Сегодня, вам — последний день. Дефект — устранить! Завтра самолет должен быть на полетах, однозначно.

— Так точно. Сделаем. Только мне хоть один боец нужен. Поставьте в наряд кого-нибудь другого, не из нашей группы.

— Хорошо, будет тебе боец. Дальше, — Тихон заглянул в свою бумажку. — На том же 19-ом — замена пневматиков основных стоек шасси. Петров, подъемники возьмешь в 18-м укрытии. Замену производить силами звена.

Новый взгляд в свои записи.

— Что с 16-м, Колесов?

— А что с ним сделается? Стоит родной в своем укрытии.

— В каком еще на хрен укрытии? Он еще вчера вечером должен был стоять в ТЭЧ на регламенте, однозначно! Колесов, ты, что здесь выеживаешься?! Я, тебе кто, капитан или балалайка?

— Никак нет, товарищ капитан, — оправдывался техник 16-го. — Я же вам уже докладывал. Почему вы делаете вид, что первый раз слышите. Вы же знаете, самолет должен идти в ТЭЧ только с пустыми баками. Еще вчера, в обед, заказали топливозаправщик в батальоне обеспечения, чтобы выкачать керосин. И до сих пор ни слуху, ни духу.

— Он мне докладывал! Вы что, уроды, оборзели совсем? Счас, я все брошу и побегу вам заправщик искать! Сейчас же, вместе со своим старшим техником, звоните в батальон или сами бегите туда, но самолет через час должен быть в ТЭЧ. Однозначно! Шувалов, не делай вид, что ты меня не слышишь.

— А чем тащить? Тягач дайте, — подал голос из строя Славка.

— Пешком пойдете — ходьба укрепляет половые органы. Тягач для вас планировался вчера, а сегодня у него другие задачи. Запрягайтесь все звеном и толкайте. Еще вопросы есть?

— Никак нет, гражданин капитан, — отозвался Шувалов.

— Почему, «гражданин»? — сразу насторожился инженер.

— А какой вы нам, к черту, «товарищ»!

— Ты что, Шувалов, на губе давно не сидел? Совсем страх позабыли! Уроды! Черви! Сгною на стоянке!

Тихонов перевел дух, оглядывая техников разъяренным взглядом. Офицеры внимательно изучали землю под ногами, и инженер продолжил планерку:

— Якимявичус, что с отказом радиостанции на 22-ом?

Медленно растягивая слова, флегматичный начальник группы радиоэлектронного оборудования, отозвался из строя:

— Работаем. Выясняем. Вроде бы дело в…

— Если вы также работаете, как ты разговариваешь, то самолет раньше, чем к Новому Году готов не будет! — перебил его капитан. — Сейчас же послать на него Филонова с Телешовым. Пусть бросят все, но 22-ой к обеду должен быть в строю. Однозначно, стопроцентно. Ясно? Филонов?

Инженер внезапно обнаружил, что не видит Филонова.

— Где Филонов? Ах, ты, мать твою! Телешова, тоже нет! Старший лейтенант Якимявичус, где твои люди? Вы что, дети?! С завтрашнего дня начинаем построение с доклада начальников групп об отсутствующих. Однозначно! Якимявичус, не слышу?

Витас смущенно пожал плечами.

— Они вчера утенка провожали, — раздался чей-то голос. По рядам пробежал несмелый смешок.

— Молчать! — заорал Тихонов. — Я вам всем покажу пернатого. Землю жрать будете! Якимявичус, в гарнизон за ними, мигом. Чтобы через шесть секунд эти гугеноты стояли передо мной, в любом состоянии. Однозначно. Живые или мертвые. Остальным — на стоянку, бегом! Я вас блядей научу Родину любить! Будете у меня каждое утро гимн Советского Союза исполнять!

По дороге к укрытиям нашего звена, Дед рассказал мне про историю с утенком. Оказалось, что несколько дней назад Филонов с Телешовым нашли в лесу, отбившегося от матери, маленького птенца. Будучи по натуре, большими любителями природы (Филонов был охотником, а Телешов — рыбаком), они решили взять над ним шефство. Сначала, все шло хорошо. Утенка поместили в большой деревянный ящик из-под самолетного оборудования, кормили, поили его. Однако превратиться из гадкого утенка в большую красивую птицу, ему не удалось. Вскоре, благодаря техническим заботам, он благополучно переселился в мир иной. Естественно, боевому товарищу устроили пышные похороны. Могилу вырыли в живописном месте, установили сверху большой деревянный крест. Утенок был погребен со всеми воинскими почестями, включая прощальный залп из ракетницы над свежим холмиком. Само собой, церемониал завершился поминками, которые прошли накануне вечером. Скорбь потери оказалась так велика, что офицеры даже оказались не в состоянии выйти сегодня на службу.