Свиток проклятых - Виталий Сертаков

Слева показалась высокая арка со статуями, опять двухбородый, обнимающий спасенную девочку, а за аркой – уменьшенная копия Дворцовой площади. Только вместо Зимнего дворца там угадывалось основание голого скального массива с выбитыми в нем ступеньками. На площади маршировали солдаты. Между рядами прогуливались офицер в золотых погонах и священник в рясе.

Кирпичные дома тянулись до шести этажей, однако стали встречаться и деревянные, в затейливой резьбе, с палисадниками и уютными двориками. Кучер несильно щелкнул хлыстом, колеса загрохотали по мосту. В земной реальности примерно тут протекала Мойка. Здешнюю речку до самого парапета покрывали заросли кувшинок, плотный ковер желтых водяных цветов, таких ярких, что даже зарябило в глазах. Навстречу проскакали трое, опять с шашками, со сбитыми набок чубами, на ходу салютовали Вестнику. Справа проплыл памятник Екатерине Второй, довольно похожий на оригинал. Только вместо чинного садика, вокруг бронзовой царицы наливался ядреными плодами обширный яблоневый сад. Там под присмотром солидной тетечки играли в мяч и прятки дюжина юных гимназисток, все в белых беретиках и платьицах. Женька попыталась представить ватагу обычных петербургских пятиклашек, отпущенных с одной неловкой старушкой в городской парк. Нет, представить такое было непросто!

Александринский театр присутствовал в сильно уменьшенном виде, его позади подпирало основание скального массива. Перед театром неторопливо разворачивалась конка, лошадки цокали по рельсам, пассажиры чинно стояли в очереди. Зато старинный универсам Елисеева переехал в южный Петербург в целости и сохранности. Издалека в высоких витринах Женька разглядела вращающихся кукол – негритят с тортами на подносах, пышных купчих с чайными блюдечками, потешного городового с саблей. Из соседнего мраморного особняка во все стороны неслись звуки пианино, заглушая призывы разносчиков, крики мальчишек и буханье оркестра.

Карета подкатила к шлагбауму. Пока высокий, умопомрачительно красивый военный, весь в серебряном шитье, обменивался с Вестником жетонами и осматривал багажный ящик, Женечка с отвисшей челюстью читала надписи на полосатом столбе. Собственно, не на самом столбе, там во все стороны торчали стрелки с надписями. «Москва – 24 версты. Лондон – 150 верст. Париж – 120 верст. Берлин – 92 версты…»

– Как же так? – трижды произведя в голове расчеты, осмелилась Женечка. – Это прикол такой? Деревни так назвали?

– Это не деревни, а настоящие столицы сопредельных держав. Лондон и Париж основаны чуть позже Петербурга, – без улыбки отозвалась Вестник. – Соответственно, отделениями нашего храма в Британии и Франции. Чему вы улыбаетесь? Разве вам не очевидно, что именно эти четыре столицы призваны вершить историю?

Вожатая спорить не стала. Ее уже увлекли новые чудеса. Здешний Лиговский проспект вспенился холмами, то вверх то вниз, но в целом лошадки влекли карету выше и выше, пока, наконец, черепичные крыши и золотые кресты церквей не замелькали внизу, в ущельях улиц. Фешенебельный низинный центр уступил место заводским окраинам. Здесь дымили мастерские, литейные, кожевенные, мыловаренные цеха. Однако домики оставались опрятными, чистенькими, словно с картинки, все так же часто встречались конные патрули и городовые. А высоко над головой показался узкий плетеный мост. Сперва один, за ним другой, только выше, а третий – еще выше, перпендикулярно первым двум. По грубым прикидкам выходило, что до ближайшего, самого нижнего моста, метров сорок. Они соединялись между собой проволочными лесенками, и кажется, там бродили люди. Разглядеть точнее мешало яростное солнце. Женьке почудилось, что в вышине, помимо мостов, есть еще что-то, темное пятно, прямо на фоне золотой звездной короны…

Чуть позже Вожатая убедилась, что мосты, переходы, невесомые башенки не болтаются в небе хаотично, а образуют четкую геометрическую картинку, своего рода плотную сеть, накрывающую столицу. Сеть, очевидно, не доплели, или как раз чинили, некоторых сегментов явно не хватало. В прорывах копошились люди и другие, похожие на людей, существа. Женечка различала фигурки котов, и еще каких-то животных, вроде коров или тягловых коней, но неистовое золотое солнце упорно мешало смотреть. Во всяком случае, присутствие тяжелых караульных означало, что мостки вовсе не хлипкие.

Кони тянули экипаж в гору, снова замелькали поместья и особняки. Оставшийся позади центр проседал все ниже, и наконец, Вожатая смогла увидеть, где крепятся ажурные мосты. Выяснилось, что сказочный Питер прячется в изогнутой котловине, в жерле гигантского потухшего вулкана, окруженного снаружи бесконечной пеленой сосновых лесов. Мне никто не поверит, сказала себе Женька. Меня сошлют в дурку.

– Весьма верное замечание, – прокомментировал Женькины мысли Оракул. – Только вулкан вовсе не потух. Исправно снабжает столицу кипятком, и обеспечивает целительной водой аж целых семь лечебных источников.

– Но вулкан же может взорваться? – испугалась Вожатая.

– Никак нет, – отчеканил Оракул. – Никто ему не позволит.

Женечка открыла рот, чтобы сказать – не держите меня за ребенка, никто не может помешать взорваться вулкану, но… подумала и промолчала. Вдоль жерла погасшего вулкана, по самому краю, тянулась цепочка островерхих ажурных конструкций, издалека похожих на опоры электропередач. Невесомые мосты, образующие над городом почти невидимый шатер, крепились где-то в основаниях опор.

– Сторожевые башни самого Корнелиуса Тита, – с неподдельным уважением произнес Оракул. – Считается, что гениальный механик Корнелиус состоял на службе у Нечестивейшего до закладки Петербурга. Впрочем, вы прекрасно понимаете, что башни строились задолго до появления первых русских колонистов. Это одна из загадок сферы.

Женька ничего не поняла, но зачем-то кивнула. Она просто не могла говорить, слова мешали воспринимать. Перспектива сверху открывалась потрясающая, дух захватывало. Новый Петербург сверкал десятками куполов и готических башен, тянулся ввысь невероятными статуями и шпилями, расползался вширь мощеными проспектами, колоннадами храмов, и горячими прудами. На внешних пологих склонах вулкана змейками поблескивали железнодорожные пути, серпантинами кружили широкие проезжие тракты. Пыхтящий спаренный паровоз тащил тяжелый состав в тоннель, прорубленный в стенке кратера. Навстречу ему, насвистывая, катил двухэтажный, пассажирский. Теперь Женечка рассмотрела сверху и вокзал, весьма похожий на Витебский, и привокзальную площадь, забитую спешащим народом. Однако гораздо интереснее выглядел местный аэропорт. Кусок плоской скалы, словно вырванный из земли, окруженный заборчиком, висел высоко в небе, никем не поддерживаемый. К летающему островку суши канатами были привязаны штук пять воздушных шаров и разноцветных дирижаблей. В качке висящих дирижаблей Женечка естественно обвинила ветер, пока не пришлось поверить, что воздушные суда ведут себя уж слишком оживленно. Они толкались, бодались, и кажется, с большим удовольствием путали канаты. Но самое серьезное уважение вызывал громаднейший воздушный шар, украшенный царским гербом, и словом «Михаил». С четырех сторон у гиганта крепилось не меньше двадцати винтовых двигателей, вокруг необъятной туши ветвились километры мостков, лесенок, закрытых наблюдательных площадок с биноклями, телескопами, и зачехленными конструкциями, подозрительно напоминавшими зенитки. Вместо гондолы на сотнях канатов висел даже не деревянный дом, а вместительный замок. Он выглядел так, словно его строили с трех концов несколько архитекторов, да еще и в разные времена. Женьке остро захотелось туда подняться, полазить по лесенкам, балкончикам, террасам, заглянуть в окна. У флагмана пассажирского флота имелся даже свой собственный мобильный аэропорт. В сторону от главных стен замка вел широкий пирс, там над пропастью покачивались несколько винтовых самолетиков, и два небольших дирижабля с прижатыми к бортам крылышками. Авианосец, вспомнила Женька грозное военное слово, это же настоящий авианосец, они там наверное могут год летать и не приземляться, вот здорово-то!

– Три месяца максимум, – огорчил Оракул. – Порядка трех тысяч верст. Затем в любом направлении начинает действовать «парадокс Корнелиуса».

– Что за парадокс такой? – проявила вежливость Женька.

– О, в вашем мире он не действует, – немножко ехидно отозвался уродец. – Впрочем, в вашем мире этот шар вообще бы не взлетел.

– Корнелиус Тит сделал много открытий, – пояснила Ольга. – Причем он родился здесь, на Золотом Роге. В числе прочего, он составил графики распределения магической активности в разных средах. Пресловутый парадокс гласит, что подъемная сила для аппаратов, весящих тяжелее воздуха, падает по определенной формуле, почти по экспоненте, по мере приближения к границам сферы. Канцлер вам объяснит лучше. Если захочет. Держите! – и протянула Женьке тяжелый бинокль с немецкой надписью на шильде.