Свиток проклятых - Виталий Сертаков

– Быстрее, эгемон, заклинаю вас, нам нечем разогнать кровь!

Сообща с дядей Львом, мы с двух сторон подхватили толстяка Исайю, и повлекли за собой. Это оказалось непросто, мы дважды едва не сорвались вниз. Хорошо, что Исайя носил на поясе кнут, его единственное оружие. Связав концы кнута, нам удалось закрепиться на остром уступе. Мы вывалились за край бурлящего котла, и лежали без сил, наблюдая кружение сотен тысяч светляков. Стихия теряла ярость. Мирное зеркало едва слышно плескалось у ног, надежно похоронив врата. Вдали виднелась нежно-голубая щель, похожая на сжатый в ухмылке рот. Небо! Как сладко оказалось вновь увидеть небо.

– Я слышу запахи сытого стада, – кир Лев мелкими глотками втягивал прохладный воздух. – Это молодые быки, как странно. Возможно, внутри горы пастухи укрывают стада от бури? Быть может, там наши враги, готы?

– Ты прав и не прав, друг мой. Подозреваю, мы во многих днях пути от любимого тобой моря. Здешние жители слышали о Германарихе, и даже воевали с ним, но их заботы не сплетаются с нашими… Мы должны идти к солнцу, если не хотим окоченеть, – Дрэкул поправил скудную поклажу у меня на спине. – Я говорил с мастерами Огня, но следует помнить, с нами тогда был толмач, угадавший местный язык. Сегодня вся надежда на тебя, кир Исайя.

– Я сделаю, что смогу, – зубы моего старшего наставника лязгали, точно кованые колеса по булыжной дороге. – Но если я потеряю голос…

– Смотрите, камень осыпается, это красный песчаник, – заметил Лев. – Песчаник столь мягок, что ноги сами рисуют в нем тропу. Но я не вижу следов человека.

– Этой дорогой гоняют скот к подземному водопою, – кивнул Дрэкул. – Когда наверху буря, либо когда близко враги.

Мы трусили рысцой по узкому проходу, и кровь постепенно согревалась в жилах. Нежное мерцание не позволяло верно оценить границы пещеры, но меня радовало дыхание жизни. Здешняя тьма не являлась частью Нижнего мира. Сверху капала вода, в лужицах клубились черви, метались головастики, по застывшим каменным дождям бродили слизняки. Свет костров приближался, но дым не выгрызал нам ноздри. Это казалось странным, очевидно, в своде пещеры имелся дымоход. Где-то с шумом падала вода, заглушая прочие звуки. На нас могли наброситься, никак не обнаружив себя.

– Похоже на готскую бляху, – мой зоркий дядя на бегу подобрал из красного песка кусок металла.

– Это не готы, – Дрэкул скинул капюшон, острые кончики его ушей вздрагивали. – Если мы будем учтивы, возможно, нас не убьют.

– Возможно? – прорычал Лев. – Так тебя уже пытались здесь прикончить?

– Я уже сказал, что мы тогда заплатили дорогую цену. Те, кто служит мастерам Огня, они нападут. Если мы продержимся, то нас возможно выслушают.

Аромат копченой рыбы выкручивал мои внутренности. Впервые за время бегства я осознал, насколько голоден. Весталки добавили мне лет, но никто не позаботился сунуть мне за пазуху кусок пресной лепешки.

– Продержимся? – на бегу переспросил кир Лев, – означают ли твои слова, что грязная чернь поднимет руку на владыку таврийской фемы?

– Сожалею, друг мой, но для тех, кто обедает у костров, наш Андрус Закайя – никто.

Дрэкул говорил правду, как бы больно она меня ни ранила. Именно в этот момент меня посетило запоздалое прозрение. Я не воспитан пифией, меня учили смотреть вперед, но не за край. Однако будущее рождается с нежной кожей, и порой запутывается в наших колючих снах. А мои сны с детства проросли шипами, мне назначалась кольчуга воина, а не шелка придворного виночерпия. Поэтому отцовский звездочет скребся порой рано утром в дверь опочивальни, чтобы выпросить у сына Закайи крошки будущего. Мне было не жалко, я охотно делился со старцем тем, что успел вынести из царства Морфея. Вот и сейчас я взглянул сквозь чащу дней, и увидел, что колдовской волной смыло не только прибрежные поселки. Смыло надежды на отцовский жезл и государственную печать. Я видел беременные золотом суда, приседающие в изумрудных волнах понта, триумфальные венки над дунайскими крепостями, но штандарт Закайя не развевался больше над воротами Херсонеса. Сердце мое рвалось, родина выплюнула меня, будто вишневую косточку, но не замечал я пока жаждущей почвы, где мог бы пустить росток. Но что я мог поделать, проклинать Свиток, проклинать прорицателей? Разве вправе мы сетовать на судьбу, пока она не отняла у нас способность дышать и сражаться?

– Тише, я что-то слышу, – кир Лев прильнул на миг к камню, меч уже блистал в его руке. – К нам бегут собаки, или волки, окружают.

Я тоже выхватил оружие. Свет костров стелился бликами по морщинистому потолку. Мы почти успели, но не зря шутят, что «почти» не считается. Особенно, когда играешь в кости с судьбой.

Они приближались слишком быстро.

– Это не собаки, – успел произнести кир Исайя, до того, как первая тварь прыгнула, целя ему в горло.

Глава 28. Под небом золотым

Пока катили по живописным переулкам, мимо вывесок с сапогами, бубликами, шляпами, складывалось ощущение, что местные жители заранее заняли все углы, побросали работу и стремились нарочно попадаться на глаза. Парадно одетые мужчины приподнимали шляпы, разряженные женщины чуть приседали, военные отдавали честь. Дети подпрыгивали и махали, мальчишки орали вослед, и пытались прокатиться на запятках. Но гораздо чаще встречались другие люди, мужчины в грубых рубахах, женщины в платках и скромных сарафанах. Эти держались поодаль, глазели жадно, а если кланялись, то в пояс, прижимая правую руку к левой стороне груди.

– Почему они нам машут? – разволновалась Женечка. – Меня же не видно.

– Они не вам машут, – флегматично отозвался Оракул. – Они приветствуют герб Ее Сиятельства.

– Сиятельства? Это как?

Женечка нахмурилась. Несколько секунд спустя до девушки дошло, она захлопала глазами, и даже слегка отодвинулась от Ольги. Вестник рассеянно глядела в сторону, изредка кому-то «делала ручкой». Женька изо всех сил старалась следовать непонятному этикету, но не могла сдержаться, крутила головой.

Казалось, она угодила внутрь рождественской пряничной открытки. Трехэтажные фахверковые домики стояли тесно, радуя крашеными наличниками и ставнями, размахивали над улочкой сушащимся бельем, целовались прямо над дорогой милыми резными балкончиками. Многие окна были открыты настежь, на подоконниках буйно цвели тропические орхидеи, азалии, амариллисы, ворота и арки опутывал плющ и дикий виноград. На перекрестках возвышались памятники и скульптуры, из ярко-розового, словно подсвеченного изнутри камня. Несколько раз повторилась скульптурная группа – лысый мужчина с раздвоенной бородой укрывает щитом девочку.

Женьку поразило количество людей, занятых работой. В полуподвалах лупили молотками сапожники, стучали кустарные станки. Там шлифовали линзы, примеряли одежду, ремонтировали часы, подгоняли упряжь, натягивали кожу на чемоданы, сжимали обручами бочки, полировали столы. Парикмахеры запросто брили бороды на тротуарах. После перекрестка в окнах приземистого здания показались гремящие ткацкие станки и прялки, там склонившись, сидели девушки в одинаковых клетчатых платьях. Открылся вдруг переулок, сплошь занятый мясной торговлей. Дюжие парни в кожаных фартуках рубили на колодах коровьи ноги. Чуть дальше другие парни, босые, выкрикивая «и, взяли!», поднимали на веревках здоровенное бревно. Противно скрипели лебедки, бревно уже ждали на крыше недостроенного дома, оттуда тянули крючья.

Колеса весело громыхали по брусчатке, кони шли рысью, звенели копытами. Жарило неистовое солнце, его диск был заметно крупнее, чем у земного светила. По коротким теням, по золотистым перистым облакам стало сразу ясно, что никакой это не Петербург, потому что такую грандиозную декорацию не под силу построить никакому загадочному храму.

Ее привезли на юг! Настоящий юг, с пальмами и розами. Пальмы пока не попадались, однако даже в рабочих кварталах благоухало так, словно за ближним углом находился цветочный базар. Просто здешний воздух не успели запачкать. И небо. Никто, кстати, так и не сумел объяснить, отчего синева отливает золотом. Уроженцы местной российской столицы странностей не замечали.

А для новенькой странностей оказалось предостаточно. Даже слишком. Взять хотя бы единорогов. Женьке встретились единороги как минимум трех пород. Самые изящные мало отличались от привычных земных лошадей, разве что роскошной гривой, буквально стелющейся по мостовой. Когда проезжали мимо цирка шапито, в одном из приоткрытых шатров Вожатая разглядела рогатых голубых пони с подрезанными, как у домашних гусей, крыльями. Пони летали по кругу, рабочие в ливреях держали их на веревках, в центре щелкала кнутом девушка в облегающем трико. Но воистину неизгладимое впечатление произвели тяжеловозы. Слева в тучах пыли возник строительный котлован. По засыпанному щебнем серпантину в глубину катили длинные телеги, заполненные строевым лесом. Вначале Женечке показалось, что в телеги впрягли покрытых пятнистым мехом гиппопотамов. Погонщики, сидящие на торчащих лбах тяжеловесов, казались крошечными. Напрягая чересчур длинные и чересчур крепкие для бегемотов конечности, махины пронзительно трубили.