Свиток проклятых - Виталий Сертаков

– Горный пятнистый единорог, – как по учебнику, отрапортовал Оракул. – Существо нежное, боязливое, в отличие от панцирных, не способен к наступлению в боевом строю. Обращаю внимание – размножается естественным путем.

Раскрыв рот, Женечка смотрела вниз. Из зева котлована росла конструкция, собираемая из цельных деревьев. Неохватные стволы, подвозимые единорогами, составляли в длину не меньше сорока метров, однако пока что сложная объемная трапеция терялась в глубине. Там с хрустом и скрипом вращались шестерни, поднимались и опускались поршни, визжали ременные передачи. Сквозь днище кареты, через колеса и дорожное покрытие, Женькины подошвы ощутили низкочастотную вибрацию. Несомненно, там внизу сверлили, взрывали, расчищали и снова сверлили. Очередной единорог как раз вынырнул из ямы, уставший, припорошенный серой пылью. Обратно он тащил воз, на треть заполненный битым камнем. В слюнявой пасти мохнатый зверь флегматично перемалывал толстые сосновые ветки. На сей раз Женька подробно рассмотрела погонщика, и убедилась, что, во-первых, это женщина, а во-вторых, карлица: носатая, пронзительно рыжеволосая, уродливо широкая, кряжистая, с приличной грудью, но ростом с восьмилетнего ребенка, и с очень длинными, мускулистыми руками. За спиной у погонщицы, привязанный крест-накрест платком, спал такой же рыжий, взлохмаченный детеныш. Следующий единорог пер снизу порожняком, догоняя собрата. Им правил рыжебородый коротышка, его длинный нос почти доставал до подбородка. Едва звери поравнялись, носатый мужичок, точно гиббон, одним прыжком перемахнул к даме. Там они достали изогнутые трубки, и дружно окутались табачным дымом.

– Кобольды из Семиградья, – равнодушно заметил Оракул. – Непревзойденные горные инженеры, у нас с ними шестилетний договор.

– Улыбнитесь, кивните и замрите, – прошипела в ухо Ольга. – Я подниму занавеску, в голубой коляске навстречу – сам Магистр жезлов.

– Кого магистр? – бестолково кланяясь, чувствуя себя полной идиоткой, переспросила Женька. Но вопрос застрял в горле. С экипажем Вестника поравнялись до зубов вооруженные всадники. Рядом с миленьким седеньким Магистром, прямо на голубом сиденье, сложив крылья, нежилась немыслимая адская тварь. Вожатая не смогла бы толком описать существо, которому дедуля почесывал за ушком. Кроме клеенчатых, покрытых иглами, как крапивные листья, крыльев, у зверя имелись руки, похожие на человеческие, только меньше. И ноги, с вывернутыми назад, как у собак, морщинистыми серыми коленками.

– Ручная химера, отряд серых, жесткокрылых, – равнодушно заметил Оракул. – Магистру положена личная охрана, но он человек скромный, не желает тратиться из казны.

Карета свернула, перед глазами будто сменили театральную декорацию. Так мог бы выглядеть Невский проспект конца девятнадцатого века, но никак не современный. Развевались флаги с царскими гербами. Начищенные кариатиды и атланты поддерживали балконы роскошных шестиэтажных домов. Сплошным потоком катили навстречу дрожки с откидным верхом, брички и шарабаны всех мастей. Гарцевали замечательные всадники, в высоких шлемах, кителях с позументом, зеркально начищенных сапогах. Где-то вдали гремел духовой оркестр, по тротуарам двигалась нарядная толпа. Здесь буквально пахло богатством. Дамы в бриллиантах, усатые кавалеры с тросточками, дети в сопровождении нянек и гувернеров, много мальчишек в военной форме и опрятных священников. Сияя пуговицами, на тумбе с перильцами, раздувал щеки самый настоящий постовой, в перчатках, белом кителе, со свистком на цепочке. Блистали солидные магазины, ателье и лавки, предлагавшие то, что вышло из моды лет сто назад. Чайная торговля купцов Дутовых. Модный портной Якоб Зельдман. Торговый дом Аршинъ. Мыло «Чудесные нимфы». Булочная Афанасьева. Аптека доктор Пель и сыновья…

Улица Садовая, прочитала Женька, пока лошади уступали дорогу целому взводу юных кадетов. В бесчисленных пассажах сновали толпы покупателей. Юноши с напомаженными волосами раздували самовары, их коллеги с корзинами на головах, разносили горячую снедь. Во вторых этажах «Банкирского дома» господа в сюртуках пили кофе, махали сигарами, и видимо, шумно обсуждали важные сделки. Стайка мальчиков в красивой морской форме, все в фуражках и начищенных башмаках, собралась у витрин зоологического магазина. Там в больших клетках перекликались птицы с радужными хвостами. А в плетеном коробе, на соломе, сидел громадный то ли кролик, то ли хомяк, и читал газету. Женечка шевелила губами, глотала диковинные, удивительно вкусные названия. Наряду с русскими, встречались вывески на французском, английском, но чаще всего – на непонятном языке, написанном как бы русскими буквами.

– Это греческий, – объяснил Оракул. – Официальный язык южной империи. Скоро поймете.

Справа торчала башенка с часами, смахивающая на здание Государственной думы. На круглой площади возвышалась копия Исаакиевского собора, уменьшенная вдвое. Облегая собор кольцом, плотной массой скучились почтовые тарантасы, брички, кибитки самых разных фасонов. Еще секунда – их сменили крестьянские телеги, море телег с поднятыми к небу оглоблями, груженных самым разным товаром. Резко дохнуло животными, навозом, сеном, но не противно, а будто узнаваемо, будто мелодия из ушедшего детства. Выпряженные битюги жевали, опустив морды в мешки с овсом. Вовсю шла выгрузка и погрузка, мужики в полосатых ситцевых безрукавках подбегали к бортам, получали на спины мешки, и, пошатываясь, уносили к амбарам. За порядком следили конные богатыри, в заломленных набок шапках, с длинными шашками на боку. У Женьки впервые в жизни, что называется, зарябило в глазах. То, что она приняла за сизые лоскутки, – это были птицы и мелкие зверьки, полные телеги свежайшей битой дичи. Прямо с розовых свиных полутуш продавцы в нарукавниках ловко срезали куски бекона. Чуть дальше на горизонтальных перекладинах сушились меха, шкуры волков, лис, медведей, вязанки собольих и горностаевых хвостов. Левее продавали грибы, ряды упругих красноголовых подосиновиков, горы лисичек и боровиков. А вот кому трюфеля, без особого энтузиазма выкрикивал детина в расшитой кацавейке, поглаживая поросенка на поводке. Трюфеля, трюфеля, чуть не застонала Женька, разглядывая груду морщинистых, испачканных в земле, черных и белых комков. Так вот они какие!

На широких прилавках громоздились кричаще-яркие фрукты, привычные и вовсе незнакомые: какие-то пузатые бурые звезды, покрытые мелким белым волосом, кабачки, а еще мохнатые, словно бы еловые лапы, с синими бутончиками на концах. Блеяли крупные бараны с закрученными вверх рогами, гоготали гуси в плетеных корзинах, вопили хвостатые фазаны, клокотали бескрылые почти цесарки, и двухпудовые индюки. Провозили в тележках целые столбы из сырных головок, мед десяти оттенков, включая синий, а рыба! Рыба прыгала, раскачивая глубокие бочки. Мускулистые дядьки в резиновых варежках заметно напряглись, выуживая из кадки бугристое полутораметровое чудовище, нечто среднее между налимом и рыбой-мечом. Румяная девушка размашисто запустила ковшик в бочонок, обложенный льдом, и швырнула на весы килограмма полтора черной икры.

Пестрые, смеющиеся толпы горожан, продавцов и покупателей вливались в рыночные ряды, многие тащили корзины, подносы и ящики прямо на головах. В открытых настежь закусочных дымили котлы с чем-то вкусным, мальчишки стругали щепки, подбрасывали в топки. Заливался аккордеон, с другой стороны ярмарки ему вторила скрипка, где-то плясали с подсвистом. Под хохот малышни, танцевал на коврике медведь в кумачовой жилетке. Пацаны швыряли палки, пытаясь сбить со столба мешочек с монетами. Было очень много маленьких детей. Грудничков несли на плечах, привязанными к спинам, катили в неказистых, явно не фабричных, колясках. И снова, в который раз проехали открытые настежь двери церкви. Практически все прохожие крестились.

– Стойте, ведь декабрь, должно быть холодно, Новый год? – спохватилась Женя.

– У нас середина лета, – улыбнулась Ольга. – Но зимой тоже тепло. На Золотом Роге всегда и везде тепло. На прошлое Рождество удалось завезти с гор немного снега. Специально посадили ели.

Слева показалась высокая арка со статуями, опять двухбородый, обнимающий спасенную девочку, а за аркой – уменьшенная копия Дворцовой площади. Только вместо Зимнего дворца там угадывалось основание голого скального массива с выбитыми в нем ступеньками. На площади маршировали солдаты. Между рядами прогуливались офицер в золотых погонах и священник в рясе.

Кирпичные дома тянулись до шести этажей, однако стали встречаться и деревянные, в затейливой резьбе, с палисадниками и уютными двориками. Кучер несильно щелкнул хлыстом, колеса загрохотали по мосту. В земной реальности примерно тут протекала Мойка. Здешнюю речку до самого парапета покрывали заросли кувшинок, плотный ковер желтых водяных цветов, таких ярких, что даже зарябило в глазах. Навстречу проскакали трое, опять с шашками, со сбитыми набок чубами, на ходу салютовали Вестнику. Справа проплыл памятник Екатерине Второй, довольно похожий на оригинал. Только вместо чинного садика, вокруг бронзовой царицы наливался ядреными плодами обширный яблоневый сад. Там под присмотром солидной тетечки играли в мяч и прятки дюжина юных гимназисток, все в белых беретиках и платьицах. Женька попыталась представить ватагу обычных петербургских пятиклашек, отпущенных с одной неловкой старушкой в городской парк. Нет, представить такое было непросто!