Денег больше чем у бога. Хедж-фонды и рождение новой элиты - Себастьян Маллаби

выходцем из Commodities Corporation, и еще несколькими друзьями из Европы. Когда пришла пора возвращаться в Нью-Йорк, оказалось, что частный самолет не способен вместить всех гостей. Джонс, как всегда галантный, предложил последние места своим друзьям. Он был готов остаться в Вирджинии.

«Нет-нет, что вы, — сказал кто-то из гостей. — Ведь мы знаем, у вас сейчас открыта крупная позиция»16.

Джонс сел в самолет, и утро «черного понедельника» застало его в офисе на Манхэттене. Если бы гости были менее великодушны, то он пропустил бы день крупнейшего обвала на фондовом рынке, который только происходил в его жизни. Резкое падение курса акций, начавшееся с самого утра, переросло вскоре в чудовищный обвал. Однако Джонс умело обуздал весь каскад волн, дойдя до самого конца. Обезумевшие от страха инвесторы, отчаявшиеся продать свои активы, засыпали звонками брокеров, а те, кто не поддался всеобщей панике, лишь беспомощно стояли и смотрели, как рушится все вокруг. Спустя несколько лет Джонс сравнивал реакцию Уолл-стрит на крах с одним несчастным случаем, который произошел с ним на море. «Однажды на меня наехал катер, и винт пропорол мне ягодицы. Первой мыслью было: «Черт возьми! Все мои воскресные планы рухнули, ведь теперь придется зашивать рану». Пребывая в шоке, я не понимал, насколько глубока рана. И лишь взглянув на лица друзей, я понял, что все очень серьезно»17. Крах 1987 года вызвал у некоторых людей такое же оцепенение. Однако Джонс написал сценарий для рынка. Психологически он был готов к хаосу.

Даже выжав из рынка все до капли, Джонс позднее воспользовался еще одним шансом заработать. Составляя очередной сценарий для рынка, он попытался представить реакцию ФРС на коллапс и пришел к выводу, что власти наверняка попытаются успокоить взволнованных людей и накачают банки деньгами, чтобы сделать кредиты более дешевыми. И здесь, по расчетам Джонса, могла представиться возможность еще для одной несимметричной игры. Если ФРС поступит так, как он рассчитывает, то рынок облигаций взлетит вверх; но даже если ФРС будет сидеть сложа руки, вряд ли стоит ожидать падения. Когда в конце «черного понедельника» рынок облигаций оживился, Джонс решил, что его сценарий начинает сбываться. Он купил самый крупный пакет облигаций за всю историю своей деятельности, и вскоре выяснилось, что выгоднее позиции у него еще не было.

Двойной куш, сорванный Джонсом в «черный понедельник», обеспечил его фонду Tudor Investment Corporation от 80 до 100 миллионов долларов чистой прибыли и внес весомый вклад в общую доходность за этот год, которая составила 200 %. Вскоре Джонс проявил себя с неожиданной стороны, которая резко контрастировала с его ковбойскими замашками. Он создал благотворительную организацию, Robin Hood Foundation, вложив в нее часть недавно сколоченного состояния. Миллионы долларов были направлены на развитие беднейших кварталов Нью-Йорка.

ДЖОНС БЫЛ НЕ ЕДИНСТВЕННЫМ СЧАСТЛИВЧИКОМ, которому повезло в «черный понедельник». Конец 1980-х стал звездным часом и для других дельцов, воспитанных на традициях Commodities Corporation. Если члены «большой тройки» — Сорос, Робертсон и Стейнхардт — несли огромные потери во время краха 1987 года, у Брюса Ковнера и Льюиса Бэйкона дела шли как нельзя лучше, хотя их заработки были скромнее, чем у Джонса. И «большая тройка», и «малая тройка» ожидали разворота на рынке. Они часто обсуждали между собой перспективы экономики, и Джонс даже пытался убедить Джулиана Робертсона передать ему в управление портфель коротких позиций18. Однако одно дело ожидать беды, а совсем другое — молниеносно реагировать на нее, когда она придет. И в этом отношении троица из Commodities Corporation оказалась более проворной, чем их старшие партнеры, которые привыкли к традиционному инвестированию в акции. Будучи профессиональным инвестором, Джулиан Робертсон дорожил своим портфелем акций. Его фонд Tiger тщательно изучал каждый объект инвестирования, прежде чем приобрести акции, и очень болезненно расставался с ними. Джонс, Ковнер и Бэйкон не были отягощены таким грузом. Их преимуществом была гибкость. Они могли быстро и резко менять направление своей деятельности19. Отдельные акции их не волновали. Они спекулировали в масштабах всего рынка.

После обвала на фондовом рынке Ковнер и Бэйкон перевели свои средства в облигации, сумев извлечь прибыль из того же сценария, что и Джонс20. Так начался период их расцвета, который продолжился и в следующем году, и во все последующие годы, вплоть до конца десятилетия. Ковнер собрал богатый урожай на валютном рынке. Здесь он следовал стратегии «керри трейд», разработанной им еще в Commodities Corporation. По некоторым данным, в 1989 и 1990 годах он занимал первое место на Уолл-стрит по уровню дохода. Не последнюю роль в этом играли спекуляции на нефтяных фьючерсах. Тем временем Льюис Бэйкон добился больших успехов в качестве брокера в компании Shearson Lehman Hutton, где он вел торги с небольшим уровнем депозита. В 1989 году Бэйкон отделился от компании и основал собственный хедж-фонд — Moore Capital. В том же году его фонд вырос на 86 %, а в следующем году, когда он точно спрогнозировал влияние иракского вторжения в Кувейт на фондовый рынок и рынок нефти, рост составил 29 %. Стартовый капитал, который Бэйкон получил от Commodities Corporation, казался теперь незначительной суммой по сравнению с новыми источниками дохода. Пол Джонс, будучи не в состоянии принять все средства, которые ему хотели доверить, рекомендовал своим клиентам обратиться к Бэйкону.

Тем временем сам Джонс пожинал лавры в Токио. Как и все знатоки с Уолл-стрит, он не мог не видеть формирование пузыря в конце 1980-х годов. После заключения соглашения в отеле «Плаза» японские власти резко снизили процентные ставки, пытаясь компенсировать негативное влияние сильной иены на национальную экономику. В результате этого начался приток дешевого капитала, и цены на японские активы, а также на ряд иностранных активов поползли вверх. Японские капиталисты стали крупнейшими покупателями в мире: они скупали все подряд — от площадок для игры в гольф в Калифорнии до полотен импрессионистов. В 1987 году японская телефонная компания Nippon Telegraph and Telephone (NTT) разместила свои акции на Токийской фондовой бирже при фантастическом коэффициенте «цена/прибыль» — 1:250. Стоимость активов превысила все разумные пределы и, несмотря на это, продолжала расти.

Как и при любом пузыре, проблема была не в том, чтобы осознать неминуемость краха японского рынка, а в том, чтобы угадать, когда этот крах произойдет. Казалось, что после размещения акций NTT активная игра на понижение на Токийской бирже равносильна самоубийству. В течение следующих двух лет биржевой индекс Nikkei продемонстрировал впечатляющий рост