Золотая кость, или Приключения янки в стране новых русских - Роланд Харингтон

Мы уселись рядом с группой пехотинцев, дружно дробивших зубами бисквиты «Oreos».

Я подмигнул самому себе.

— Старина, есть разговор. Твой офис, полагаю, нашпигован подслушивательной аппаратурой. Другое дело тут. — Я кивнул в сторону пехотинцев. — За военно-морским чавканьем нас не то что ФСБ — мы сами себя не услышим!

Я отхлебнул жидкого посольского кофе и с невероятным спокойствием сказал:

— Я русский царь.

Приятель принялся издавать соответствующие случаю звуки и восклицания.

Отодвинув в сторону поднос, показал ему конфетницу с корреспонденцией и изложил историю Екатерины, Гиацинта и Конрада. Памятуя о профессии Пирса, я особенно упирал на внешнеполитические аспекты романа адмирала с императрицей в контексте европейской истории восемнадцатого века.

Когда я умолк, за окнами было уже темно.

— Я думал, что претендент на престол уже есть, причем от самой династии Романовых, — промолвил приятель.

— Позволь обрадовать тебя еще одним экскурсом в прошлое. — Я отпил глоток холодного кофе. — Ты наверное слышал, что в 1917 году в России имели место подряд две революции.

— В Буркина-Фасо было нечто подобное, — оживился Пирс. — В начале восьмидесятых годов там трижды происходили перевороты, пока к власти не пришел майор Томас Санкара.

— Которого твой герой Кампаорэ затем укокошил.

Пирс дипломатически вздрогнул.

— Зависит, что ты имеешь ввиду под «укокошил». — Голосом, исполненным восхищения, он добавил:

— Откуда ты столько знаешь про Буркина?

— Чтение, размышления, консультации с очевидцами.

Мы помолчали, каждый из нас погруженный в свою думу — я в династическую, Пирс в политическую.

Приятель первым прервал молчание.

— Роланд, объясни, почему царем должен стать именно ты, а не принц Георг Романов — так, кажется, его зовут?

— В дни Февральской революции некий великий князь Кирилл Владимирович, предок псевдопретендента, бегал с красным бантом в петлице по Петрограду, приветствуя свержение собственного кузена, он же император Николай II.

— Значит, великий князь был коммунистическим агентом влияния, — понимающе понурился Пирс.

— Своей акцией, которая возмутила всех лояльных русских людей, августейший левак потерял лицо, а также шанс взойти на престол. Лет через тридцать после истории с красным бантом Владимир Кириллович, сын Кирилла Владимировича, женился на княжне Леониде из Тбилиси. У них была дочь, Мария.

Я многозначительно посмотрел на приятеля.

— Заметь, Пирс, что согласно законам Российской империи корона наследуется исключительно в мужской линии. А великий князь Георгий Михайлович, которого ты упомянул, — всего лишь сын своей матери.

— Я не совсем понимаю.

— В 1976 году великая княжна Мария Владимировна вышла замуж за принца Франца-Вильгельма Прусского, и, хотя тот обратился в православие и даже придумал себе псевдоним «великий князь Михаил Павлович», он как был, так и остался правнуком кайзера Вильгельма II и по-русски знает лишь фразу «калинка-малинка».

— «Калинка моя»! — пропел Пирс с аховым акцентом.

Я вопросительно поднял бровь.

— Перед тем как приехать в Москву я прослушал курс русского языка в Джорджтаунском университете, — объяснил друг, после чего пошел к стойке и взял еще два кофе.

По его возвращении беседа державного содержания возобновилась.

— Роланд, а как насчет президента Путина? США поддерживают проводимые им экономические реформы. Мы бы не хотели, чтобы теперешняя политика России претерпела изменения.

— С Путиным я договорюсь. Благодаря финтам фортуны мы с ним уже знакомы. В 1989 году, будучи в Германии, я спас его от смерти, когда на него напала банда берлинских башибузуков.

Я непринужденно расправил плечи.

— Прошлой осенью президент дал прием в Кремле для американских ученых, проводящих исследования в России. Я тоже получил приглашение. Когда Путин подошел ко мне, я спросил бывал ли он в Берлине. «Приходилось», — ответил он. Эта реплика была намеком, что президент помнит, кто пришел к нему на помощь в момент разбойного нападения.

— Ты прав. В сферах высшей политики даже одно слово может значить очень многое.

— Я готов доверить Путину рутинное управление страной — peut-être[214] даровав ему титул князь-кесаря или даже вице-царя, — а сам буду осуществлять общее руководство. — Я зорко взглянул на Пирса. — Вспомни генерала Монка.

— Монка?

— Эх ты, принстоновский прогульщик! Когда в семнадцатом веке Англией правил Оливер Кромвель, Монк командовал войсками в Шотландии. После смерти узурпатора он помог королю Карлу II взойти на престол. Благодарный Карл назначил его командующим армией и флотом плюс возвел в герцогское достоинство. Монк стал важнейшим после монарха лицом в государстве. Так вот, Путин будет моим Монком.

— Ну хорошо, а у тебя есть политическая программа?

— Разумеется. Я намерен быть активным царем. Часто буду приезжать в Россию, посещать провинциальные города. Заметь, у меня уже есть опыт административной деятельности: однажды я целый год замещал начальника славянского отделения у нас в университете. И, надо сказать, весьма успешно. Деканы молились на меня!

За окном уже было темно, кофе опять остыл, а я продолжал описывать Пирсу потрясающие перспективы правления. Помещение опустело. Лишь рядом с нами двое пехотинцев кидались друг в друга потребованными гамбургерами.

— Hé! Vous là-bas! Mes gars de Mars![215] Это вам буфет, а не Багдад! — зычно заметил я.

Те выстроили палисад из средних пальцев. В ответ я согнул руку и поцеловал себя по бицепсу.

Пораженные пехотинцы побрели прочь.

— Скажи, Пирс, ты бы хотел стать послом США при дворе российского императора? — спросил я в наступившей тишине.

— Ну да, наверное…

— Как царь-государь я вправе потребовать, чтобы президент Буш прислал мне тебя в подарок. Если будут накладки, могу пригрозить, что Россия заключит с Францией и Германией новый Священный союз, как во времена Меттерниха.

Пирс оживился.

— Согласен, что подобное развитие событий могло бы стать проблемой для американской внешней политики. История дипломатии знает ряд случаев, когда государства меняли свой внешнеполитический курс на 180°. Например, в Буркина-Фасо…

— Старина, ты абсолютно (не)прав, — улыбнулся я и постучал пальцем по конфетнице.

— Будь добр, возьми эту коробку и передай ее посольскому почтальону.

Выйдя на улицу, втянул январский воздух в лихие легкие. Ноздри защекотали вечерние снежинки. Я сунул в рот сигарету и зашагал к метро.

Баснословная банка едет в банк! Свидетельство моего происхождения будет в сейфе!

Глава двенадцатая

Юродивый из Иллинойса

Матт Уайтбаг ничем не выделялся среди студентов Мадисонского университета. Он был белобрыс, краснощек, крепкоплеч и сильноног, носил бейсбольную кепку задом наперед и обожал группу «S.C.A.T.», чью забойную музыку крутил на полную катушку до, во время и после лекций. Матт родился и вырос в городе Гретхене на юге Иллинойса. Этот населенный пунктик был основан в середине девятнадцатого века переселенцами из Тюрингии, что объясняло его германо-герловское название. В 1999 году Гретхен насчитывал пять тысяч жителей — цифра для графства Бисмарк, столицей которого он являлся, огромная, хотя для Чикаго, (не)далеко от которого он находился, ничтожная.

С его твердым торсом и низким центром тяжести Матту на заду было писано, что он пойдет в большой спорт. И действительно, здоровенный подросток играл в футбольной команде «Борющиеся Бобры» гретхеновской средней школы. Футбол этот был, конечно, американским. Как парень говорил с провинциальной прямотой, «европейский футбол — спорт для кисок» (если так можно перевести мультивалентный сленговый термин «pussies»). Но, несмотря на атлетизм, Матт, единственный сын единственных родителей, никогда не сомневался, что, когда вырастет, станет фермером и что в будущем его ждут пашня, трактор и щедрые федеральные субсидии. Однако сначала, решил он, следует получить квалификацию в каком-нибудь хорошем сельскохозяйственном вузе.

Как-то парень вышел с папой в поле. Дело было весной; Матту оставалось проучиться в школе год. Отец, немногословный мужчина в застиранных джинсах, сдержанно кивнул, когда подросток сообщил ему о своих планах, и сдержанно сплюнул в генетически модифицированную кукурузу, наливавшуюся соком вокруг да около. Слюна была одновременно отцовским благословением и удобрением.

А над головами Уайтбагов пел-переливался весенней песней генетически модифицированный жаворонок.

Открывавшиеся перед юношей (не)широкие перспективы вдохновили его на вящие футбольные успехи. Жители Гретхена долго помнили финал школьного первенства графства, на котором «Борющиеся Бобры» встретились со «Сражающимися Хорьками» из соседнего города Медхена. За тридцать секунд до финального свистка Матт получил от куартербэка пасс и устремился, виляя между растерявшимися игроками команды-соперника, к задней линии. Он обошел одного защитника, сшиб второго, но тут дорогу ему преградила звезда «Хорьков», двадцатипудовый Майк Злобич. Этому гиганту, которого привезли в Гретхен на специальном грузовике с домкратом, прочили карьеру костолома в Национальной футбольной лиге.