Феникс сапиенс (СИ) - Штерн Борис Гедальевич

– Инзор, иди, скажи пару слов.

– Да что мне сказать? После отца природа решила на мне слегка отдохнуть. Не вышло из меня ученого, поэтому мне нечего добавить к вышесказанному. Разве только что во всем этом – и в эпопее «Петербурга», и в археологических экспедициях – я радовался роли солдата и чернорабочего. Здесь, в зале, наверное, тоже есть такие солдаты при науке. Давайте отдадим честь людям, которые знают больше нас, под командой которых служить не западло!

Инзор вытянулся и застыл, подняв правую руку, согнутую в локте, за ним две трети зала сделали то же самое, а потом и оставшаяся треть, включая Сэнка.

– Мана, тебе как самой мудрой предоставляется заключительное слово.

Когда Мана пошла к сцене, в зале зааплодировали человек двадцать, в основном молодежь. Остальные не поняли, но тоже зааплодировали.

– Я, кажется, вижу в зале знакомые лица – узнаю с трудом, но кого-то явно знаю. А ну-ка, поднимите руки, кто побывал в моем инкубаторе!

По всему залу поднялись руки – почти десятая часть присутствующих.

– Замечательно! Теперь узнаю и даже припоминаю имена. Вот это и есть мой вклад в исследование прошлой цивилизации. Я уверена, что мы поймем еще много нового про наших далеких предков. А самое главное, надо понять, что нам делать, чтобы наши потомки не повторили их судьбу. Есть простой рецепт. Часть его изложил Крамб: делай то, что развивает и усиливает тебя и других. Но остается выбор – что именно. И здесь все просто: к чему лежит душа, то и делай! Я буду и дальше верховодить своим инкубатором, Сэнк задумает новую авантюру, во время которой я буду подавать ему кофе и готовить завтраки, Крамб уже сообщил нам, что будет прокладывать дорогу на Марс. Алека при поддержке Инзора и новых методов, которыми овладевает Лема, расскажет нам много нового про жителей Темного века, а Кола – про культуру их предшественников. Кана найдет родину Прародителей, а Стим выдаст еще много неожиданных идей. И всем, сидящим в зале, могу сказать лишь одно: так держать! Так что все очень просто. Настолько просто, что кажется глупым. Нет тут никакой премудрости, слышишь, Сэнк!

– Нет так нет. Давайте на этом закончим официальную часть и плавно перейдем к неофициальной. Алонор, ты хотел сделать объявление.

На последовавшем банкете вокруг Лемы и Каны собралось по плотной толпе поклонников и любопытствующих. Если Лему вовремя увел подоспевший Стим, то Кана осталась одна в кольце воодушевленных сотрудников станции «Петербург», что-то отвечала невпопад, брала какие-то визитки, чокалась с окружающими и с облегчением вздохнула, когда ее утащил Сэнк.

13. Перевал

На следующий день после конференции вся семья с тремя гидами отправилась на экскурсию в Железную долину. Колонна из трех машин добралась за полчаса до бурной бурой реки, несущей каменную взвесь вперемешку с ржавчиной, и поднялась в долину по гравийной дороге, проложенной между рекой и ледяным склоном. Остановились у огромной туши морского сухогруза с проржавевшей дырой в борту – в эту дыру можно въехать на автомобиле, что, судя по следам, уже неоднократно делали.

– Можно проехать дальше, но я предлагаю отсюда прогуляться пешком, – объявил Ал, взявший на себя роль главного экскурсовода.

– Давайте сейчас сходим в Портовый распадок, а потом подъедем к западному краю – надо обязательно посмотреть Самолетную промоину, – предложил Ланс Харонг.

– Еще неплохо бы успеть заехать к Главному Хаосу и пройти внутрь, – добавил Аскел. – Там сейчас все наши работают.

Узкая дорога извивалась между ржавыми монстрами: портовые краны, корабли, помятые резервуары, стальные фермы, железнодорожные вагоны, локомотивы, грузовики – по отдельности и внавалку. Мана стала часто останавливаться и оглядываться по сторонам.

– Мана, что с тобой? Тебе плохо? – Спросил Сэнк. – Ты бледна, будто вот-вот грохнешься в обморок!

– Не то, чтобы плохо, мне не по себе, Сэнк. Дай, я посижу немного на камне. Я их чувствую, как будто их души витают вокруг. Знаю, что ерунда, но все равно чувствую!

– Подождите минуту, мы немного посидим, отдышимся! – крикнул Сэнк остальным. – Какие души, кого «их»?

– Тех людей, которые все это построили и использовали. Вон, кстати, ребра и плечевая кость под плитой. Но я говорю не о костях. Что-то такое творится у меня внутри. Вот что там за гусеничный механизм лежит на боку?

– Кажется, обыкновенный бульдозер с какой-нибудь стройки.

– Как будто я вижу человека, который на нем работал. Он ведь любил эту свою железяку, ухаживал за ней – она же его кормила. Тот человек стоит перед глазами как мелодия, которая как привяжется, зазвенит в ушах, так и не отстает. И много людей, связанных когда-то со всем этим хламом, витают у меня в голове и не могут отстать. Будто появляются и исчезают по сторонам, стоя или сидя на этой рухляди.

– Ну, так и у меня в голове время от времени поселяется Праотец со своей ободряющей улыбкой, и я не возражаю.

– Я тоже изредка мысленно общаюсь с его женой – она всегда спокойная, уверенная, от нее становится только лучше. Разница в том, что прародители – люди с хорошо завершившейся жизнью, они заложили начало. А все эти кончили плохо, погибли вместе с их миром. Их никто не похоронил. Потому мне и не по себе. Понимаю, что все это фантомы в моем мозгу, а все равно не по себе.

– У тебя хорошо развито чувство сопереживания, с ним жить тяжелей. Знаю, сам сочувствую любой несчастной твари, будь то человек или собака. Но ты же врач, неужели сочувствие к пациентам не мешает работе?

– Мешает. Особенно мешает хирургам, у них оно постепенно притупляется. И у этих ребят машинистов тоже притупилось, а как иначе все это железо разгребать и изучать?!

– Пойдем к остальным, нас ждут. Давай лучше вспомним прародителей.

На следующий день Сэнк попросил предоставить большую надувную лодку с мотором, без провожатых.

– Ал, это у нас интимная вылазка, мы бы предпочли поплыть вдевятером.

В сокровенном заливчике и на домашней поляне все осталось по-прежнему: естественный скальный пирс, песочек, сосенки, елки, трава, пушица. Дальше в распадке – чуть перезревшая морошка, чуть недозревшая брусника, иван-чай, багульник. Кана сразу же отправилась на поиски своего тайника, Мана с Лемой и Колой отправились по ягоды, Стим поскакал на ближайшую гряду, остальные задремали на песке, как в такой же погожий теплый день двадцать лет назад.

Когда Алека наполовину проснулась, она посмотрела на южный косогор – Глони на нем не было. Подбежала Кана с пакетом: «Смотри, нашла свой тайник». «Ты чего это такая большая?» – попыталась сквозь сон спросить Алека, но проснулась окончательно.

– Смотри, все мои сокровища: ничего не пропало, только гвозди заржавели! Я запомнила ту сосенку: она выросла, но и я выросла. И камень на месте, и ямка под ним. Вот шишки, высохшие ягоды, эти гайки, шайбы и гвозди я своровала на корабле. А вот клок шерсти Глони. Надо же, все в целости и сохранности! Все как прежде, и небо, и запахи! Только немного не так волшебно, как тогда.

Алека заморгала и вытерла накатившие слезы. Вернулись Мана с Лемой и Колой, принесли морошки. Сэнк, Крамб и Инзор, дремавшие на спине, повернулись на левый бок, Сэнк открыл глаза и приподнял голову, подперев ее рукой.

– Что, Сэнк, так удивленно глядишь? – спросила Мана. – Размышляешь, куда делись эти двадцать лет?

– Размышляю.

И правда, куда? Пожалуй, только Кана с Лемой и олицетворяют пролетевшие годы своей метаморфозой. Да еще небольшая боль в спине и лишние килограммы напоминают о канувших десятилетиях. С Маны все как с гуся вода – что сорок шесть, что шестьдесят шесть. Кола совсем чуть-чуть раздалась в бедрах, а Алека как была долговязой попрыгуньей, так и состарится такой же. Крамб стал чуть амбалистей, а Инзор жилистей, Стим вырос во всех отношениях и заматерел. В общем, старая семейная команда в порядке, разве что глава чуть поизносился. Надо бы еще тряхнуть стариной. А Кана с Лемой – молодцы! Не скажешь, что красавицы, но когда смотришь, трудно оторваться. С огоньком! Мощное пополнение, спасибо Мане. Жаль, что во времена детства Колы и Инзора ее талант воспитателя не достиг той степени гениальности. Стим, пожалуй, получился сам по себе, а эти, как ни крути, – произведение Маны. И вот, похоже, пришло их время, подошла их очередь сказать свое слово. Вот тогда-то мы и тряхнем стариной. А морошка вкусная, хоть и чуть перезревшая. Почти двадцать лет не пробовал. И прелой брусники не пробовал, да ее и нет сейчас – ради нее весной надо пастись по грядам.