Мераб Мамардашвили: топология мысли - Сергей Алевтинович Смирнов

действительности это прямой путь, идущий через преобразование себя в путешествии, символически описанное как путешествие в ад» [ПТП 2014: 441-442].

Понятно, что такое выпрямление кривой бойкотируется страхом, ленью, комплексами, привычками и проч. Наше существо сопротивляется проделыванию опыта по выпрямлению. Легче идти по кривой защит, самооправданий, отклонений.

Но такое выпрямление кривой воспоминаний и выстраивание единственной связи между тем опытом и воспоминанием и оформление связи в авторском слове и есть создание автобиографии, то есть слова о себе, единственного и незаменимого, что удерживает тебя как есть. Связку эту у М. Пруста создает «писатель», автор произведения, призванный отыскать её, но он не просто находит её, он её формирует, закрепляет в авторском слове, авторской фразе, форме, рождаясь сам посредством формы.

Получается такая примерная схема единицы пути, акта выпрямления кривой. М. К. не рисовал, хотя и прибегал к разного рода визуальным метафорам. Но её можно попробовать как-то оформить в визуальной опоре.

Рис. Связность пути

Рисунок получился почти такой же, в котором мы фиксировали феномен сосудов (ваз) желаний и жизни (см. выше).

Находя, точнее, выстраивая в своём слове эту связь, автор формует и себя, строит свой стиль («стиль – это человек»), но не в поверхностном смысле известной фразы Бюффона, замечает М. К., а в глубинном, – что стиль есть строй личности. Выстраивая связку, автор и строит себя, структуру своей художественной личности: «ты воссоединяешься с тем, что было в тебе, и только на себе ты можешь исправить эту кривую» [ПТП 2014: 444].

Такая связка похожа в своём генезе на сюжет старого античного мифа о символе, означающем две половинки дощечки, которые берут два путника и потом при встрече соединяют, и, если их края соединяются, значит происходит встреча[97]. В этой модели у М. Пруста получается более глубинный смысл – одна половина есть часть жизни, потерянный рай, а вторая – то, что ушло по кривой в память. Задача человека вернуть себе утраченный рай, воссоединиться с ним, соединить два конца одной жизни. Роман, произведение, авторское слово становятся тем самым символом, соединяющим концы.

При выпрямлении кривой, разумеется, мы испытываем резонанс памяти, не той механически-физиологической, которая якобы работает в нашем мозгу, не той способности нервной и физической организации нашей, а той культурно-душевной способности создавать тексты сознания. Мы порождаем тексты сознания. При встрече опыта и воспоминания мы испытываем резонанс, как на перекрестке сталкиваются две машины. Они ведь сталкиваются именно потому, что каждая из них не ведает, что едет другая, не смотрит вокруг, не контролирует свои действия и не видит, что кто-то едет по другой кривой. В нас сталкиваются разные реакции, не контролируемые нами, реакции от прожитого, и реакции от памяти. При их столкновении происходит резонансная сшибка. Чтобы как-то согласовать их, мы создаем такую машину по увязке, свой сюмболон.

Итак, чтобы построить связь между тем, что было, и историческим объёмом памяти, мы строим некую резонансную машину, специальный текст-зеркало, ставим его перед своим жизненным путем, с тем, чтобы по отражениям как-то проделывать работу по исправлению кривой, мы исправляем путь, пытаясь понять, что было на самом деле с нами. Мы читаем другую жизнь глазами этого текста, а не другого. Мы просто по-другому не увидим ничего, не прочитаем. Мы читаем текст с помощью другого текста. М. К. выводит закон: «прочитать текст мы можем только текстом» [ПТП 2014: 452].

Роман и есть построенная резонансная машина, мы строим текст для чтения другого текста – «текст искусственной памяти, или текст романа, для чтения текста впечатлений», и этот текст романа не сводится к описанию эмпирических эпизодов, когда-то произошедших со мной [ПТП 2014: 454]. Я ведь своим текстом могу перемещаться по времени как угодно, перекраивая эти эмпирические события. Например, мемуар пишется из стремления всё восстановить как было, якобы, на самом деле, объективно. Но это ложное стремление к объективности нас удаляет от самих себя. В стремлении к объективности мы как раз уходим по кривой, забывая себя как есть. При буквальном воспроизведении того, что было, последовательно происходило, с самим собой невозможно соединиться. Воссоединение происходит посредством установления связи, в связке нового текста произведения.

Рассеяние и собирание

Итак, повторяет М. К., мы имеем дело с двумя тактами ритма жизни (составляющими единицу пути жизни). Первый такт означает импликацию, воплощение актуальной жизни событий, себя самого – в чем-то: в картинах, образах, вещах, предметах, географических местах … Мы рассыпаемся на части, на вещи, эпизоды, которые разбегаются по жизни в разные стороны. Нас разбрасывает по жизни. Второй такт означает воссоединение с самим собой, но через косвенное создание особой машины, романа, произведения.

Это можно также представить и на карте. Вот я смотрю на карте свой город. Вот мой дом на ул. Жданова. Дом 12. Там мы жили на пятом этаже, в 24 квартире. Рядом 36-я школа. Дальше – Дом культуры им. Калинина. Туда я ходил 10 лет в ансамбль бального танца. Вот недалеко интернат. С пацанами из интерната мы выясняли отношения. Территория была поделена. Туда в одиночку ходить было опасно. Вот дальше пустырь, я там гулял с собакой, по кличке Амур. Мама потом отвела его и отдала кому-то. Мне не сказала ни слова. Обидно было. Вот дальше за пустырём – проходная завода им. Чкалова. Там работали родители. Там однажды за 5 копеек я купил котёнка. Принес домой. Мама была категорически против. Она вообще животных не любила. А вот совсем дальше, через улицу, дальше через овраг, снова через улицу, потом снова овраг, какие-то строения, чужие дворы, и выход на проспект Богдана Хмельницкого (смешно, почему имени его?), там стоит Дворец культуры им. Горького. Большой, с колоннами, сталинской постройки, как и весь этот проспект. Туда я ходил целый год в музыкальную школу к преподавателю на уроки музыки. Сначала она приходила сама к нам домой. Мы с братом учились вместе. Потом оказалось, что брат был весьма далёк от музицирования. А мне нравилось подбирать одним пальцем на фортепиано разные мелодии. И я стал ходить туда. Мама не боялась меня отпускать. Ходил в разное время года, и в мороз, и в снег, по оврагам и подворотням. А потом совсем нас забросила судьба в Академгородок. В другой мир. Ну и дальше можно гулять по карте жизни.

Так само собой нагромождается нечто вроде жизненного материала, пока сырого и не понятного, какая-то разбросанность по жизни. Над этими местами нагромождаются