Мераб Мамардашвили: топология мысли - Сергей Алевтинович Смирнов

того, чтобы терпеть и не наносить ущерба другому. Но именно такое трагическое страдание и может быть плодотворным, оно может приносить ясность и понимание, работу души, а не просто некое переживание индивида, укравшего сто рублей у соседа.

Так вот, акцентирует М. К., страдание есть не просто пассивное переживание чего-то, это труд, работа, осуществляемая человеком внутри хаоса разных, как правило, запрещённых и греховных желаний и страстей, и только такой труд внутри него (хаоса) может найти «исходный или первоначальный, первичный человеческий образ, а он есть Божий образ в нашей душе», чтобы потом из этого образа и рождался вновь порядок мира [ПТП 2014: 461].

Для этого человек и создаёт такую специальную культурную форму, как роман Пруста или театр Арто, на которой и внутри которой предлагается проделывать эту работу, только искусственно, то есть предлагается как бы перенести туда войну страстей, дабы не получить реальную войну: если не хотите алхимического театра, тогда получите реальные войны, реальное насилие [ПТП 2014: 461].

Здесь мы слышим повтор сказанного ранее и много раз: человек на себе, на своём опыте вновь воссоздает черед труд страдания те нормы и правила человеческой жизни, которые до этого опыта и труда ему предъявлены были как внешняя схема (правила морали), но он эти правила вновь на себе вырабатывает, и тогда они становятся порядком его собственной душевной организации [ПТП 2014: 462].

Мы проделываем усилия, которые как сущие и готовые предметы и состояния исходно в нас отсутствуют. Мы проделываем «трансцендирующие усилия», усилия по выхождению за рамки, за видимое существование, но без этого трансцендирующего усилия человеческого существа нет.

И кстати, приводит пример М. К., у А. Арто так и случилось в реальной жизни. Он предупреждал, что, если не строить алхимический театр, не проживать и не перемалывать чуму на сцене, то чума будет в реальной жизни. Так и случилось – пришли фашисты к нему во Францию. Арто на себе самом это пережил и сошёл с ума.

«Сотворение мира не есть нечто такое, что произошло раз и навсегда, <…> оно происходит ежедневно»

(ОВ: 111).

Эти культурные миры, миры Пруста и Арто – это миры, в которых заново и вновь рождаются человеческие миры. Сотворение таких миров означает создание шанса на то, что Освенцим вновь не повторится. В романе-произведении совершается душевная работа по перемалыванию страстей, по борьбе с собственной чумой, с тем, чтобы вновь сотворить порядок человеческого мира, дабы человек в своих страстях не устроил в реальном мире реальную чуму. Если же такие миры не создаются, то к нам в дом рано или поздно постучится реальная Чума. Придёт и скажет: «Я здесь! Открывай, падло!».

Место встречи и присутствия

Реальность произведения имеет сверхчувственную природу. М. К. ещё раз акцентирует тему реальности. Это реальность души. Выше мы обозначили феномен её расширения и сжатия, разборки и сборки (наращивание тела души, ее органов). Эта тема реальности души связана с самим законом душевной жизни.

Мы ведь появляемся в мир, который уже как-то устроен, имеет свои законы жизни, выраженные в обычаях, нравах, порядках, традициях, как бы к ним ни относиться. Вот человек является в мир, а он уже есть. И ему в этом мире с его душевной организацией, как-то надо уместиться, найти своё место. Но мир не уготован для меня. Вся проблема человеческой жизни, акцентирует М. К., и «состоит в акте, которым мы можем найти свое место в мире с тем сознанием, какое имеем» [ПТП 2014: 469]. Это проблема умещения себя в мир, не просто в качестве страдающего и претерпевающего, переживающего несправедливость мира, но в качестве носителя сознания, которое некуда деть.

Простой бытовой пример. Каждый день люди ездят в общественном транспорте. И каждый день претерпевают. Зашёл я в автобус. Точнее, с трудом влез. На одной руке дочка, везу ее в садик. В другой санки. Людей набилось битком. Все места заняты. Тесно, люди сидят, стоят, почти лежат. Кто с авоськами, кто с детьми, кто с чем, и мне надо как-то уместиться в этом мирке, да ещё как-то ехать вместе с этим миром, и так, чтобы мы не поубивали друг друга. Едем и претерпеваем, стиснув зубы, скорей бы, чёрт возьми! Наконец-то, доехали! Уфф! И автобус тебя вместе со всеми вываливает как хлам из своего тела вместе со всеми.

Этот момент, момент появления меня в мире и столкновения с ним, М. К. называет анархическим, поскольку он связан с тем, что новый я, появляясь в мир, являюсь в этот мир с уже заведенным порядком, и эта встреча меня с миром разрушительна. Надо пройти эту точку, принимая мир в себя, и так, чтобы мир принял меня, не отторгнул [ПТП 2014: 469]. Это вхождение в мир сопряжено с разрушением моих не только представлений, но и всей душевной организации.

И прежде чем душа (мысль) организуется и состоится, необходимо пережить разрушение привычного порядка, привычного строя мысли, с тем, чтобы потом её вновь собрать. Так и А. Арто совершал на сцене разрушение порядка, но театральное разрушение, приводя в движение душевный строй, чтобы из него родилось новое понимание и новый смысл, и осознание себя в мире, новое понимание, которое и упорядочивает строй души.

Ведь первая встреча с миром не упорядочивает, а разрушает, я действую реактивно и принимаю его как несправедливый, поскольку я к нему, и он ко мне не приспособлены. Я миром не зван, а мир для меня не справедлив. А потому мир для меня злой, чужой, разрушительный. И мне необходимо совершить душевную работу по перестройке, разборке и сборке душевной организации, в силу чего выстраивается новое понимание, которое помогает собиранию меня, но уже меня в мире. Вот для таких работ по перестроению души и нужны особые инструменты, скажем – театр, или роман, литературный или философский текст.

Правда, здесь М. К. почему-то не вспоминает про любовь – материли, родителей. Я являюсь в мир и меня же любят, принимают. И тем самым помогают мне как-то в этом мире устроиться. Если же человек рождается в таком мире, в котором его не ждут и не любят, то это радикально трагичная ситуация.

Но несмотря на любовь, фактически человек, являясь в мир, идёт далее по нему вслепую, не ориентируясь, реактивно. Организованный и существующий до меня мир уже как-то направлен, имеет свой строй и организацию. А мои эмоции души не ориентированы, не направлены, реактивны. Создание произведения