Утро - Мехти Гусейн

- А ты не спросила, где этот щенок бродил так долго?

- Он так сладко спал... жалко было будить. Утром спросим.

Но Пирали не успокаивался:

- Не давала мне его поучить как следует. И вот увидишь, сама же будешь рвать на себе волосы! Если узнаю, что он связался с этими подстрекателями, которые всюду кричат "эксплуатация", "эксплуатация", то и ты его не спасешь: отколочу так, что костей не соберет...

- Э, упустил ты свое время, - язвительно ответила жена. - Аслан один теперь справится с десятком таких, как ты. Не смеши зря людей. Тебе ли одолеть его?

- Неужели ты думаешь, глупая голова, что мне не одолеть мальчишку, у которого молоко еще не обсохло на губах? Ты считаешь, что я настолько одряхлел?

- Я свое сказала. А кто из нас прав - покажет будущее.

Пока Пирали с женой препирались, Аслан и Гусейн-кули - это был он торопились изо всех сил. Особенно старался поскорее закончить работу старый наборщик, который понимал, что задерживаться ему здесь нельзя. Надо поскорее допечатать последние экземпляры листовки и, пока не рассвело совсем, незамеченным уйти отсюда.

Прокламацию, написанную Азизбековым по случаю злодейского убийства и предстоящих похорон Ханлара, пришлось печатать здесь, а не в типографии из-за простой случайности. Около полуночи в типографию спешно приехал редактор русской газеты. По требованию издателя - бакинского миллионера Тагиева, этот господин должен был срочно переделать им же самим написанную для завтрашнего номера газеты передовую. Задача была не из легких. Ему было предложено снять все нападки на третью, монархическую Государственную думу и, наоборот, усилить верноподданнические мотивы, то есть приложить все усилия к тому, чтобы статья получилась хвалебной. По озабоченному выражению лица редактора и по тому, как он снял пиджак и повесил его на спинку стула, садясь за гранки, Гусейнкули понял, что этот господин не скоро покинет типографию. Еще бы: статью почти всю надо было переписать. Но это значило, что выполнить задание Азизбекова в срок не удастся и к утру листовки не будут расклеены на улицах.

- Пока этот тип здесь, я ничего не смогу сделать, - тихонько сказал Аслану раздосадованный Гусейнкули. - Я его давно знаю. Любит всюду совать свой нос. Малейшее подозрение с его стороны - и тогда все пропало. Имей мы тут поблизости какой-нибудь укромный уголок, сейчас захватили бы с собой набор, краски, бумагу, все, что требуется, и без помех сделали бы свое дело.

- Укромный уголок? - переспросил Аслан и после недолгого раздумья добавил: - Наш дом! Бери все, что нужно, и пошли.

Гусейнкули завернул спрятанный набор в толстую бумагу и передал Аслану, стоявшему в тесном коридоре.

- Жди меня на улице. Сейчас выйду. Но смотри в оба! Если попадешься с набором - нам конец.

Ждать Аслану пришлось недолго. Вскоре показался иаборщик с большим свертком подмышкой и бросил коротко:

- Пошли!

Они зашагали по пустынной улице. Разумеется, Аслан хорошо знал нрав своего отца. Если старик обнаружит, что у него в доме печатают прокламации, поднимет шум и попытается избить его. Но Аслан чувствовал в себе достаточно силы: "Пусть только поднимет на меня кулак. Я схвачу его за руку и скажу: "Осторожнее, отец, тебе больше не справиться со мной!" Но ему очень не хотелось, чтобы дело дошло до драки. Отец есть отец. Его надо уважать!

А все-таки поручение Мешади для него важнее всего. Работа уже близилась к концу. Оставалось допечатать всего несколько экземпляров листовок, когда в соседней комнате закашляла мать. "О, значит, отец встал. Он сейчас же войдет сюда", - сообразил Аслан и, мигом вскочив с места, стал в дверях.

В коридорчике показался заспанный отец. Пирали был еще в нижнем белье. Увидев сына уже на ногах, он откашлялся и спросил охрипшим голосом:

- Где это ты пропадаешь, бродяга?

Аслан молча, смущенно посмотрел на отца. Стараясь, чтобы старик не заметил наборщика, он осторожно прикрыл за собой дверь и хотел проскользнуть мимо отца к выходу во двор. Но Пирали загородил ему дорогу и, схватив за ворот рубахи, потянул к себе.

- Тебя спрашивают, негодяй! Где это ты прогулял всю ночь напролет?

Аслан опять промолчал. Только крепко сжав кисть отцовской руки в ставших сильными пальцах, он освободил ворот рубахи и вышел во двор. Но не так-то легко было отделаться от отца: Пирали выбежал вслед за сыном.

- Думаешь, вырос, так я не трону? Клянусь аллахом, так вздую, что проваляешься в постели сорок дней и сорок ночей!

- За что отец? Разве я провинился в чем-нибудь? - невинно спросил Аслан. - Правда, вернулся поздно. Но почему же мне не погулять с товарищами? Ничего плохого я не делал, а кроме того, я уже не ребенок. Я уж достаточно вырос, чтобы стать самостоятельным.

- Как? Быть самостоятельным? А я, по-твоему, кто?

- Ты мой отец, и я обязан почитать тебя. Но скажи сам: когда-нибудь я позволил себе что-либо неприличное, плохое при тебе?

Учтивый ответ сына понравился мастеру. Он смягчился.

- Все-таки нехорошо, сынок! Ведь я и мать не спали, всю ночь. Почему заранее не предупредишь, куда идешь?

- Тебя не было дома, когда я уходил.

- Сказал бы матери.

- Забыл второпях.

Как ни старался Аслан отвести отца подальше от своего окна, это ему не удалось. Не по годам зоркими глазами Пирали заметил в освещенной комнате наборщика Гусейнкули. Старик изменился в лице.

- А это кто такой? Что он здесь делает?

Аслан бросил мимолетный взгляд в окно. Наборщик успел уже все собрать и связать в свертки. Аслан успокоился.

- Это твой старый знакомый, отец, - обрадованно ответил он. - Рабочий Хаджи Зейналабдина Тагиева. Прекрасный человек.

- Может быть, он и прекрасный человек. Но какие у тебя с ним дела, да еще в ночную пору?

Мастер опасливо и подозрительно уставился на сына. Мысль его учащенно заработала. "Это он, этот самый наборщик, портит мальчика. И, наверное, жена знала об этом, да ничего не 'сказала... Чем они тут занимались?"

Пирали закричал в бешенстве:

- Послушай, щенок ты этакий! Уж не тайное ли собрание у вас здесь было?

- Потише, отец, разбудишь соседей. - И Аслан, просунув голову в открытое окно, поторопил наборщика: - Скорее, дядя Гусейнкули, светает.

Только этого, казалось, и доживался наборщик. Схватив подмышку свертки, он вышел из комнаты и встретился во дворе лицом к лицу с мастером Пирали. Они долго молча переглядывались. Пирали сердито сопел, а Гусейнкули сделал вид, что он приятно удивлен.

- Вот не ожидал, мастер Пирали... Это твой, оказывается, дом?

- Дом-то мой, но я тебя сюда не приглашал.

- Что ж, раз не приглашал, то я у тебя не откушу ни куска лепешки...

Гусейнкули был явно обижен. Но Пирали шел напрямик:

- Вот что, Гусейнкули! Ты можешь хоть проламывать половой стену. До этого мне дела нет. Но я не паз-волю, чтобы ты увлек моего сына на ложный путь.

- Аллах ведает, кто из вас на ложном пути - ты или твой сын.

Аслан взял один из свертков у Гусейнкули и помчался вниз с пригорка. Отбежав на несколько шагов, он тихонько свистнул. Будто из-под земли выросли три человека. Аслан, торопливо развязав сверток, распределил между ними листовки, и все трое, не проронив ни слова, быстро пошли к городу.

Аслан вернулся обратно. Пожалуйста, теперь он готов был держать ответ перед отцом, ему ничего не было страшно. Он мысленно сопровождал товарищей и представлял себе, как они расходятся по разным улицам и наклеивают на стены и заборы листовки. Аслан сразу же почувствовал удивительное облегчение. Усталость как рукой сняло.

А между тем беседа мастера Пирали с наборщиком продолжалась.

- Ну, а что, если я пойду и сообщу о всех твоих проделках Тагиеву? Он с живого сдерет с тебя шкуру... - говорил Пирали.

- Я знал, что ты ладишь с хозяевами, но не думал, что ты доносчик... насмешливо ответил наборщик.

- Тебя бы я не пожалел! Хочется тебе лезть в петлю, ну и лезь! Но зачем ты тянешь туда моего сына?

- Послушай, Пирали, ведь не всегда ты был мастером. Я помню тебя простым рабочим с мозолистыми руками! А ты? Где твоя честь, где твоя совесть? Не видишь, как расправляются с нашими товарищами? Обнаглели до того, что стали убивать рабочих из-за угла. Что ж, по-твоему, они могут убить такого замечательного человека, как Ханлар, а мы должны сидеть, сложа руки?

- Ханлар? Это не тот ли бойкий парень из Карабаха? Ну, такого мне не жалко. А что ж ты думал? Он будет замахиваться на самого царя, на такую святыню, а ты еще хочешь, чтобы земля его носила?

- Мне больше нечего сказать тебе, Пирали. Горбатый человек действительно станет стройным только в могиле. Тьфу! - Гусейнкули безнадежно махнул рукой и удалился быстрыми шагами.

Аслан краснел и бледнел, так ему стыдно было за отца. Но что он мог поделать?

- Где ты связался с этим старым волком? - попытался сорвать зло на сыне мастер Пирали. - Потому оя и весь в лохмотьях, что не ладит с хозяевами. Худой как щепка. Шея тоньше грушевого черенка... Вот что, Аслан, говорю тебе в последний раз: отстань от этих смутьянов! Иначе, клянусь аллахом, я на самом деле разорву тебя на мелкие части, и каждый кусочек будет не больше твоего уха! - Сжав челюсти, Пирали и винулся на сынае но занести руку все же не решился. Слишком большую силу почувствовал он в сыне, когда тот освобождал ворот своей рубашки.