Утро - Мехти Гусейн

Тетушка Селимназ долго молчала. Мешади отпил глоток уже остывшего чая и снова поставил стакан на стол. Он подошел к матери и ласково положил руку на ее сухонькое плечо.

Как бы очнувшись от раздумья, старая женщина сказала:

- Не думай, что твоя мать ничего не поняла. Я-то знаю, для чего ты рассказал свою сказку. Уж если женщина, родившая дочь, оказалась такой стойкой, то что говорить о матери, родившей сына? Не совестно ли ей требовать, чтобы сын свернул с пути?

В голосе ее проскользнули нотки обиды.

- Нет, ну что ты! - уловив эти нотки, возразил Мешади. - Разве ты когда-нибудь пыталась заставить меня свернуть с избранного пути? Просто вспомнился случай - вот я и рассказал. Но ты устала, мама, ложись спать...

Из кабинета донесся стон. Мать и сын замолкли и прислушались. Это стонал и бредил Рашид.

- Ой, какое горе, какое несчастье! - вздохнула тетушка Селимназ. Действительно, настали трудные времена. До каких же это пор будем мы жить в страхе и смятении? Как ты считаешь, Мешади?

Но Мешадибек не слышал ее. Он думал о своем: "Удалось ли Аслану выполнить то, что ему поручено?"

Глава двадцать пятая

Аслан редко возвращался домой засветло. Поручений у него было много, как выражался наборщик Гусейнкули: "Хлопот полон рот". И он уже давно стал равнодушно относиться к упрекам матери. Отца он слегка побаивался, но все же не настолько, чтобы из-за этого бросить революционные дела, которыми он так увлекся в последнее время. Он знал, что отец подозрительно относится к его частым отлучкам. Но именно теперь, после ареста Байрама, приходилось все чаще и чаще пропадать из дому. Мастер Пирали не на шутку тревожился. Он очень боялся, как бы не оказалось, что сын вступил в тайную революционную организацию, и однажды попытался завести с ним разговор о Мешад'ибеке:

- Ну, Аслан, убедился теперь в моей правоте? Увидел, что старый Пирали кое-что соображает? Во всей этой кутерьме на заводе повинен Мешадибек. В участи бедного Байрама тоже виноват не кто иной, как он.

Как ни зелен был еще Аслан, но все же понял, к чему ведется этот разговор. "Испытывает меня отец. Хочет выудить мою тайну. Как же, так я тебе ее и выложил!".

Он выслушал отца покорно и почтительно, стараясь не ввязываться в спор и проявлять безразличие к обвинениям против Мешади.

Вот это безразличие сбило с толку отца. И Пирали готов был уже допустить, что ошибся, но все же счел за лучшее побольше нагнать страху на парня.

- Знай, кто примкнет к ним, - он произносил это к "ним" с особым ударением, - тот доживет свой век в Сибири. Мало я уговаривал Байрама не лезть не в свое дело, тихо и мирно зарабатывать свой хлеб? Он не послушался, связался с ними, сам попал в беду и семью обрек на голод. Как говорится, безбородый пошел добыть себе бороду, а остался без усов. Душа моя, и не вздумай идти против власти. Не ты созд'ал мир, и не тебе его исправить! Не могу взять в толк, чего они хотят от хозяев! Да не будь хозяев, все мы околели бы с голоду!

Аслан до этой минуты ничем не выдал себя, он сохранял хладнокровие. Казалось, судьба Байрама вовсе ему безразлична. Но когда отец пожалел хозяев, тут уж Аслан не выдержал и резко возразил:

- Не понимаю, отец, чего ты держишься обеими руками за этих богачей? Кому же не известно, что любой хозяин, какой бы он ни был, все равно грабит рабочего, наживается за его счет?

У мастера Пирали глаза чуть ли не полезли на лоб.

- Сам ты, своим умом, до этого дошел или, как попугай, повторяешь с чужого голоса?

- А чем я глупее или хуже других? Глаз не имею или слух у меня притупился? Хозяин не может существовать, если он не эксплуатирует рабочих. Это уж закон!

Мастер Пирали не раз слышал про "эксплуатацию". Рабочие, недовольные порядками на заводе, особенно часто произносили это слово на собраниях и митингах. Писали его и в газетах. Но, услышав, что семнадцатилетний сын, дитя, говорит "эксплуатация", мастер Пирали всполошился. Его подозрения снова усилились.

- Не дай бог узнать мне, что ты заодно с ними! Я сам потащу тебя в участок и отдам в руки полицейским. И не посчитаюсь, что ты мой сын.

- Кто это "они"?

- Те, с кем связался Байрам.

- Отец, - горячо сказал Аслан, теряя выдержку, - Байрам ни в чем не повинен! Бастовал вместе со всеми и требовал свое.

- Нет, не свое он требовал, - закричал мастер, - не свое! Хотел, чтобы Рахимбек вынул изо рта кусок и отдал ему. А Рахимбек же не дурак, он не даст! Потому что собственное брюхо дороже родного брата.

- Но мы ведь добились своего?

- Добились! Зачинщиков забастовки посадили в тюрьму. Вот чего вы добились! - Мастер Пирали стал угрожающе размахивать кулаком прямо перёд носом Аслана - Не говори потом, что отец тебя вовремя не предупреждал. Сиди спокойно и не лезь на рожон, иначе не сносить тебе головы. Зарабатывай свой кусок хлеба честным трудом. До политики тебе дела нет! - И он пробормотал, возмущенно пожимая плечами: - "Эксплуатация"! Слыхано ли, чтобы мусульманин произносил такие слова?..

Однако, несмотря не строгое предупреждение отца, подозрительные отлучки Аслана не прекращались. А в этот вечер, похоже, он и вовсе не собирался вернуться домой.

Лежа в постели, мастер Пирали беспокойно ворочался с боку на бок, как будто под ним были горячие уголья. Наступила глубокая ночь, а Аслан не возвращался. Обеспокоенный отсутствием сына и измученный бессонницей, старик растолкал жену.

- Этот собачий сын все еще не вернулся, - сказал он. - Не попал, ли он, не приведи аллах, в руки полиции? Сердце мое чует, что он угомонится только после этого...

- От тебя не услышишь доброй вести, старик, - сонным голосом отозвалась жена. - В чем мальчик мог провиниться?

Так и не дождавшись сына, старик заснул. Зато встревоженная мать не находила себе места. Она то проходила в каморку сына и смотрела на нетронутую постель, то брела обратно и, печально вздыхая, ложилась рядом с мужем.

Перед рассветом она поднялась с постели еще раз и снова пошла в комнату Аслана. На этот раз она стала свидетельницей странного зрелища. За столом, освещенным десятилинейной лампой, сидели друг против друга Аслан и еще какой-то мужчина в пенсне и с глубоким шрамом на лбу. Перед ними лежало что-то вроде стальной квадратной доски. Чужой мужчина накладывал на этот четырехугольник чистый лист бумаги, а Аслан водил валиком по бумаге, как по тесту, и сняв почерневший с одной стороны лист, складывал в стопку. Аслан работал, как заведенная машина, и только часто вытирал вспотевший лоб.

Женщина стояла у приоткрытой двери и наблюдала за однообразными движениями сына. Вскоре она догадалась, что сын вместе с неизвестным мужчиной печатают что-то, переступила порог и тихо спросила:

- Где ты пропадал, сынок? Всю ночь ждем и не дождемся. Пожалел бы нас, стариков!

Аслан вздрогнул, попытался ладонями закрыть доску и стопку бумаги, но узнал голос матери. Он поднес палец к губам, подавая знак молчать, и бросился к ней.

- Тише, мать! Молчи! Прикрой дверь, не то отец услышит, - шепнул он ей на ухо. - Если он спросит про меня, скажи, что я давно сплю...

- Кто так делает, сынок? - отозвалась мать тоже шопотом. - Лампа горит, окно настежь... Ты-то никого не разглядишь в темноте, а какой-нибудь случайный прохожий взглянет в окно и увидит, что тут делается. Тогда что?

- На улице поставлен наш человек. Чуть что - подаст сигнал. - И Аслан заторопил: - Ты иди, иди, мама. Ложись. А если отец проснется, начнешь покашливать. Ладно?

Мать прикрыла за собой дверь и бесшумными шагами пошла к себе. Пирали слад ко похрапывал. Она осторожно улеглась на свое место. Теперь можно бы спокойно уснуть, но сон прошел. Она чувствовала себя, как на иголках. "Что же это он делает, негодник? И еще чужого человека привел ночью в дом! Если Пирали проснется, он изобьет мальчика до полусмерти", - думала она.

Пирали вдруг перестал храпеть и перевернулся на бок. Жена замерла от страха. Но тут же подумала: "Может быть, я зря укоряла мужа. И верно, Аслан занимается чем-то таким... Надо было и самой сказать ему: "Сынок, зачем тебе это? Лучше уж не вмешивайся не в свои дела!"

В окно был виден краешек неба. Звезды гасли одна за другой. Приближался рассвет. Тревога женщины росла с каждой минутой. Вот-вот проснется муж, выйдет во двор умываться, увидит в окне горящую лампу. Если он узнает, в чем дело, живого места на Аслане не оставит.

Мастер Пирали раскрыл глаза.

- Не вернулся еще этот собачий сын? - спросил он, снова толкнув жену в бок.

- Что ты, старик? Так ты мне все ребра поломаешь. Малютка давно вернулся и лег.

- А ты не спросила, где этот щенок бродил так долго?

- Он так сладко спал... жалко было будить. Утром спросим.

Но Пирали не успокаивался:

- Не давала мне его поучить как следует. И вот увидишь, сама же будешь рвать на себе волосы! Если узнаю, что он связался с этими подстрекателями, которые всюду кричат "эксплуатация", "эксплуатация", то и ты его не спасешь: отколочу так, что костей не соберет...