Утро - Мехти Гусейн

- Дядя Ахмед, а, кроме тебя, с нашего завода никто не пришел?

Ахмед вздохнул.

- Видно, боятся, сынок.

- Чего боятся, кого боятся? - невольно возвысил голос Аслан.

Старый рабочий опустил потухшие глаза и не сразу ответил:

- Не все такие смелые, как ты...

Аслан не мог высидеть здесь, у гроба, где царило никем не нарушаемое, томительное безмолвие, Бесшумными шагами он вышел из мечети и уселся на каменной ступеньке у входа, прислонившись плечом к стене. Теперь он сильнее ощутил усталость. Ступни его ног болезненно горели, глаза слипались. С полуночи и до утра он обежал не одну улицу, не один переулок. Вспомнилось, как он ходил из дома в дом и торопливо оповещал людей. И никто из них пока не пришел. Аслан тяжело вздохнул: "Ну, чего боятся? Чего? - спрашивал он сам себя. Он закрыл глаза, стараясь представить себе поодиночке всех, к кому стучался ночью. - Неужели все они такие трусы? Сами же сказали, что придут. Неужели только для того, чтобы отвязаться от меня?" - думал Аслан. Сознание его, однако, затуманивалось, лица людей, которых он вспоминал, медленно расплывались и исчезали,

Услышав шаги проходивших по каменным плитам людей, Аслан вздрогнул и раскрыл глаза. Кажется, он так и заснул сидя. Сколько минут он спал, Аслан не знал. Но солнце уже поднялось довольно высоко. А во дворе мечети было не так пусто, как раньше. Здесь уже толпилось десятка три мужчин, и среди них Аслан увидел кое-кого из тех, кого он сам сюда позвал. А в ворота входили все новые и новые люди.

Вдруг Аслан услышал знакомый голос:

- Ну, Аслан, как наши дела?

Аслан вскочил на ноги. Краткий сон освежил его. Перед ним стояли Азизбеков и Шаумян. Третьего человека Аслан не знал. Ни в выражении их лиц, ни в тоне Азизбекова Аслан не смог уловить ни малейших следов неуверенности. Словно угадав, что тревожит Аслана, Азизбеков сказал:

- Придут, все придут, - и протянул парню руку.

Аслан поздоровался с Азизбековым и Шаумяном и вежливо подал руку их спутнику.

Теперь он был совершенно спокоен. Внутри ограды становилось тесновато.

Дробный цокот конских копыт привлек их внимание.

- Так и есть, полицмейстер явился! - заметил Аслан. - Где народ - там и полиция.

Однако никто из конных полицейских не пытался въехать во двор мечети. Шопотом, огорченно Аслан спросил у Мешадибека:

- Товарищ Коба не придет?

Азизбеков, не отрываясь, следил за полицмейстером, который слез с коня и отдавал приказания своим людям. Однако он ответил Аслану:

- Коба давно уже здесь, Аслан.

Сердце Аслана забилось голубем.

- Где же он?

Азизбеков показал на незнакомца, чью руку Аслан пожимал сегодня.

- Этот? Значит, это и есть товарищ Коба?

Двор мечети густо заполнился людьми. Они говорили между собой на разных языках, и гул голосов усиливался с каждой минутой. Уже и сейчас стало видно, что траурное шествие будет внушительным.

Вскоре показались рабочие с промысла Нафталан, которые выносили из мечети гроб с телом Ханлара. Толпа всколыхнулась. Русские сияли шапки. Музыканты из духового оркестра, дожидавшиеся на улице, заиграли траурный марш. Толпа раздалась в стороны и пропустила гроб. Вслед за гробом люди густо повалили на улицу.

Гулкие шаги участников многотысячного шествия напоминали отдаленные раскаты грома. Привлеченные звуками траурного марша, бакинцы гурьбой высыпали из переулков и, спросив, Ханлара ли это хоронят, вливались в колонну, следующую за гробом. Жены и дети богачей, живущие в роскошных особняках, выходили на балконы и высовывались в окна, думая, что хоронят кого-нибудь из именитых городских миллионеров, и с любопытством разглядывали гроб с телом убитого рабочего и бесчисленное множество венков.

По тротуарам, суетливо расталкивая друг друга и перебрасываясь на ходу отрывочными фразами, протискивались любопытные горожане. Аслан невольно прислушивался к тому, что говорили эти люди.

- Видел счастливчика, а? - спрашивал один.

- Богачу, брат, везде почет. Для нас с тобой не нашли бы и лоскута бязи на саван.

- С чего ты взял, что он богач? Гроша ломаного не имел за душой! возразил первый.

- А ты знал его?

Аслан умышленно замедлил шаг. Но трубы, гремя и рыдая, заглушили ответ.

Процессия вышла на широкую улицу. Большая толпа рабочнх с табачной фабрики пристроилась к колонне. Аслан вспомнил тревогу, охватившую его утром при виде пустынного двора мечети, и слегка подтолкнул локтем шагавшего рядом с ним старика Ахмеда.

- Наши бакинцы ничего не боятся, - прошептал он. - Видишь, как они любили Ханлара Сафаралиева?...

Ахмед задумчиво глядел на море голов и, видимо, укорял себя за то, что так нехорошо отозвался утром о рабочих, сказав, что они побоятся прийти на похороны.

- Я был не прав, - сознался он. - Видишь, какая масса народу, какая силища... Народ ничем не запугаешь!

- Подожди. Что это там такое? - вдруг перебил его Аслан.

Полицмейстер резко натянул поводья. Конь встал на дыбы и заплясал. Ударом нагайки полицмейстер осадил коня. Он подозвал к себе Ивана Вацека, слесаря из Биби-Эйбата, и что-то стал ему говорить.

Аслан, энергично работая локтями, протиснулся вперед. Ему удалось расслышать слова полицмейстера, который обратился к Вацеку, не подозревая, что имеет дело с членом Бакинского комитета партии:

- Ты распорядитель похорон? Чтоб не было музыки!

Скорбные звуки труб, однако, росли и ширились над улицей, тесно запруженной людьми. Человеческое море вал завалом катилось мимо насупленного полицмейстера.

- Прекратить музыку! - снова сказал он резко. Вацек. развел руками и пошел к музыкантам. Еле заметная ироническая усмешка промелькнула на его губах.

Аслан отделился от своего ряда и теперь шел вблизи от Кобы и Азизбекова.

Оркестр замолк. Последний звук оборвался, как стон. Музыканты, опустив трубы, вышли из процессии.

Зоркие глаза Аслана заметили, как Коба сделал жест рукой, и сейчас же две группы рабочих стали пробираться к гробу. Впереди и позади гроба появились два хора. Зазвучали голоса:

... Вы жертвою пали в борьбе роковой...

"Молодец, это он сделал в отместку полицмейстеру", - восторженно подумал Аслан.

Пели не один, не два человека, похоронный марш подхватили десятки, сотни голосов. Пели русские, азербайджанцы, татары, армяне, грузины...

Полицмейстер, теряя самообладание, кричал во все горло:

- Что вы, в своем ли уме? Прекратить пение!

Но его как будто никто не слышал.

Глядя на суровые лица Кобы, Шаумяна, Азизбекова и уверенно шагавших вместе с ними рабочих, Аслан понял, что никто из них нисколько не боится взбешенного полицмейстера. Песня звучала с прежним упорством, а толпа с каждой минутой росла.

Аслану казалось, что этот мощный хор голосов и мерные шаги - все это является воплощением единства рабочих.

Азизбеков поманил к себе Аслана.

- Позови Ивана Прокофьевича Вацека, - шепнул он. - Ты ведь знаешь его? Коба хочет ему что-то сказать.

Ринуться в толпу и привести Вацека, было для Аслана делом одной минуты.

- Разошли надежных товарищей по заводам. Пусть заводы по пути похоронной процессии дают гудки, пока будет виден гроб.

Вацек кивнул и отошел. Шепнув несколько слов то одному, то другому рабочему, он снова пробрался поближе к полицмейстеру, где должен был находиться распорядитель похорон.

Процессия свернула к предместью города - Баилову. Слева темнело море.

Конные городовые попытались въехать в толпу, чтобы грубой бранью и ударами нагаек заставить прекратить пение. Но рабочие еще более сплотились, и напуганные ударами кулаков кони отпрянули назад.

Аслан услышал голос Кобы:

- Ничего, товарищи, замолчим! Они раскаются в том, что не дали нам петь.

Хор быстро замолк.

Однако тишина длилась недолго. Когда колонна достигла Баилова, вдруг запел гудок. За ним другой, третий. Мощный и тревожный рев гудков, сливаясь воедино, раскатывался далеко во все стороны и был слышен на самых отдаленных окраинах города.

Рабочие шли молча. Только растрескавшаяся от летнего зноя бакинская земля как бы сотрясалась под шагами. За гробом Ханлара шло двадцать тысяч человек.

Пристав, наблюдавший за порядком где-то далеко в конце колонны, пришел в исступление от безумолчного рева десятков гудков. Он подскакал на коне к полицмейстеру и растерянно выпалил:

- Ваше благородие, что мы наделали! Пусть бы лучше играла музыка, чем эти гудки, - меньше бы высыпало народу на похороны.

Аслан торжествовал.

И полицмейстер и пристав, в добротных мундирах с начищенными пуговицами, на сытых конях, с десятками стражников, ждущих команды, показались вдруг жалкими и беспомощными Аслану - молодому рабочему парню в полинялой рубахе и чустах.

Процессия растянулась на пять километров. Люди, заполнив всю ширь улицы, шли тесными шеренгами. Их мерная и спокойная поступь напоминала шаг армии, уверенной в своей непобедимости.