Утро - Мехти Гусейн

- Гм... мужчины... Рыцари с открытым забралом... и Мешадибек насмешливо улыбнулся. - Наивный ты человек, Рашид. Хороший, но наивный. Сейчас люди придерживаются иных правил. Твой отец, например, не гнушается доносить полиции. А как он защищает свои капиталы! Ханлар мешал Мухтарову и компании грабить рабочих - Ханлара убивают из-за угла. И это теперь считается в порядке вещей. Человеческое достоинство и право втоптаны в грязь. Власти сами поощряют тех, кто режет, убивает и вешает людей.

- А что ты посоветуешь мне, братец, как мне быть? Подать жалобу?

- Кому ты будешь жаловаться? Где ты найдешь правосудие? Полиция заодно с такими негодяями. Вряд ли там забыли о тайных собраниях, которые мы устраивали у тебя на квартире, о том, что ты долгое время путал им все карты.

- Ну, а как же мне быть?

- Смотри в оба. Будь осторожен. Умей отличать друга от врага.

В комнату вошла тетушка Селимназ. Заметив кровоподтеки на лице Рашида, она вскрикнула:

- Ой!.. Что с тобой? Да перейдут на меня твои горести!..

- Братья Косалары пытались утопить его в море. Рашид насилу от них вырвался, - объяснил Мешади.

Старая, много видавшая в жизни тетушка Селимнвз все же не поверила ушам своим и переспросила:

- То есть, как утопить?

- Так, просто. Пытались связать по рукам и ногам и сбросить со скалы в море.

Растерянно глядя то на сына, то на Рашида, она как бы про себя сказала:

- Ну, а бог? Разве бог не видит, что делается на земле?

- Вот видишь, как трудно приходится честному человеку, - сказал Мешади Рашиду. - Ты не революционер, нет. Ты даже плохо разбираешься в политических вопросах. Ты добивался свободы только в одном - хотел жениться на той армянской девушке, которую любишь. Казалось бы, кому какое дело? Но... властям выгодно, чтобы армяне и азербайджанцы враждовали. Так легче можно отвлечь их от вопросов классовых, от революционной борьбы. И злые силы встали на твоем пути. А сколько же насилия и злобы встречает на своем пути тот, кто добивается истинной свободы для всех трудящихся!

Рашид собрался было уходить. Мешадибек не отпустил его.

- Не советую тебе пока выходить на улицу. Наверное, они уже в городе и, может быть, рыщут где-нибудь поблизости.

Рашид снова сел в кресло. Тетушка Селимназ пошла приготовлять ужин. Из кабинета Мешадибека донесся бой часов. Било одиннадцать.

- Рашид, - сказал Мешадибек, - в нашего товарища Ханлара Сафаралиева стреляли четыре дня назад, а убийцы все еще на свободе. Власти не только не тронули их пальцем, но, вероятно, даже наградят. Они хотят выстрелами запугать нас. Нет, не запугают!

Глава двадцать четвертая

Тетушка Селимназ была удручена сообщением о смерти Ханлара. А тут еще злодеяние, которое чуть не стоило жизни племяннику Рашиду. От волнения она выронила большое фарфоровое блюдо. И вдобавок, снимая с очага горячую кастрюлю, в которой тушились зеленые стручки фасоли, обожгла руки.

Что же это делается на свете?

Опасности подстерегали на каждом шагу ее сына и его друзей. Злой враг чинил над ними расправу. Разве тетушка Селимназ не понимала, что судьба дорогого Ме-шади неотделима от судьбы его товарищей?

Мысль о том, что когда-нибудь у нее могут отнять единственного сына, все настойчивее преследовала ее.

Машинально она разбила несколько яиц, взболтала их в чашке и залила только что снятую с огня тушеную фасоль. Растекаясь по горячим стручкам, яичная масса сразу загустела. Даже не пришлось снова ставить кастрюлю на очаг. Тетушка Селимназ взяла по полной тарелке только что приготовленного ею кушанья и пошла в столовую, но там уже никого не было.

- Где же вы? Рашид! Мешади! - позвала тетушка Селимназ и заглянула в кабинет сына.

Рашид лежал на диване. Мешади прижал палец к губам и знаком попросил мать не шуметь. Он на цыпочках прошел в столовую и плотно прикрыл за собой дверь.

- Так, бедняга, одетый и заснул, - сказал Мешади-бек. - Добился-таки дядя своего. Сам толкает родного сына к гибели!

- Эй, сынок! Вчера встретила мать Рашида. Бедняжка высохла как щепка. Все плачет... Говорит: "Нет на свете человека несчастнее меня". Была бы согласна жить в бедности, лишь бы Рашид образумился.

Мешадибек взялся за вилку, но вдруг посмотрел на часы и отодвинул тарелку.

- Что-то нет Аслана, мама, - встревоженно сказал он. - Пора бы ему уже вернуться.

- А куда ты его послал?

- Сказать товарищам о смерти Ханлара. Надо, чтобы об этом знали все.

Слова сына снова напомнили тетушке Селимназ то, о чем она думала недавно на кухне. Она сидела с печально опущенной головой.

- Мешади, сынок, - проговорила она дрожащим голосом, - не думай, что я боюсь чего-либо, но...

- Ничего не скрывай от меня, мама. Говори все, что у тебя на душе.

Тетушка Селимназ заколебалась. Не легко произнести то что давно просилось на язык, хотя она и знала, что сын действительно хочет услышать от нее всю правду.

- Я не прошу тебя навсегда свернуть с дороги, которую ты выбрал, Мешади, - сказала она после долгого молчания, - и я не собираюсь советовать тебе: "Не вмешивайся ни во что, держись в сторонке!" Но времена такие суровые, сынок!

Мешадибек давно понял, к чему клонит мать. Он поднялся из-за стола, прошел в кабинет и, постояв около окна, выходившего на улицу, вернулся обратно.

- Мама, - сказал он, - когда я был маленьким, ты рассказывала мне сказки. А теперь я хочу рассказать тебе сказку...

Не понимая, какая может быть связь между тем, что она сказала и что услышала в ответ, Селимназ удивленно посмотрела на сына.

- Фасоль стынет, сынок. Ты ведь с утра ничего не ел.

- Не хочется, мама. С той минуты, как я узнал о смерти Ханлара, не могу прийти в себя. Трудное это дело, вырастить такого верного товарища, как Ханлар. Таких, как он, среди азербайджанцев пока мало. Ты сама мне говорила, что даже льву бывает плохо, когда он одинок...

Тетушка Селимназ ухватилась за эту зацепку:

- Твоих друзей ловят поодиночке и сажают в тюрьму. Боюсь, как бы...

- Как бы я не остался один? - договорил за нее Мешадибек. - Не бойся этого, мама. Нас много, и вратам нашего движения не сдержать. Представь себе, что запрудили многоводную реку. Но вода прибывает, напор ее усиливается, она рушит все на своем пути и прокладывает себе русло. Вот мы как эта река. Могут остановить нас на год, на два, пусть на пять лет, но навсег-Д'а - не смогут.

За стеной проснулся и заплакал ребенок. Мешадибек посмотрел на часы.

- Всегда просыпается точно в это время - молока лросит! - сказал Мешадибек, прислушиваясь к плачу сынишки и нежному шопоту жены, ублажавшей ребенка. - Так и идет жизнь, мама. Мой отец оставил на земле меня, а если я уйду, то...

- Не говори этого, сынок! - прервала его Селимназ. - Не приведи господь увидеть мне этот день!

Вспомнив, что сын хотел рассказать сказку, Селимназ спросила:

- О чем же это ты хотел рассказать? Забыл уже?

Но Мешадибек не забыл о своем обещании. Усевшись поудобнее, он чуть призадумался и начал спокойным голосом:

- В тот год, когда я поехал в Петербург учиться, туда же, в столицу, из маленького городка, из далекой глуши России, приехала девушка. Совсем еще молодая, восемнадцати лет. Ей очень хотелось учиться. Мать, провожая ее в дальний путь, сказала: "Лиза, учись, кончай скорее и возвращайся. Сама знаешь, одна надежда в семье на тебя".

- Бедняжка, точь-в-точь, как я! - не удержалась тетушка Селимназ.

- Да, так же, как ты ждала меня, так ждали и эту Лизу... Лиза попала в тайный студенческий кружок, начала дружить с революционерами, стала их единомышленницей. Она скрывала у себя в квартире товарищей, преследуемых полицией, хранила запрещенные книги. Жандармы пронюхали об этом и как-то ночью пришли с обыском. Никого из товарищей у Лизы не застали, но осмотрели все углы и нашли книги. Девушку арестовали и посадили в тюрьму. Ее допрашивали и днем и ночью, старались выведать имена товарищей. Но девушка никого не называла. Отвечала одно: "В Петербург я приехала недавно и никого здесь не знаю". Спрашивали: "Кто дал тебе эти книги?" Она молчит. Ее избивали, мучили, пытали... Боясь не выдержать терзаний и в минуту слабости выдать имена товарищей, она облила себя керосином и подожгла одежду.

- Ну, а мать? Мать узнала об этом? - спросила тетушка Селимназ.

- Конечно, узнала. Собрала по грошам на дорогу и поехала в столицу разыскивать могилу. Но не нашла. Чтобы замести следы своего злодеяния, жандармы похоронили Лизу тайно. Мать сказала: "Я не думала, что Лиза окажется такой. Только теперь я узнала ее, И горжусь Лизой. Она была настоящим человеком".

- И ты говоришь, что это сказка? - недоверчиво споосила тетушка Селимназ.

Мешади промолчал. Хоть он и назвал девушку вымышленным именем, но хорошо знал, что это не сказка. Он прекрасно помнил студентку Марусю Ветрову и все подробности ее трагической смерти в Петропавловской крепости, вызвавшей грандиозную демонстрацию учащейся молодежи. Десятки тысяч студентов с революционными песнями прошли по улицам столицы и потом устроили гражданскую панихиду. Мешади сам участвовал в этой Демонстрации, выступал на панихиде. Но об этом он не сказал матери ни единого слова, как не сказал и о том, что впервые был арестован полицией именно за участие в гражданской панихиде по Ветровой.