Ослепительный цвет будущего - Эмили С.Р. Пэн
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Такое ощущение, что я не видела тебя сто лет, – сказала она.
– И я, – ответила я, быстро смаргивая поступающие к глазам слезы.
Папа весь вечер меня избегал. Только на следующее утро я поймала его на кухне, когда он готовил кофе.
– Пап, что происходит? – Мне стоило огромных усилий сохранять спокойствие и не повышать голос. Мама еще спала.
Под его глазами залегли серые тени. Он бросил на меня осторожный взгляд, пока возился с френч-прессом.
– Что с мамой? Почему она такая растерянная?
– Сейчас она в порядке, – сказал папа. – Растерянность пройдет.
Сейчас она в порядке. Звучит так, как будто что-то поменялось.
Внутри меня вскипала ярость.
– Что ты с ней сделал? Ты для этого отправил меня подальше?
Папа покачал головой и потер переносицу большим и указательным пальцами. Его голос понизился до громкого шепота:
– Маме еще нужно время на восстановление, понимаешь? Она проходила лечение.
Я едва не взорвалась.
– Что?!
– Тс-с-с. – Он поднял руки, раскрыв пальцы веером.
– Какое лечение? – Мне хотелось со всей силы что-нибудь пнуть. – Почему ты мне ничего не сказал?
– Я не хотел расстраивать тебя, ясно? Об этом есть множество предрассудков, к тому же побочные эффекты…
– Что. Это. Было. За. Лечение?
Он потер виски и вздохнул.
– Электросудорожная терапия.
Я уставилась на него.
– Что? Это… Это то, что я думаю?
– Известна как шоковая терапия, – ответил папа.
– Этого не может быть.
– Послушай, Ли…
– Ты отправил меня в лагерь, чтобы мама проходила через это одна?
– Послушай меня…
– Ты не имеешь права обращаться с нами так, будто мы сами не можем принимать решения. Ты избавился от меня, словно сдал собаку в дурацкий приют! Ты даже не поинтересовался, чего хочу я! Ты спрашивал маму, хочет ли она делать эту электро-как-там-ее?
Папа сел.
– Да. Я отвез ее к доктору, и мы обо всем поговорили. Она дала безусловное согласие. Она могла передумать в любой момент, но не передумала. Твоя мама была на грани, Ли. Она не ела, не разговаривала. Если бы мы ничего не предприняли, она могла умереть.
На последнем слове его голос надломился.
Я потрясла головой. Моя мать не могла умереть. Моя мать – с ее солнечным голосом, сильными, плавно играющими на фортепиано пальцами, объятиями, которые могли растопить любое сердце. Та, что так нежно улыбалась мне не далее как вчера вечером.
Он прочистил горло.
– Электросудорожная терапия быстро изменяет химические процессы в мозгу. Она может вызволить человека из очень тяжелой депрессии, когда другие средства уже не справляются.
Я уставилась на кухонную плитку и представила маму на операционном столе: к ней подсоединены миллионы проводков, а ее тело подбрасывает вверх снова и снова; оно загорается синим и белым; глаза глубоко закатились, рот открыт в беззвучном крике.
– Это не так страшно, как звучит, – быстро проговорил папа, будто услышав мои мысли. – Многие неверно представляют себе эту процедуру. Доктору пришлось объяснять мне все на пальцах. Они дали ей миорелаксант и на время усыпили. Затем применили электрический разряд, чтобы вызвать быструю судорогу и изменить химические процессы в мозгу. Она ничего не помнит.
– Неужели это был единственный выход? – спросила я.
Папа сделал дрожащий вдох.
– Доктор сказал, что это хороший выход, потому что ее организм уже не отзывался на другое лечение. Она пробовала психотерапию, пробовала кучу разных препаратов. Да, они помогают многим, но на нее почти не действовали.
– Ясно, – кивнула я, хотя слышала об этом впервые.
– Ли… Мы не хотели, чтобы ты волновалась. Но… Это началось давно… Твоя мать борется с депрессией много лет. Думаю, даже дольше, чем ты живешь на свете.
Что-что, а это я разгадать сумела, бесконечными бессонными ночами лежа в своей постели и проигрывая в уме все нестыковки в мамином поведении. Те месяцы, когда казалось, что она забыла, как улыбаться по-настоящему; то, как она спала целыми днями, забывая выполнить обещанное; разговоры, в которых она едва участвовала.
Внезапно я поняла, что уже давно обо всем догадывалась, только не осознавала. Боялась посмотреть ее болезни в лицо.
Но когда-то ведь существовала яркая, жизнерадостная версия мамы. Как может такой человек, как она, погрузиться в депрессию? Она была полна энергии, жизни, страсти. Депрессия ассоциировалась у меня с компанией школьников, которые ходят во всем черном, подводят глаза, слушают агрессивную музыку и никогда не улыбаются. Те, кого иногда называют «эмо» – с негативным оттенком.
Мама была не такой. Совсем.
А затем я услышала где-то на краю сознания тоненький голосок: Может, это моя вина? Ведь я всегда была рядом с ней. Может, я каким-то образом препятствовала ее выздоровлению?
– Когда это случилось? – спросила я. – Лечение?
– Последний прием был позавчера. За последние две недели она прошла шесть процедур.
Я быстро втянула воздух. Шесть раз.
– Ты должен был сказать мне. Я бы справилась, помогла бы. Ты не можешь просто так отослать меня куда-то, будто я один из пунктов в списке, который надо вычеркнуть как можно скорее.
Он опустил голову.
– Прости, Ли.
Кажется, папа впервые в жизни попросил у меня прощения.
Я села. С желудка словно сняли оковы, и по конечностям разлилась невероятная усталость.
– Ее замешательство и кратковременная потеря памяти – это побочные эффекты, но она быстро приходит в норму. Терапия сработала и даже лучше, чем я думал. Насколько я понимаю, она не помнит только последние пару недель.
Я медленно кивнула.
– Но она помнит, какой была раньше? Как себя чувствовала?
– Думаю, да.
Наверху заскрипел пол, и мы оба замолчали. Мы прислушивались к звуку маминых шагов, перемещающихся из одного угла комнаты в другой. Мы слушали, как она начала спускаться по лестнице – по медленному шагу за раз.
Я встала, чтобы вскипятить воду для чая.
Такими она увидела нас, зайдя на кухню. Я окунала пакетик чая в кружку, наблюдая, как вода меняет цвет. Папа сидел за столом и потягивал кофе, свободной рукой придерживая уголок газеты.
– Доброе утро, – сказала она. Она была в халате, но уже с расчесанными волосами, гладкими и блестящими. Она сияла, и в тот момент я была уверена, что все закончится хорошо.
