О женщинах и соли - Габриэла Гарсиа

И в этот же день женщина возвращается со своим мужем. Он держит ее за плечо, когда ведет к моему прилавку, костяшки его пальцев красные, но не потрескавшиеся, как у Марио, и я думаю, я знаю, что его руки оказались бы мягкими в моих. Я думаю, что и ее тоже.

Я думала, ты уже купил себе увлажняющее средство, говорит женщина мужу. Она теребит на пальце колечко с сапфиром. Я думала, что привела тебя сюда на прошлой неделе…

Мы не приходили сюда на прошлой неделе, дорогая, перебивает ее мужчина.

Нет, приходили, то есть мне кажется, что приходили, и я предупредила, что ты не любишь цветочные запахи, говорит женщина.

Дорогая, говорит мужчина, то, что ты постоянно воображаешь себе все это, начинает меня не на шутку беспокоить.

Он улыбается мне, и его улыбка такая теплая, что я представляю себе кусок пемзы, которая отдирает мертвую кожу с моего тела, дождь, машину, руку моей матери с моей спины, Марио, спящего все больше и больше и больше.

Вы уж извините, говорит мне мужчина, и я хочу, чтобы его рука сжала и мое плечо тоже. Когда он покупает крем, он делает то, чего еще никто для меня не делал — оставляет мне чаевые, пятьдесят долларов. Ты хорошенькая, говорит он, и его жена отводит взгляд.

* * *

Я соглашаюсь встретиться с ней снова. Она бомбардирует меня телефонными звонками, что мне остается делать? Ладно, ладно, ладно, говорю я и глотаю ксанакс, чтобы хоть немного расслабиться, но от него меня только просто клонит в сон.

Моя мать заказывает «диско воладор»[92] с гуавой и сыром, а я — гору жирных чуррос, которые макаю в горячий шоколад, такой густой, что похож скорее на сладкую грязь. Мы сидим на улице, на неудобных металлических сиденьях, похожих на скамейки на детских площадках, под цветастым брезентом, который напоминает мне дезинсекторные тенты, похожие на цирковые шатры, которые проглатывают самые неудачливые дома в Майами. Мимо нас по Калье Очо[93] несутся машины, фары мигают и кружат, неоновые вывески освещают ночь. Еще одна клиника боли через дорогу. Еще одно темное окно. Я пару раз ходила с Марио в клинику, где он работает, забирать его зарплату. Теперь я повсюду их замечаю.

Они расцвели повсюду, как будто кто-то на небесах разбросал семена, и те угодили во все торговые центры, на все рекламные щиты, на задние страницы всех бесплатных еженедельников. Скидки и два по цене одного, быстрый прием и нулевое время ожидания, только наличные, триста, круглосуточно, вызов на дом. Принимаем без записи, принимаем пациентов на гормонотерапии, с результатами МРТ скидка, комиссия за каждого привлеченного клиента, черные окна, мигающий знак «открыто». Массажный салон за соседней дверью. Обналичивание чеков через дорогу.

Марио говорит, некоторые врачи даже не пытаются ломать комедию, а сразу спрашивают: Чего ты хочешь? Сколько? Аптеки на выезде за пуленепробиваемым стеклом. Медперсонал, который носят при себе пушки. Автостоянки, забитые номерными знаками других штатов: Кентукки, Вирджиния, Мэн. Оксиконтин-драйв, Оксиконтин-экспресс. Пациенты, шрамы от абсцессов, нервные постукивания ног, они иногда выстраиваются в очередь прямо на улице, у некоторых уже вовсю хлюпают носы и слезятся глаза, и им не терпится — нет, им не можется — поскорее отсрочить болезнь. Врачи едва смотрят в их сторону, врачи с толстыми золотыми часами. Такие непохожие на моего отца, тоже врача, моего импозантного, чистенького отца. Деньги тут сумасшедшие, говорит Марио. Мне бы только дорваться до куска пирога побольше, говорит он.

Мама разрезает свой сэндвич ножом и вилкой. Она выглядит так неуместно среди брошенных грязных подносов, очередей из мужчин в майках-алкоголичках и женщин в эластичных брюках, служащих в накрахмаленных белых рубашках и сетках для волос, стоящих на выдаче кафесито на вынос.

Мама прожевывает и глотает. Она проводит языком по зубам, нервная привычка. Та, которую я терпеть не могу. Ее губы — это мои губы, пухлые от природы, слегка кривящиеся в улыбке. Нам всегда говорили, что наши улыбки выглядят неестественными. Но даже когда мы надрываем животы от искреннего смеха — все равно эта кривая улыбка.

Как твои дела? спрашивает она. На ее руках вены. Интересно, думаю, мои руки тоже будут так выглядеть? Замечу ли я, как они меняются, или просто проснусь однажды, недоумевая, когда эта зеленая сетка проступила на моей коже.

Мне снова хочется плакать, и я даже не знаю почему. Я хочу просить маму, чтобы она отвезла меня домой.

Я хочу рассказать ей об отце, еще раз, но я даже себе не рассказываю о своем отце. Я часто об этом думаю, о том, реально ли прошлое, если мы не переносим его в настоящее. Дерево падает в лесу и все дела.

В норме, говорю я.

Я не знаю, дерево я или тот никто, который не слышит его падения.

Мама смотрит мне в глаза. Проводит языком по зубам.

Увидь меня, думаю я. Хотя бы разочек, увидь меня, мамочка.

Мама открывает рот, как будто хочет что-то сказать, и снова закрывает его. Наконец решается. Твоя кожа выглядит замечательно, говорит мама, и на ее лице я вижу грусть. Но я чувствую только огромное облегчение.

Марио должен был достать рецепт на Лортаб, но врача не оказалось на месте, а его сменщик был занят. Надо было тиснуть рецептурные бланки, говорит он. Мой кореш из клиники, блядь, тупо продает их. Он так злится. Успокойся, малыш, говорю я. Я хочу угостить его своим коксом, но он отказывается, говорит, я и так на взводе. Знаешь что, говорит он, а давай заценим, из-за чего весь этот провинциальный хайп. Раньше Марио избегал Оксиконтина, потому что (1) он чище и сильнее, а Марио не хочет ни на что жестко подсаживаться, и (2) на нем можно поднять неплохие деньги, а всем известно, что если ты начал употреблять свой товар, то на тебе можно ставить крест. Здесь, во Флориде, окси стоит меньше, но Марио с приятелем все обсудили и решили сгонять в Вирджинию, разузнать обстановку и понять, смогут ли организовать там постоянную точку.

Нахуй все, говорит он. Это же только один раз.

Я протягиваю ему свои пятьдесят долларов чаевых. Давай, как будто я заплатила, говорю я.

В ту ночь мы лежим, обнявшись, и я хочу одновременно умереть, смеяться.

Вентилятор над нами жужжит, и я наблюдаю за комаром, сидящим на краю его лопасти. Как