Вожак - Генри Олди

— Как дела?

— Ты где?

— На службе. У тебя все в порядке?

— Шампунь, — вздохнула Изэль. — Шампунь закончился.

— Третий сенсор во втором ряду. Зелененький, под ним нарисован флакон, — Марк изо всех сил старался не замечать огненного взора Тита Флация. Подгорал с краев, будто кусок мяса над костром, но в серёдке держался до последнего. — Потом откроешь шкаф доставки. Да, тебе сначала высветится шкала заказа. Выбери шампунь, дальше — по каталогу.

— Кокос, — Изэль улыбнулась. — Кокос с алоэ.

— Ладно, иди заказывай. Как там Манойя?

— Не очень. Депрессия. Кушал сам, без напоминаний.

— Яотль?

— Лучше. Гуляли в парке.

— Парк — это хорошо. Всё, меня зовут.

— А чего звонил-то?

— Соскучился.

— Вы! — представитель Великой Помпилии едва дождался, пока связь прервется. — Да я вас под трибунал… Щенок! Шампунь, значит? Кокос с алоэ?!

— Остыньте, Тит, — бросила старуха.

Госпожу Зеро поддержала тяжелая артилллерия: председатель Совета глядел на помпилианца с явным неодобрением.

— Мальчик — умница. Если весь народ Астлантиды накрыло эйфорией, почему наша девочка преспокойно моет голову? Она что, не народ? Почему Манойя Илхикамина депрессирует, хотя и кушает? Яотль гуляет в парке? У вас есть соображения, Марк?

— Есть, — кивнул Марк. — Мы захватили их до того, как начали технологизацию Астлантиды. До вторжения, высадки, насильственных действий…

— И что?

— Считайте, мы изъяли из организма колонию клеток. Поместили в питательный раствор, поддерживаем жизнеспособность. Если организм заболеет или даже умрет, на клетках это никак не отразится. При необходимости…

— Мы сможем вырастить клон, — согласилась старуха. — Хорошая новость. У нас в распоряжении есть образец народа Астлантиды, каким он был до вторжения объединенных сил Ойкумены. Правда, я не знаю, зачем нам это нужно. Вырастить новую популяцию, если старая погибнет?

Она не шутит, понял Марк.

— Почему мы? — спросила госпожа Зеро.

— Почему здесь? — спросил Тит Флаций.

А вот с этим оказалось сложнее. Судя по выражению председательского лица, оба вопроса много чего говорили Гвидо Салюччи. Не спеша с ответами, он встал, прошелся вокруг стола: гурман, медлящий приступить к пиршеству. Марк следил за ним, судорожно пытаясь выковырять смысл из жалких четырех слов, два из которых сводились к «почему».

Волк тряс добычу, но та спряталась в панцирь.

— Справедливо, — сказал Гвидо.

Взмах руки уменьшил масштаб на столе. Город съёжился, обнажил окраины. Стало видно, как из джунглей во множестве текут дикари. Эйфория клубилась над племенами: утренняя дымка, пронизанная солнцем. Войдя в городские пределы, дикари рассасывались на отдельные отряды. Мужчины, женщины, дети, старики — тузики шли к энергостанциям. Было ясно, чего они хотят и чего станут требовать, оказавшись на месте. Бедняги еще не знали, что требовать не у кого. Случилось чудо, неприятное, как большинство чудес. Кастовые оказались с дикарями на одном плоту, и течение несло Остров Цапель к обрыву.

— Лица. Вы видели их лица?

Масштаб вновь изменился. Повинуясь жесту председателя, камера перебиралась с первого лица на второе, с десятого на сотое. В это трудно было поверить. Казалось, единое лицо с надеждой смотрит вверх. Цвет волос, родинки, складки, нос горбатый или прямой, абрикосовый пушок на щеках — всё потеряло значение. Остался рот — полуоткрытый, как для поцелуя. Глаза — влажный, умоляющий блеск. Трепет ресниц. Дыхание — порог оргазма. Бег слезы по носогубной морщинке. Вялая, неуправляемая мимика пьяниц.

Астлантида ждала.

Астлантида верила, что дождется.

— Видели, — кивнул Тит Флаций. — И что?

— Нравится?

— Нет.

— Вам не нравится, — спиной к помпилианцам, Гвидо Салюччи смотрел на Остров Цапель. Пальцы председателя сжались в кулаки. Спина отвердела, напряглась. Так удерживают себя от панического бегства. — Вам всего лишь не нравится. Поэтому я вызвал тебя, Великая Помпилия; вернее, только тебя. Поэтому я вызвал тебя сюда, в мой личный кабинет, а не в зал заседаний. В зал мы отправимся скорей, чем мне хотелось бы, и там мы будем не одни. Но прежде чем встретиться с сердитой Ойкуменой… Я бы мог сказать: ты, синьора империя, заварила эту кашу, тебе и расхлебывать первой. Но я скажу иначе. Ты слышишь меня, Великая Помпилия? Тебе не нравится новый облик Астлантиды? А меня трясет от этого кошмара. Мне трудно дышать. Мне надо сменить рубашку: эта пропотела насквозь. Эмоциональный резонанс? Реакция на макрофанатизм? Жажда чуда, возведенная в миллиардную степень… Я не стану рассказывать, что вижу у себя на столе. Боюсь тревожить чудовищ, в которых не верил…

Лица, подумал Марк. Да, неприятно. Раздражает. Но не более того. Не так, чтобы менять рубашку. Гвидо Салюччи говорил правду, и правда была сюрпризом для обер-центуриона Кнута.

— Ботва, — Гвидо повернулся к Марку. Казалось, он прочел мысли молодого офицера. — Вы воспринимаете их, как ботву, да? Поэтому вы так бесчувственны?

Взглядом Марк нашел госпожу Зеро, потом — Тита Флация. Он должен был сперва получить разрешение отвечать. Стало ясно, что председатель Совета Лиги не в курсе главного. Гвидо не знал, что клеймить астлан для помпилианцев смерти подобно. Что раб-цапля, стремясь в солнце, пережигает хозяину мозги. Признаться в этой слабости, да еще человеку, обладающему колоссальной властью, способному превратить тайну в оружие…

— Нет, — ответил Марк. — При чем здесь ботва?

— Тогда почему?

— Дисциплина. Выдержка. Стойкость расы.

Ненависть, добавил он. Чувство, согревавшее меня в плену. Ненависть подобного к подобному. Мы настолько похожи, что отказываемся это принять, как факт. Мы такие разные, что это не допускает сравнений. К рабам мы равнодушны; в астлан мы не можем поверить. Наша картина мироздания отказывает им в существовании. Астлан нет, это ужасный розыгрыш! Господин Салюччи, цапли с солнечным хохолком не будят у нас, рабовладельцев, неврозы, подобные вашим. Они будят у нас психоз, который вам и в страшном сне не приснится.

Мы прячемся за ним, как за бронёй.

— Врёте, — председатель внимательно следил за Марком. За беседу он хватался, как за спасительную соломинку. Это помогало Гвидо Салюччи отвлечься от реконструкции на столе. — И не краснеете. Вы сделаете прекрасную карьеру, юноша. В любом случае… Контр-адмирал Ван дер Вейден криком кричит: флот разлагается! Боевой дух летит в тартарары! Если я, матерый циник, не в силах видеть даже макет происходящего, анимированную хронику… Что говорить о бойцах и офицерах? Те, кто был на планете в момент Икс, кто наблюдал переход вживую — готовые кандидаты в психушку. Остальные тайком смотрят записи. Включают прямую трансляцию с зондов. Представляете? Смотрят, дрожат от ужаса — и опять смотрят. Наркотик? Адмирал пробовал запрещать — безуспешно. У тебя есть рецепт, Великая Помпилия?

— Есть, — буркнул Тит Флаций. — Оставить на орбите только наши части. Остальных вернуть домой, в места базирования. Если надо, мы усилим контингент своим десантом.

— Отпадает.

— Почему?

— Никто не согласится доверить решение проблемы тебе, Великая Помпилия. Я имею в виду, только тебе. Никто, даже я. Ничего личного, чистая политика. Гематры, сукины дети! Они что-то знали заранее. Они пытались сорвать решение о технологизации…

Щелчок пальцев, и в центре стола, посреди реконструкции Астлантиды, возник зал Совета. «Вето! — с места кричал Кфир Бриль, воздвигшись над рядами кресел. Запись напомнила Марку, что он впервые в жизни видел кричащего гематра. — Раса Гематр ветирует решение!» Оживление среди членов Совета странным образом гармонировало с лицами астлан, сгрудившихся вокруг. Остров Цапель ждал, что Совет Лиги обратит время вспять, изменит свой первоначальный приговор — и это позволит астланам без промедления уйти в солнце. «У вас есть расчёты, мар Брилль?» — спрашивал вчерашний Гвидо Салюччи. И с вежливой улыбкой кивал, выслушивая: «Нет. Мы видим проблему. Мы просчитали её развитие. Если бы мы не сомневались в своих расчётах…»

— Они сомневались, — нынешний Гвидо резким жестом заставил гематра онеметь. — Они сомневались, и технологизация победила. Лучше бы они стояли до конца. Сегодня — экстренное заседание Совета, и мы будем вынуждены вернуться к гематрийской идее карантина. А на самом деле…

Бешеным взмахом он смел реконструкцию со стола. Впрочем, голограмме порыв Гвидо Салюччи никак не повредил.

— До начала операции карантин означал карантин. Сейчас значит: уничтожение. Если мы уйдем, астлане вымрут в самом скором времени. Забывшие о еде, вскоре они забудут и о воде. Ирония судьбы: вернуться к идее Кфира Брилля, представителя бесстрастных — теперь это звучит, как воскресить идею Гыргына Лявтылевала, рупора варварской Кемчуги. Он первый предложил уничтожение; он, да ещё Совет антисов…