Вожак - Генри Олди

— Урок первый, — старуха встала. В движении не крылось угрозы, просто госпожа Зеро не могла долго сидеть. — Начнем с группового секса. Коллант — это микро-Ойкумена. Так сказал твой дядя, а я склонна ему верить. Микро-Ойкумена, и в центре — помпилианец. Обученный корсету, а значит, военный. Лишенный рабов, потому что теперь его рабы — члены колланта. Хорошо, не рабы. Союзники, отряд, коллектив. Называй как хочешь, но помпилианца — офицера, не понаслышке знающего, что такое рабы — невозможно извлечь из колланта. Это не зуб, это позвоночник. Пройдет время, и это станет аксиомой: Великую Помпилию со всеми ее достоинствами и пороками нельзя извлечь из Ойкумены. Ни на микро-, ни на макроуровне. Рискните, и Ойкумена рассыплется в прах. Холодные трупы в холодном космосе. Волки? Если мы — волки, то без волков леса нет. Урок закончен, спасибо за внимание.

— Она сейчас передерется, — сказал лысый Мамерк. — Эта ваша Ойкумена… Взорвется к чертовой матери. Гвидо — мастер. Дайте ему колонию ленивцев, и он превратит их в бешеных хорьков.

И указал вниз, на зал Совета.

— Взорвется, — с удовольствием повторил Мамерк. — К матери, да.

Ни он, ни обер-центурион Кнут, ни старуха, полагавшая себя имперской безопасностью — ни даже Гвидо Салюччи, великолепная сволочь! — не знали, что взрыв на пороге. Взрыв войдёт, как лорд в собрание плебеев: сперва внесут его визитную карточку, огласят имя и титул, и уж потом, когда начнутся обмороки, станет ясно, что этого гостя никто не ждал.

КОНТРАПУНКТ МАРК КАЙ ТУМИДУС ПО ПРОЗВИЩУ КНУТ (Глубокая ночь)

— От чего ты устаешь больше всего? — спросил я однажды у Донни Фуцельбаума.

— От человеческой злости, — ответил старый шпрехшталмейстер. — Не глобальной, вселенской по масштабам, а обыденной, бытовой, простецкой. Желание плюнуть ближнему в кастрюлю с супом. Хамство в общественном транспорте. Ненависть сидящих в очереди друг к другу. Склока соседей. Неумение улыбаться случайному прохожему: рот намертво, навсегда сросся в шрам. Это не злоба — это вирус, отрава. Она проникает во все поры, превращая симпатичных людей в чудовищ. Очень трудно дышать в такой атмосфере.

— Поэтому ты стал цирковым?

— Нет. Поэтому я провожу отпуск в одиночестве.

— Чтобы отдохнуть от людей?

— Чтобы побыть со своей собственной злостью один на один. И сказать ей, что она — дура.

(Из воспоминаний Луция Тита Тумидуса, артиста цирка)

— Помпилианец! — шептал Катилина. — Настоящий помпилианец! Стопроцентный! Я тоже… Ты молодец, ты напомнил мне, кто мы такие…

Убирайся, кричал Марк.

Крик клокотал в глотке: кляп из пены.

— Оружие? — Катилина рассмеялся. — Ерунда, бред. Кровь? Наша кровь — другая. Мы — помпилианцы, я и ты… Ты же волк? Волк?!

Волк, согласился Марк. Теперь ты уйдешь?

Берег превратился в степь, припорошенную грязным снегом. Степь — в вершину пирамиды. Катилина остался прежним: красавец-курсант, надежда империи.

— Отвечай: ты волк? Как твой дед? Отец?

Уйди. Отстань.

— Как твой дядя-орденоносец?! Ты любишь цирк? Хорошо, пусть будет цирк…

Не надо, возразил Марк. Не хочу. Давай иначе: дуэли не было. Мы разошлись после первой крови. Пожали друг другу руки, закончили училище, получили дипломы. Отбыли к местам службы. Жизнь сложилась иначе, мы больше никогда не встречались. Забирай мой орден! А мне оставь оба глаза, с какими я родился. Ничего не было, твоя психотравма — фикция, Остров Цапель — выдумка, страшная сказка…

— Ты да я: два клоуна, два волка. Когти и клыки…

«Тебя вербуют в волки, — шепнула Н'доли. Откуда она взялась, Марк не знал. — Встанешь на дверях, щелкнешь клыками. Хищник, мясоед, рабовладелец…»

— Наши предки отлично знали, что такое цирк…

Катилин стало пятеро: обидчик нырнул под шелуху, разбился на ипостаси. Пять правых рук взметнулись к небу. Пять раскаленных клейм, намертво зажатых в белых от ярости кулаках. Дуэль, удивился Марк. Какая, к бесу, дуэль? Мы должны драться на арене, один на один, под вопли трибун, переполненных рабами. Это ошибка, бред, кошмар…

* * *

— Что ты вертишься? Спи…

— Сплю…

— Ты вертишься. И стонешь…

— Всё в порядке. Не обращай внимания.

— Ага, не обращай…

Впервые сплю с женщиной, подумал Марк. Кто сказал, что спать с женщиной — это секс, страсть, кровать дыбом? Ерунда, плод больной фантазии. Вот сейчас я и впрямь сплю с женщиной. Верней, не сплю, ворочаюсь, но всё-таки…

Кошмар гас, отступал. На пороге зашевелился Катилина — четыре лапы, хвост, усы. Ягуар фыркнул, зевнул, широко раскрывая пасть. Ему тоже снилась какая-то дрянь. Далекий тёзка, которого Марк отправил в психбольницу? Вряд ли. Скорее джунгли, пятнистые от солнца, и резкий, оглушающий запах соперника. Против нагуаля в спальне Изэль не возражала. Для астланки это было в порядке вещей: лишь бы в постель не лез. Сперва Марк хотел уехать; честное слово, хотел. На вопрос, зачем тогда вообще приезжал, начал что-то объяснять, путаясь в причинах и следствиях, потерял нить рассуждений, махнул рукой — и остался в жилом блоке Изэли, плюнув на остатки приличий.

За день он вымотался так, что одна мысль о сексе вызывала ужас. Раздевшись, едва сумел принять душ. Мокрый — вытерся кое-как — добрел до кровати и упал навзничь, в белый хруст простыней. Сволочь, сказал он себе. Животное. Ну и как ей теперь ложиться?

— Подвинься…

Тепло. Спокойно. Рядом дышали.

Чего ещё?

Вскоре пришёл кошмар.

Женщины, думал Марк. Я сплю, верней, лежу, как бревно, в спальне Изэли, в представительстве империи на Тишри. Мир катится в тартарары, а я размышляю о женщинах. Хорошенькая история, да? Две женщины смяли мою жизнь в кулаке, словно влажную салфетку. И обе — красавицы. Тебе повезло, боец! Фортуна вывела тебя в дамки! Н'доли, для которой ты — набор химических соединений, представляющий особую ценность. Изэль, для которой ты — якорь, способный удержать ее в чужом мире. Тебе нравятся женщины старше тебя, боец? В частности, госпожа Зеро? Старуха, мумия ходячая, в молодости тоже была красоткой. Надо спросить у деда. Дядя Гай намекал на что-то такое… Иначе с чего бы она положила глаз на меня? Готовит на смену Мамерку? Хочет кудрявого адъютантика?

Горите вы огнем, все бабы Ойкумены!

Он знал, что не прав. Ну и что? Хотелось жаловаться, искать виноватых. Постыдное желание, да. Дадим ему волю, укрывшись от зрителей одеялом. Мы не железные. Ведь правда? Я не красавица, подсказала издалека Ливия Метелла. Не Астлантида в твоей постели. Я, обер-декурион Ведьма, втайне мечтающая о мягком животе взамен брони мышц. Я дралась за тебя, командир, пока Змей ломился к нам ходячей крепостью. Помнишь? Помню, кивнул Марк. Не надо гореть всем бабам. Только отдельным, по списку. Например, Рахили Коэн — этой полыхнуть за счастье. Когда вчера на Совете Лиги рвалась одна информационная бомба за другой, а напоследок в зал живой бурей влетела госпожа Коэн, лидер-антис расы Гематр…

— Ты куда?

— Выйду покурю.

— Ты не куришь…

— Ну, просто выйду. Проветрюсь…

Катилина увязался следом. Надев брюки и рубашку, Марк босиком выбрался в коридор. На ходу он закатывал рукава, будто собирался драться. С кем? С охраной? С первым встречным? К счастью, ему никто не встретился. На стенах горели ночники. Тишина кралась следом на мягких лапах, соперничая с ягуаром. На панели лифта горел зеленый сенсор. Ночь боролась с памятью, укладывала ее на обе лопатки. Трудно было поверить, что вчера, фактически несколько часов назад…

Я же вначале ничего не понял, сказал себе Марк. Я думал, что они покричат и найдут какое-нибудь решение. Вернее, им подскажут. А вышло так, что решение само нашло нас.

* * *

— Мудрый велел корчевать ядовитую пакость,Сжечь на кострище и пепел развеять над морем,Сладко глупцам насмехаться над мудрым советом,Сладко взлелеянным ядом поить всех, кто рядом!

Гыргын Лявтылевал ревел, как бык во время гона. Глаза могучего кемчугийца налились кровью, пальцы сжались в кулаки. Зал заседаний Совета Лиги ничем не напоминал высокое собрание политиков. Более всего он сейчас походил на бар старины Родни в преддверии доброй драки. Интерьер? Сюртуки вместо рабочих спецовок, статс-мундиры взамен флотских кителей? Мудрый, как заметил бы Гыргын, мастер метафор, презирает внешнее, прозревая суть.