Собрание сочинений. Т.26. Из сборников: «Поход», «Новый поход», «Истина шествует», «Смесь». Письма - Эмиль Золя

Впрочем, и сейчас еще не поздно. Как-нибудь вечером, когда семья соберется на огонек, наслаждаясь тихим счастьем домашнего гнезда, отец усадит их себе на колени и поведает о своих страшных испытаниях. Им надо знать, чтобы чтили его, чтобы преклонялись перед ним, как он того заслуживает. Когда он кончит свою повесть, они поймут, что нет на свете героя более прославленного, нет мученика, чьи страдания более потрясли бы сердца людей. Они будут гордиться им, будут носить его имя с высоко поднятой головой, как имя бесстрашного витязя и стоика, чья чистота возвысилась до святости под ударами самой ужасной судьбы, когда-либо постигшей человека из-за жестокости и подлости людской. И когда-нибудь не сын и не дочь невинного, а дети палачей будут сгорать от стыда, всеми отверженные и презираемые.

Соблаговолите принять, сударыня, уверения в совершенном к Вам почтении.

МОЙ ОТЕЦ

Под этим заглавием я объединил статьи, в которых даю отповедь низким клеветникам, попытавшимся очернить память моего отца. Статьи эти приобщаются к делу Дрейфуса, ибо, в сущности, хотели опорочить не меня и моего отца, но в моем лице правдолюбца, несущего светоч истины, дабы рассеять мрак.

Конечно, помещенных здесь очерков далеко не достаточно, и я намереваюсь написать целую книгу, в которой достойно прославлю моего отца. Эту мысль я вынашиваю уже давно. Но в мои преклонные лета, когда в голове роятся и не дают покоя замыслы еще не написанных книг, меня охватывает порой опасение, что я не успею осуществить самые заветные свои мечты. Ну, что ж, останутся эти статьи и, по крайней мере, скажут главное, если мне не суждено будет их дополнить.

Первая статья, «Мой отец», появилась в «Орор» 28 мая 1898 года, как только посыпалась грязная брань. Три другие, помещенные здесь под общим заглавием «Франсуа Золя», были также напечатаны в «Орор», первая 23 января 1900 года, вторая 24 января и последняя 31 января. В них приводятся факты и даты, позволяющие последовательно, с начала до конца, проследить ход судебного дела и разобраться в нем. Скажу лишь, что господин, который позволил себе оскорбительные выпады против моего отца[47] и которого я обвинил в подлоге, привлек меня к суду за клевету и что 30 января меня оправдали, осудив тем самым клеветников и хулителей.

Среди людей, которые ведут против меня жестокую войну, нанося мне удары ножом в спину только за то, что я стремился к истине и справедливости, выискались подлые души, бесчестные хулители, осквернители могил, которые надругались над почтенным прахом моего отца, более полувека покоившимся под гробовой плитой.

Они втаптывают его в грязь, выкрикивая мне в лицо: «Ваш отец был вор!» Отыскивают где-то ветхого, более чем восьмидесятилетнего старца, который ищет повода для оскорблений и брани в смутно брезжащих воспоминаниях той далекой поры, когда ему шел всего тринадцатый год, и который заявляет, что мой отец был прихлебателем и вообще повинен во всех смертных грехах. Только одно можно сказать в оправдание почтенного старца: он мнит, что отстаивает честь французского знамени, напрягает свою дряхлую память и выдумывает небылицы, чтобы в моем лице сразить изменника. Бедняга! Толкнуть старика на такую подлость, опозорить его седины!

Воспоминания эти якобы относятся примерно к 1830 году. Но как я могу дать веру сведениям, почерпнутым из столь ненадежного источника людьми, которые на протяжении долгих месяцев с беспримерной наглостью выдают клевету за правду? Мне хочется ответить тотчас же, рассказать все, что я знаю, так чтобы все увидели, кем был Франсуа Золя, обожаемый отец, благородная, возвышенная душа, каким запомнился он его близким и мне.

Мой отец женился на моей матери гораздо позднее, в 1839 году в Париже. То был брак по любви: выходя однажды из церкви, он встретил бедную девушку и полюбил ее за красоту и юную прелесть. Я родился на следующий год, и, помнится, мне не исполнилось еще и семи лет, когда я шел по дороге на кладбище за гробом отца, которому целый город отдавал последние почести в знак уважения и любви. Только это я, в сущности, и помню о своем отце, он, словно неясная тень, проходит сквозь годы раннего детства. Я научился уважать его и любить, видя, как священна его память для матери, как боготворила она покойного мужа и после его смерти за необыкновенную доброту и отзывчивость.

И вот ныне мне заявляют: «Ваш отец был вор!» Я никогда не слышал ничего подобного от своей матери и счастлив, что она не дожила до таких откровений. Она знала лишь, что горячо любимый ею человек прожил благородную и полную достоинства жизнь. Она читала письма, приходившие на его имя из Италии от его многочисленной родни — эти письма хранятся у меня, — и всякий раз находила в них свидетельство любви и восхищения, которые близкие люди неизменно питали к ее мужу. Она знала его подлинную жизнь, видела, сколько сил и труда он положил для блага своей приемной родины. Повторяю, от матери я не слышал об отце ничего, кроме слов гордости и любви.

Так воспитала меня мать: в духе преклонения перед памятью отца. И Франсуа Золя 1830 года, мнимому преступнику, о котором его близким ровно ничего не известно и которого стараются очернить подлым наветом единственно для того, чтобы бросить тень на меня, я могу лишь противопоставить сегодня того Франсуа Золя, которого знала наша семья, которого знал весь Прованс с 1833 года, когда он поселился в Марселе.

Франсуа Золя, чей отец и дед служили в армии Венецианской республики, оба в звании капитана, сам получил чин лейтенанта в возрасте двадцати трех лет. Он родился в 1795 году. Передо мной лежит «Исследование топографического нивелирования», изданное в Италии в 1818 году и вышедшее в Падуе за подписью «Dottore in matematica Francesco Zola, luogotenente»[48].

Он служил, если не ошибаюсь, в войсках принца Евгения. Вся беда в том, что в невообразимой спешке и неразберихе, которыми наполнена теперь моя жизнь, я вот уже два дня ищу в семейном архиве какие-нибудь письменные свидетельства, какие-нибудь газеты того времени и, к своему отчаянию, не могу найти. Они непременно найдутся, и тогда я сообщу точные факты и даты. А пока следующее ниже приводится мною по памяти: вынужденный покинуть Италию после ряда политических потрясений, отец живет некоторое время в Австрии, где участвует в строительство первой в Европе железной дороги — относительно этой поры его жизни мне обещали доставить самые полные сведения, — затем проводит несколько лет в Алжире в должности капитана службы вещевого довольствия Иностранного легиона на содержании французской казны и, наконец, в 1833 году поселяется в Марселе, где получает должность инженера гражданского строительства.

Здесь я задержусь и расскажу о большом проекте, который занимал тогда все мысли моего отца. Как раз в ту пору, в связи с тем, что прежний порт стал слишком тесен, городские власти Марселя решали вопрос о создании нового обширного порта — впоследствии он был устроен в Ля-Жольет. Мой отец выдвинул другой проект — все чертежи и планы, целый огромный атлас, хранятся у меня по сей день, — он совершенно справедливо указывал на то, что внутренний порт, который он предлагал устроить в Каталане, представлял бы несравненно лучшее укрытие для судов, нежели таковой же порт в Ля-Жольет, почти не защищенный от мистраля. Отец отстаивал свое детище в течение пяти лет, и эта борьба во всех подробностях отражена в газетах того времени. В конце концов отец был вынужден уступить первенство Ля-Жольет, но горевал недолго: вскоре его увлекает новый инженерный замысел, и на сей раз он добивается успеха.

Должно быть, еще когда он воевал за свой проект в Марселе, ему пришлось однажды поехать по делам службы в соседний город Экс. И вполне возможно, что зрелище города, умирающего от жажды среди выжженной солнцем равнины, навело его на мысль провести здесь канал, которому суждено было носить его имя. Он решил соорудить систему плотин, подобную той, что он видел в Австрии, где скалистые теснины перегораживали огромными перемычками, которые задерживали горные потоки и дождевые воды. Начиная с 1838 года он постоянно находится в разъездах, обследует окрестности города, составляет планы.

Вскоре задуманное дело поглощает его целиком, он ищет единомышленников, сражается с противниками. Лишь после восьмилетней борьбы, преодолев множество препон, ему удается осуществить свое предприятие.

Несколько раз отцу пришлось побывать в Париже, и в одну из таких поездок он и женился на моей матери. Он приобрел там могущественных друзей, его проектом заинтересовались Тьер и Минье и оказали ему высокое покровительство. Он нашел соратника также в лице г-на Лабо, адвоката государственного совета, который стал восторженным сторонником канала. Государственный совет постановил считать строительство канала отвечающим нуждам государства, и король Луи-Филипп издал соответствующий указ. Уже начались работы, и в долине Инфернэ взлетали на воздух взорванные скалы, как вдруг, 27 марта 1847 года, мой отец скоропостижно скончался в Марселе. Тело его было перевезено в Экс на обитой траурным крепом погребальной колеснице. Духовенство вышло встречать останки моего отца за пределы города и провожало их до площади Ротонды. Были устроены торжественные похороны, в которых участвовали все жители города от мала до велика. Отложив все дела, из Парижа приехал на погребение г-н Лабо, адвокат государственного совета, и произнес речь, в которой рассказал о прекрасной жизни моего отца. Основатель «Семафора» Барлатье также, если мне не изменяет память, произнес надгробную речь и от имени жителей Марселя сказал последнее «прости» инженеру и примерному гражданину, которому не раз оказывал поддержку. Из жизни ушел мужественный человек, труженик, и целый город благодарил его за непреклонное упорство в желании послужить на пользу ему.