Пирамида. Ленинградский альпинизм в четырех киносценариях - Григорий И. Сидько

сделал, вернее то, чего ты не сделал — это удар по нашему общему престижу… Представляешь? Она приезжает к себе на родину и начинает там всем рассказывать: была, дескать, на сборе у Ленинградцев, одни мужики, шестнадцать, так сказать, членов "Буревестника" — и не один не мог!.. Да ты, просто-напросто, уронил честь города!

Окружающие хохочут.

Валера: Эдя, а по-моему, так она ушла потому, что ты ее утомил: "Верочка, заткни уши, Верочка, заткни уши…"

Эдик (потрясенно): Я ее утомил?!.. Да если бы я ее действительно утомил, она бы не то что до конца месяца — она бы до конца года тут осталась!

Володя: Надо было, все-таки, продать ее бабаям! Ели бы сейчас шашлыки. Так сказать, лучше синица в руках…

Юлик берет стоящую в углу гитару, подстраивает струны, поет:

— Как хорошо без женщины, без фраз,

Без горьких слов и сладких поцалуев…

Миша вносит в шатер кастрюлю, ставит на коробку и открывает крышку. Пар обволакивает сидящих вокруг.

Марченко: Чай давай, да?

Аэрофлотовской чашечкой Миша перемешивает чай в кастрюле, затем наполняет граненый стеклянный стакан и передает сидящему рядом Валере.

Тот берет его в руки и критически рассматривает на свет:

— Что это за масонский чай?

Юлик: Обижаешь! Это еще крепкий!

Парень (с царапиной на щеке): А к чаю что-нибудь будет?

Эдик: Торт "Птичье молоко".

Марченко: А кстати, Эдя, не продегустировать ли нам "Вдохновение"?

Володя: Давайте лучше проверим, не испортилась ли колбаса на первенство Союза.

Эдик: Разве что если окунетесь в озеро.

Леня: Ну-у, Эдя, это слишком жестоко! Это бесчеловечно!

Марченко: А что, Эдя, ты действительно готов накормить того, кто искупается в озере?

Эдик: Готов, но только после купания. Когда шансов попробовать колбасу у него почти не останется.

Марченко: Ловлю на слове.

Володя: Чтоб зря людей не терять, давайте лучше, в жертву кого-нибудь принесем. Опустим его ненадолго в озеро, а за это попросим у Бога погоды, чтоб вышло солнышко и стало жарко. А Эдя, в качестве компенсации за моральный и физический ущерб, его покормит.

Эдик: А не лучше ли его совсем утопить?

Марченко: Эдик, не выйдет!.. Обещал? Выполняй!

Эдик: Ладно, хрен с вами: галета с колбасой, кусок "Вдохновения" и кофе.

Леня: Отлично!.. С моей стороны капельница и эфедрин.

Юра: Кто будет жертвой?

Володя: Надо кинуть жребий.

Юлик вытаскивает из внутреннего кармана ватника двойной тетрадный листок в клеточку и шариковую ручку, передает Володе.

Володя: Так… нас двенадцать человек… — он разрывает листок пополам, потом еще раз пополам и оставшиеся куски рвет на три равные части. На одном из кусочков рисует могильный крест и пишет "Ты". Бумажки сворачивает в трубочки, кидает в пустую миску и перемешивает. Затем протягивает ее Эдику.

Тот вынимает одну трубочку, разворачивает, демонстрируя всем чистый листок:

— Пусто.

Володя протягивает миску следующему. Все с интересом следят за реакцией разворачивающих бумажки претендентов.

Юлик: Нету.

Валера: Пусто…

Юра: Ничего.

Сергей опасливо раскатывает свою трубочку:

— Так я и знал!

Всеобщий смех облегчения.

Валера: Можно было и не тянуть ничего.

Эдик: Всем полчаса на отдых и подготовку!

Предвкушая интересное развлечение, все выходят из шатра, в котором остаются только Сергей и Володя. Слышно, как Юлик, взяв несколько аккордов, запевает:

— Я помню тот Ванинский порт,

И вид пароходов угрюмый…

Все остальные, отдаляясь, хором подхватывают:

— Как мы поднимались на борт,

В холодные мрачные трюмы…

Володя: Ну что, Серега, не загнешься?

Сергей: Скоро узнаем…

СЕВЕРНАЯ СТЕНА ВЕРШИНЫ 5300. СЕРЕДИНА ДНЯ.

Холодно. Сильный ветер со снегом.

Мельчайшие трещины и впадины темной отвесной скалы залиты льдом, а узкие выступы и полочки запорошены снегом, что придает почти гладкой стене рельеф и объемность, и, в тоже время, холодно-неприступный, отрешенно-безучастный мрачный вид. В какую бы сторону мы не смотрели, ее края теряются в тумане метели, отчего возникает ощущение, что она не имеет пределов и простирается во все стороны до бесконечности.

Посредине стены, втиснувшись боком в конусообразное, забитое снегом, углубление, полувисит на двух не до конца вбитых в тонкую вертикальную трещину крючьях Андрей. На нем одето, по-видимому, все, что есть с собой: сползшая на самые глаза вязаная шапочка торчит из-под желтой парашютной каски, поверх которой натянут сначала капюшон болониевой ветровки, а потом — застегнутой на все пуговицы видавшей виды жидкой, со свежими рваными дырами на спине, пуховой куртки. Драные капроновые штаны заправлены в толстые шерстяные носки. На ногах — изношенные, не по размеру большие кроссовки, одна с наполовину отодранной подошвой.

Частые сильные порывы ветра и заряды сухого колючего снега заставляют Андрея все время вжиматься в скалу, отворачивать голову и прятать обмороженное лицо в вороте пуховки. Иногда он немного меняет позу и поочередно бьет о стену замерзающими ногами.

В метре над Андреем висят два рюкзака и связанная за шнурки пара горных ботинок. В потрепанных брезентовых рукавицах, сквозь дыры в которых просвечивают шерстяные перчатки, он придерживает две свободно свисающие откуда-то сверху веревки, частично смотанные в кольца, лежащие у него на колене. Веревки колышатся на ветру и, время от времени, слегка сдвигаются — то чуть поднимаясь вверх, то снова сползая на прежнее место.

Еще две натянутые веревки круто уходят от него на сорок метров вниз, где виден еще один человек, также бездвижно стоящий на крошечной снежной полочке, а еще ниже него — уже едва различимый в шквалах снежной метели — медленно продвигающийся по веревкам нижний.

От очередного порыва ветра Андрей сжимается в комок и, прикрывая лицо рукавицами, держащими веревки, наклоняет голову.

В налетающих друг за другом снежных зарядах ненадолго образуется просвет, и в разрыве между облаками на мгновение открывается зияющий провал, сквозь который становятся различимы черные нити трещин далекого, запорошенного снегом ледника.

Нижний человек тяжело подымается по висящей веревке. За спиной у него большой, плотно набитый рюкзак, к которому прицеплена смерзшаяся бухта веревки и множество карабинов с крючьями и закладками. Продвинув вверх по веревке привязанный к колену зажим, он с усилием выпрямляется на ноге, рывком продвигает вверх другой зажим, идущий от груди, и обессиленно повисает на нем, глубоко и часто дыша. Поднявшись так еще на несколько метров, он подходит к третьему, стоящему на узкой покатой заснеженной полочке. Тот помогает ему, подтягивая вверх за лямку рюкзака.

Нижний (хрипло): Куда?!..

Третий: Давай, я сам… — он отстегивает идущий от него конец короткой веревки с карабином и зацепляет