Настоящие индейцы - Олег Дивов

К Хессу прискакал гонец, то ли уставший, то ли перепуганный.

— Они… они там убили всех!

— Убили, — повторил Хесс. — Значит, они не лгут и они мужчины. Накажите их как мужчин.

Он повернул кобылу и неспешно поскакал в лагерь.

Мы не сдались, нет. Мы еще подрались. Нас взяли сетями и притащили в самую гущу шатров и палаток. Туда, где в землю были вкопаны столбы. Всех, кроме Иды, привязали к столбам — за вытянутые вверх руки, спиной наружу.

— Санта, я не выдержу, — прошептала Моника.

— Выдержишь, — ответила ей индианка. — Ты сказала — ты должна доказать.

— А что мне делать?!

— Ругайся.

— Ругаться?! Но это же дурно!

— Ты уже не женщина, а мужчина. Мужчине не дурно.

— Хорошо, Санта, я так и поступлю, — пообещала Моника.

Бедный ребенок.

Плети. Нас выдрали плетьми. Без малейшей пощады. Моника быстро потеряла сознание, но так и не закричала. Я изобретала самые обидные оскорбления для палачей. Санта поддавала жару. Больно? Я быстро перестала осознавать боль именно как боль. Отупела.

Потом нас отвели на новое место — на вершину холма. Здесь было дерево с густой листвой, и под ним уже восседала Ида, укутавшаяся в мою плащ-палатку. Мы промолчали.

Еды нам не принесли, дали только немного воды для Иды. Она еще и возмутилась — почему не кормят, ей вредно голодать! Ей объяснили: за побег наказаны все, и если она недовольна, пусть скажет о том своим друзьям. Этим Ида и занималась весь оставшийся вечер. Она чехвостила меня на чем свет стоит. Твердила, что я завидую ей и стараюсь избавиться, потому что положила глаз на ее мужа. Макс валялся в полузабытьи, и спрашивать у него, когда успел жениться на этой дуре, было бессмысленно. А Ида обещала подать на меня в суд, когда за ней прилетят спасатели, так что лучше бы мне не возвращаться на Землю — там меня немедленно упекут в тюрьму. Потому что я пытаюсь спровоцировать выкидыш у почтенной дамы, дочери приличных родителей, жены, матери и офицера.

Мне казалось, я нахожусь в театре абсурда. Так не может быть. Не бывает таких злобных и ограниченных людей. Даже в дальних провинциях. Просто не бывает. А память подсказывала — еще как бывает. Те женщины, с которыми я служила в четвертом округе, ничем не отличались. Просто им не выпадало серьезных испытаний, и негде было показать свою сущность. А тем несчастным, кому выпало… Лучше не вспоминать. В конце концов, мне предстоит смерть ничуть не лучше той, какую приняли они.

Я то проваливалась в дрему, то выныривала. В лагере поднялся шум, но мне не было дела до него. Лишь к сумеркам я более-менее очнулась.

К холму во весь опор неслись трое верховых с кобылой в поводу. Подлетели к нам, остановились.

— Делла Берг! — отчеканил один. — Ты поедешь с нами.

— А если нет?

— Тогда мы привезем тебя силой. Царь хочет видеть тебя.

Так вот что за шум был днем! Патер явился. Ну ладно, повидаемся.

— Садись, — индеец показал мне заводную кобылу. — Говорят, ты мужчина, а мужчина умеет ездить верхом.

Тоже мне, придумал испытание. Я встала, спину опалило лютой болью, но я не подала виду. Индейская кобыла не так хороша для верховой езды, как обычная лошадь, но и не особенно от нее отличается.

— Для мужчины ты слишком мала ростом, — заявил индеец. — Может, ты карлик?

Примерившись, я вскарабкалась в седло. Стремян индейцы не знали, но мне-то что? Я в детстве без седла ездила — подумаешь, стремена… Мне бы в обморок не грохнуться, вот что важнее.

Индеец повернул свою кобылу и вскачь понесся вниз. Я скрипела зубами, у меня темнело в глазах, и я боялась только одного: упасть и свернуть себе шею именно сейчас. Именно тогда, когда есть шанс все-таки вылезти из западни. Не может быть, чтобы Патер хладнокровно послал нас на смерть.

Рядом с шатром старейшин появился еще один — в полтора раза выше и в четыре раза шире, с бунчуком на остром шпиле, с разряженной гвардией. Мои конвоиры объехали шатер и спешились у двух костров, на которых грели воду в огромных котлах. За кострами был шатер поменьше, и меня подтолкнули к нему.

Я вошла. Внутри были только женщины. Немолодые, судя по повязкам на шее — рабыни. Они наполняли водой большую бадью. Из-за их спин вышла старуха, придирчиво оглядела меня.

— Садись сюда, — она показала на бадью, — к царю нельзя грязной.

Я сбросила одежду. Старуха ничуть не удивилась, увидев мою располосованную плетью спину. Рабыни, поддерживая меня под локти, помогли забраться в воду. Когда горячая вода залила спину, я чуть не потеряла сознание. Старуха быстро сунула мне под нос горсть пахучих трав, в голове прояснилось.

— Я слышала, ты назвалась мужчиной. Ты стойкая, — похвалила старуха. — Моя сестра попала в плен и тоже была мужчиной. Ее казнили. Она не уронила своего достоинства.

Воду пришлось менять дважды, столько грязи с меня стекло. Старуха умело обработала мои раны, намазала каким-то холодным маслом, от которого кожа онемела, но боль пропала. Потом меня обрядили в индейское платье, новенькое, богато вышитое, зачесали волосы под тяжелый платок и накинули на плечи плащ.

Жаль, у них не нашлось зеркала. Но я и так чувствовала, что совершенно готова к аудиенции с любым монархом.

Что дело худо, я поняла с порога.

Царский шатер внутри был перегорожен ширмами и полноценными стенками из шкур. В самом центре оставалась большая круглая «комната» — не иначе, приемная. Или тронный зал. Посередине на возвышении стоял стул, на стуле восседало чудовище. Громадный индеец в маске-шлеме, полностью закрывавшей лицо, в плаще, поясе и сапогах. Ничего больше на нем не было. Золотая маска отделана рогами кобылы, драгоценными камнями и прочей мишурой. Пояс, плащ и сапоги тоже. Камни, естественно, тут гранить не умели, а потому богатство не поражало своим великолепием.

Индеец сидел, широко развалив колени и выставив на всеобщее обозрение мужские части. Высота его стула как нарочно была такой, что эти самые части оказались на уровне моего лица. Сильно пахло водкой. За плечом царя стоял Хесс, а с другой стороны юлой вертелся тот самый парень-переводчик, который был при первой моей встрече с советом старейшин. Кстати, они тоже тут были. Выстроились вдоль стен.

Боже мой, неужели вот это — Патрик Шумов?!

— Женщина, тебе оказана честь, — проскрипел Хесс.

— Я мужчина.

— Для царя женщина та, на которую он покажет пальцем. А какие у тебя органы, важно для твоих родителей, не для царя.

Хорошенькие у них тут обычаи, ничего не скажешь.

— Тебе оказана честь, — продолжал Хесс, — царь берет тебя в наложницы.

Я даже и не удивилась. Этот абсурдный день обязан был завершиться какой-нибудь космической глупостью.

— Прости, царь, но я отклоняю твое предложение.

— Ты не можешь отказаться, — встрял Хесс. — Царю не отказывают. Иди к себе, скверная женщина, и подумай. У тебя есть три дня, чтобы возрадоваться. Иначе тебя приведут силой.

Патрик не издал ни звука. Что ж, все понятно.

Хесс мигнул слугам, они подхватили меня под локти и практически вынесли из шатра. Там уже ждали верховые, те же самые, но без заводной кобылы.

— Иди, — велел мне старший, — обратно.

И я пошла. В дурацком длинном индейском платье, в неудобном плаще и толстом платке, в индейских шлепанцах, какие женщины носили только дома.

На нашем холме ярко горел костер. Меня встретили молча, одними лишь удивленными взглядами. Я не стала рассказывать. В любом случае, трое суток у меня есть. Завтра расскажу и посоветуюсь, что предпринять. Хотя думать тут не о чем: я ни капельки не сомневалась, что меня со всем моим «приданым» быстренько отравят. Оно, конечно, такая смерть легче казни, но не будет ли умнее подождать? Я еще не все возможности использовала.

Ночью у меня поднялась температура.

На утреннюю оправку меня практически несли — Санта и Дженни. Сама я идти не могла, падала. Мне безумно хотелось пить, губы потрескались. Воду давали только Иде, а она наотрез отказалась делиться. Потом мне немного полегчало — ровно настолько, чтобы я могла ясно видеть.

К счастью, земля на холме была почти сухой. Мужчины наломали для меня веток, уложили. Моей подушкой служили колени Макса, что, разумеется, вызвало взрыв негодования со стороны Иды. Она считала, я притворяюсь — на жалость бью, отвлекаю внимание от нее, такой достойной. Только сейчас я узнала, что мне досталось вдвое больше плетей, чем остальным, — за дерзость и призыв к мятежу.

— С Патриком ничего не вышло? — будничным тоном спросил Макс.

Я собралась с силами и рассказала. Санта поцокала языком. Макс рассмеялся, но усмешечка была кривой.