Паустовский. Растворивший время - Олег Д. Трушин

Появление «Кара-Бугаза» выправило положение Паустовского не только среди писателей новой социалистической формации, но и придало его творчеству нужный «окрас», значительно снизив в его адрес накал страстей от лица тех, кто так активно посредством критики вторгался в его творческий процесс. По сути, «Кара-Бугаз» стал той твердыней, той защитой, о которую «разбилось» многое из того, что мешало Паустовскому в его свободе творчества.

И если творческую биографию Паустовского образно разделить на три части, то можно с уверенностью сказать, что первая из них прошла под знаком «Блистающих облаков», последняя овеяна славой «Повести о жизни», ну, а вторая осенена «Кара-Бугазом», повестью, задавшей нужный вектор жанровой линии всех последующих произведений автора, причём в независимости от их формы.

«Колхида»: «…оставляет ощущение несовременной книги»

Однажды на одном из букинистических развалов блошиного рынка в городе на Неве автором этих строк было приобретено второе издание повести Паустовского «Колхида», вышедшее в издательстве ОГИЗ «Детская литература» в 1935 году. Книга обычного формата, с иллюстрациями П. П. Соколова-Скаля, примечательная не только годом издания (первое вышло в этом же издательстве годом раньше), но и тем, что на протяжении нескольких лет её выбирали в качестве подарка, о чём свидетельствовали надписи на титульном листе:

«Кирюше Кашкарову – мама. 1936 г.»,

«Игорьку от тёти Нади. 12/X-48 г.»,

«Машуну от папы. 6/XI-50».

Книга с историей! Трудно сказать, состояли ли все эти юные читатели в близком родстве, да и вообще, знали ли друг друга. Да вряд ли такого отношения к себе могла бы получить книга, не располагающая к её прочтению. Без всякого сомнения, она имела ценность и для тех, кто дарил, и для тех, кому дарили.

Собрание новелл под общим названием «Колхида», пёстрых по содержанию, но объединённых одной темой – покорения природы, на этот раз – субтропиков, впервые было опубликовано в горьковском журнале «Год 17-й» за 1934 год. В этом же году повесть выйдет и в «Роман-газете» № 10.

«Колхида» не смогла повторить успеха «Кара-Бугаза», но определённую значимость в творческой судьбе её автора сыграла.

На одном из первых читательских обсуждений, состоявшихся в московском клубе «Авиахим» 23 января 1935 года, в частности, говорилось:

«Автор весьма занимательно строит описание возникновения на побережье Чёрного моря, из лесных зарослей и болот, культурных участков для субтропических растений: чая, лимона, бамбука, лакового дерева и др.

На протяжении всей книги с неослабевающим интересом следим, каким путём идёт освоение болот Колхиды, что предпринимают специалисты в целях приспособления природы на службу человеку, – напр., кольматаж – осушение болот путём заливания участков мутной водой, заградительные стены из эвкалиптов от фэна (горяч. ветра) и др.»168.

Индустриализация, всколыхнувшая страну в конце 1920-х годов и нашедшая своё отражение в литературе последующих лет первых пятилеток, была неразрывно связана с преобразованием природы человеком, что само по себе явилось одной из основных тем в творчестве писателей этой поры. Ориентир на прославление человека, покоряющего природу во всех проявлениях – в науке, промышленности, сельском хозяйстве, – сделал своё дело и в литературе.

После «Кара-Бугаза» была необходима новая встряска мысли, а для этого нужна была особенная её «закваска», что так или иначе могло подтолкнуть к новой вещи.

Поездка Паустовского на Луганский паровозостроительный завод ранней весной 1933 года, не дала большой темы. Статья-очерк «1080 паровозов»169 «просочилась» сквозь рутину других производственных публикаций.

Другой очерк – «Страна над Онегой»170, наглухо «застревая» в черновиках, от разу к разу перерабатываясь, получив несколько вариантов, так и осядет в писательском столе, без всякой надежды на публикацию.

И вот в мае 1933 года редакция журнала «Наши достижения» направляет Паустовского на любимое им Чёрное море, в Абхазию. Итогом этой поездки и станет повесть «Колхида», над которой Паустовский будет трудиться около года.

Повесть будет рождаться непросто. Написанная большей частью в Доме творчества «Малеевка», по свидетельству Паустовского, будучи в черновом варианте, она пройдёт через руки самого Горького, который со всей строгостью «пролетарского писателя» внесёт в её текст несколько содержательных правок.

Повесть-фантазия, несущая на себе налёт феерии «Алых парусов» Грина, «Колхида» была задумана автором как повесть о будущем.

«Прежде всего “Колхида”, – скажет Паустовский на обсуждении повести в Гослитиздате 29 января 1935 года, – это, конечно, не протокол и не фотография, поэтому целый ряд возражений, которые шли по этой линии, для меня лично не существуют, отпадают. Натурализма в этой книжке нет и не должно быть.

Дело в том, что эта книжка, собственно говоря, есть книжка о будущем. Колхида, которая здесь дана, это не Колхида сегодняшнего дня. Здесь сегодняшний день переплетается с тем, что должно быть. Может быть, поэтому здесь нет тех элементов, о которых вы говорили, классовой борьбы в такой ясной форме»171.

Примечательно, что Паустовский, как бы страхуя повесть от нападок ярых сторонников соцреализма, в первых её изданиях претворяет начало эпиграфом «Социализм нельзя построить без фантазии», якобы взятым из речи Ленина на XI съезде партии. Хотя – и это доподлинно известно – в самой речи «вождя пролетариата» такого высказывания нет. И эта «вольность» Паустовского не прошла мимо читателей. Пришлось оправдываться. В более поздних переизданиях «Колхиды» эпиграф был снят.

Тем не менее на том же обсуждении повести в Гослитиздате на вопрос: «К какому жанру относит автор своё произведение: это повесть, роман, художественный очерк?» – Паустовский ответит очень уклончиво: «Я сам затрудняюсь определить жанр этой вещи. Я лично больше склоняюсь к тому, что это документальная вещь, и вместе с тем нельзя назвать документальной, потому что здесь распоряжение с материалом довольно свободное. Я бы назвал её повестью, но к этому надо ещё прибавить какие-то прилагательные, а какие, это очень трудно решить. Критика, например, считает, что вообще, поскольку это нельзя причислить к тому или иному жанру, очевидно, нужно придумать какое-то новое слово. Так говорят некоторые критики. Не знаю, правы они или нет»172.

Внешняя спутанность жанровой стороны «Колхиды» давала возможность её автору несколько сокрыть тот самый романтизм произведения, за который ещё совсем недавно так сильно била Паустовского критика.

Помимо вопроса о жанре были и другие:

«– По какому плану автор строил повесть?

– Изображены ли действительные люди, или это обобщённые типы?

– Какой материал был у т. Паустовского, когда он писал эту вещь?

– Действительно ли произошла эта находка статуи женщины азиатских стран?»

Отвечать на все эти вопросы Паустовскому было непросто. И не потому, что он не мог найти