Горный завод Петра третьего - Татьяна Александровна Богданович

чего, Ильюшка? – с удивлением спросил Чика. – Пьяный дурень набрехал, а ты…

– Главное, Степан, – заговорил Илья, проводя рукой по лбу.

– Чего Степан? – не понял Чика. – Он же в честном бою, а не то что Лысов.

– Послушай ты меня, Ваня, – умоляюще заговорил Илья, хватая того за волосатую руку. – Грызет меня вот тут, – он хлопнул себя по груди. – Глаз не сомкнуть. Вот ровно собака рвет.

Чика не прерывал его. Захар лежал, затаив дыханье, стараясь не пропустить ни слова. Давешний страх снова забирался ему под рубашку и стискивал горло.

– Ведь коли правду Митрей-то, – говорил глухо Илья, – за кого Степан-то кровь пролил? А? За вора? За Емельку?

– Тихо ты! – с испугом прервал его Чика.

– Да спит, сказываю я, – с досадой оттолкнул его Илья. – Ну, невмоготу мне, – прибавил он. – Уйду.

Он безнадежно свесил голову и замолчал. Чика тоже молчал. Только тараканы по-прежнему шуршали на столе.

У Захара тоскливо заныло где-то внутри. «Что ж это? – думал он. – Стало быть, брехня все. А как же Аким?»

– Слушай ты, Илья, – заговорил негромко, твердо Чика. – Жалко мне тебя. Одна мать нас вскормила. Беречь тебя наказывала. Кабы не то… Страшной клятвой я обвязался. Всего-то нас осемь казаков. Ты девятый станешь. Подь, погляди, спит ай нет парень.

Илья послушно подошел к Захару. Кажется, начни он его душить, Захар и то не подал бы голосу. Он весь как закаменел.

– Спит, – сказал, отходя, Илья.

– Ну, целуй образок Ильи-пророка, что на тебя мать надела, что ни одной живой душе слова не проронишь.

Захар приоткрыл один глаз и видел, как Илья вытянул из-за ворота привешенный на гайтане образок и поднес его к губам.

– Глуп ты, Илья, – заговорил Чика. – Чего спужался? Ну чего тебе то, царь ли он али не царь?

Илья поднял голову и с удивлением посмотрел на брата.

Удивился и Захар. «Чего говорит? Коли не царь, стало быть – вор. Кто ж за ним пойдет?»

– Чего глазы вылупил? Вот и все вы так, – продолжал Чика. – С того и таимся. С того и Лысова вздернули. Кабы разговор пошел, разбежались бы, сволота…Эх! – Он с досадой махнул рукой. – Понятия у вас нет ни на эстолько. – Он поднял свою волосатую руку и ухватил другой рукой за кончик малого пальца.

Захар затаил дыхание и изо всех сил старался разобрать, что такое Чика говорит.

– За что мы бьемся, кровь проливаем? – спросил Чика Илью.

– За царя-батюшку, – неуверенно ответил Илья. – Как его неправедно с царства согнали…

– У, дурень! – перебил его Чика. – Тебе-то какая печаль, чи Катерина там сидит, чи Петр?

Илья не сводил с брата широко раскрытых глаз.

– Дак Петр-та Федорыч, – начал нерешительно Илья, – вольности нам посулил, опять же и крестьянам…

– Ну-ну, – одобрительно сказал Чика. – Оно самое. За то мы и пошли, чтоб через то вольность казачьему войску добыть. Ну, и крестьянам тоже волю он посулил. А то бы на кой ляд.

«Ну вот, оно самое, – обрадовался Захар. – Вот и Аким говорил, – новый царь волю даст… Ну, а как не царь?» – вдруг испугался он.

Илья потер себя по лбу. Чего-то он, видимо, не соображал.

– Глуп ты, Ильюшка, – с сомнением сказал Чика, – ну, как я тебе все начисто раскрою? Не понять тебе.

– Скажи, Ваня, – взмолился Илья, придвигаясь ближе к брату. – Христом-богом прошу. Вот свербит меня и свербит. Покою не найду. Сбегу, коли не скажешь.

– Ну, слушай, – заговорил Чика, еще понизив голос так, что Захар едва слышал его слова, даже дышать боялся. – Гляди, клятву-то помни, – повторил Чика, – не то худо тебе будет.

Илья молча кивнул.

– Ну, знаешь ты, какие нам обиды русские цари чинили? Так и норовили все наши вольности казачьи отобрать.

– Как не знать, – пробормотал Илья. – Ишь, в солдаты нас норовили оборотить!

– Ну то-то. Понимаешь, стало быть. Так всё и шло. Всё хуже да хуже. А уж при нонешней царице, Катерине, всего лише. Уж мы и ходоков в самый царский Сенат посылали и подмазывали ейных любимцев. Ничего не берет. А тут еще слух прошел, что неправедно Катерина-то на престол села, мужа-то своего, Петра Федоровича, прикончить-де велела, стерва.

– Так не прикончили ж его? – спросил нерешительно Илья.

– Да уж там прикончили али нет, никто не видал, – сказал Чика. – Говорили тогда, что за то его бояре извести хотели, что он, Петр-то Федорович, простому народу послабленье хотел сделать.

«Вот и Аким то же говорил», – вспомнилось Захару.

– Ну, а тут толк пошел, – говорил Чика, – будто не помер Петр-то Федорыч. Другого-де заместо его убили, a он спасся. Видели его будто – один тут, другой там.

– Стало быть, не убили его? – спросил Илья.

– Выходит, что жив остался, – подтвердил Чика. – А тем временем у нас, у яицких, такая завируха пошла, что дальше некуда. Старшину нам силой посадили от царицы. Ну, тут все один на одного пошли. Те за старшинскую сторону держатся, другие на них. Горло друг другу рвем. Чай, помнишь и ты?

Илья кивнул.

– А тут как есть Пугачев этот самый…

Захар весь вздрогнул, чуть с лавки не скатился.

«Пугачев? Ведь и Лысов Пугачева поминал, – как же так?..»

– Пугачев? – спросил как раз и Илья. – Стало быть, правду Лысов… – Он не договорил. – Не Петр Федорович, выходит?

– Да ты погоди, – перебил его Чика. – Слушай, знай. Пришел он к нам впервой с Дону, у нас его никто не знает. Огонь и воду прошел, надо сказать. Ну и башковитый, видать. А обличьем, сказывают, с Петром Федоровичем сильно схож. Ну, поговорили мы с им, которые. Вольности он нам, само собой, – богом клялся, икону сымал – все, стало быть, обещался воротить. Ну, а нам, сам понимаешь, такой царь – первое дело. Мы, стало быть, тоже ему поклялись живот за него положить.

– Да как же? – заговорил вдруг Илья. – Оно самое… Дак коли не царь он, как он волю-то даст, а? Не послушают его ни почем.

– Э, дурень! – перебил его Чика. – Так царь же он. На Москве на царство посадим. Катеринку в монастырь, а то и вовсе прикончим. Стало быть, царь и будет.

Илья разинул рот. Нет, такое и Захар никак не мог понять. Как же так – не царь, а посадят – станет царь. Чудно!

– Да коли не царь он, – повторил опять Илья с сомнением.

– Как супротивников всех повоюем, на Москву придем… страху-то нагоним. Небось! Кто спрашивать станет, царь там али не царь. На престоле сидеть будет, стало быть – царь.

Илья молчал, а Захару сразу представилось высокое золотое