Великая война. 1914–1918 - Джон Киган

20 лет, погибло 45.000 человек, в возрасте от 20 до 24 лет сложили головы 92.000, от 25 до 29–70.000[239]. Из рядов 30-летних смерть забрала более 80.000 человек. Мужское население страны составляло 20.000.000 человек, из них половина была военнообязанными. Больше 300.000 остались на поле боя. А ещё были раненые, пропавшие без вести и оказавшиеся в плену. Германия потеряла убитыми 241.000 человек, в том числе 99.000 в возрасте от 20 до 24 лет, из мужского населения 32.000.000 человек[240]. В Бельгии из 1.800.000 мужчин призывного возраста погибло 30.000, и эта цифра с мрачным постоянством повторялась в каждый следующий год войны[241]. Примерно столько же потеряли убитыми англичане, с той лишь разницей, что почти все погибшие были солдатами регулярной армии и опытными резервистами запаса. Потери среди добровольцев из нескольких территориальных подразделений, таких как лондонский шотландский полк, прибывший к Ипру уже в конце битвы, или среди сипаев из лахорской и мератхской дивизий оказались не очень большими[242]. Но вскоре они резко увеличатся, поскольку индийские подразделения будут всю зиму удерживать широкие участки фронта… До конца 1915 года некоторые батальоны окажутся практически полностью уничтоженными. Тем не менее в том же 1915-м прибудут новые подкрепления, и Британия сможет внести свой вклад в боевые действия во Франции, а потом пойти в наступление, в частности в Артуа и Шампани[243].

В конце 1914 года перспективы продвижения вперёд, как для союзников, так и для немцев, становились все более туманными. Да и вперёд они предполагали идти каждый в своём направлении. Непрерывные линии траншей длиной больше 750 километров тянулись от Северного моря к горной границе с нейтральной Швейцарией. За ними обе противоборствующих стороны, в равной мере обескровленные потерями, одинаково страдавшие от нехватки снаряжения и боеприпасов — всё, что было произведено в мирное время, израсходовали за четыре месяца жестоких боёв, — сидели, согнувшись в три погибели, друг напротив друга, разделённые узкой нейтральной полосой. Пространства для манёвра, которое искала каждая из них, чтобы нанести решительный удар во фланг врагу, теперь не было. Да и сами фланги после затопления исчезли… Надеяться на успех лобовой атаки тоже не приходилось. Опыт французов в Эльзасе в августе, англичан на Эне в сентябре и немцев во Фландрии в октябре и ноябре убедил даже самых воинственных командиров в том, что наступление без поддержки артиллерии будет остановлено, а теперь в войсках было мало пушек и почти не осталось снарядов. К концу Первой битвы при Ипре каждую батарею ограничивали шестью залпами в день — недостаточно даже для того, чтобы снести брустверы вражеских окопов, не говоря уж о поддержке наступления пехотинцев, идущих на пулемёты[244]. Словом, на фронте установилось затишье — своего рода перемирие.

Война на Западе совершила полный круг. За четыре месяца, прошедшие между мобилизацией и стабилизацией фронта, она перешла от противостояния без действий к противостоянию со смертями, с промежуточным периодом интенсивной агрессии. Оглядываясь назад, можно заметить большое сходство между кампаниями 1914 и 1870 годов. Обе начались наступлением французов в Лотарингии в направлении Рейна. Обе развивались как серия немецких контрнаступлений, результатом которых стали чувствительные поражения французов. Обе продолжились продвижением немцев до окрестностей Парижа, которое не привело к окончательной победе из-за усилившегося сопротивления французов. Кульминацией обеих стало сооружение укреплённых траншеями и ходами сообщения позиций, слишком сильных, чтобы их можно было смять внезапной атакой, и решение наступающей стороны подождать, пока силы обороняющегося противника не иссякнут. На этом сходство заканчивается. В 1870 году немцы сумели окружить Париж, вынудив оставшиеся внутри кольца французские войска ограничиться случайными и некоординированными локальными операциями. В 1914-м французская армия оправилась от поражения, восстановила целостность, отбросила захватчиков от своей столицы, одержала неожиданную победу и сумела добиться, чтобы позиционная война велась не в центре, а на окраине страны. В 1870 году немецкие армии свободно передвигались по Северной, Центральной и Западной Франции. В конце 1914-го французская армия по-прежнему контролировала 77 из 90 департаментов республики, сохранила боевой дух, обладала значительными материальными ресурсами и заручилась поддержкой империи, решительно настроенной исполнить свой союзнический долг до конца, то есть до тех пор, пока агрессор не будет разбит. В этих условиях Германия никак не могла одержать быструю и лёгкую победу над неприятелем и повторить тот успех, которого добилась 43 годами раньше.

Глава пятая

Победа и поражение на востоке

В 1800 году Артур Уэлсли Веллингтон писал: «Для военной операции время — это всё»[245]. Сам полководец имел превосходное чувство времени, что наряду с военным талантом помогало ему одерживать свои великие победы, в том числе при Саламанке и Ватерлоо. А вот Шлифену времени как раз и не хватало — времени на мобилизацию, времени на то, чтобы сконцентрировать силы, времени на их развёртывание, времени, чтобы пройти маршем до главной цели. Именно сохранявшийся в расчётах времени риск убедил Шлифена и тех, кому суждено было воплощать его план в жизнь, бросить почти все силы, которыми располагала Германия, на запад. Восточный фронт в число приоритетов не входил. Возможности русской армии Шлифену были известны — он верил, что прежде, чем основные силы частей императора Николая появятся на восточной границе страны, пройдёт не меньше 40 дней. Значит, у Германии есть эти самые 40 дней, и добиться победы на западе следует в эти сроки. Так же думал и преемник Шлифена на посту начальника немецкого Генерального штаба Гельмут фон Мольтке-младший.

Безусловно, время — не единственное измерение, в котором протекает война. Имеет значение и пространство. Расстояния были стратегически важными. В прошлом они не раз сослужили русским хорошую службу, в частности в 1812 году, когда Наполеон повёл свою Великую армию на Москву. Тем не менее через 100 лет, в первом десятилетии XX века, Шлифен и офицеры немецкого Генштаба убедили себя в том, что теперь на востоке расстояния являются их преимуществом, ведь пространства Российской империи были огромными, очень многие подлежащие мобилизации резервисты жили вдали от городов, где предстояло формироваться воинским соединениям, а железнодорожная сеть, соединяющая эти населённые пункты друг с другом и с приграничными, развита была слабо. Всё это давало немецким и австрийским стратегам основания думать, что для завершения мобилизации русским понадобится несколько недель, а не дней, как им самим[246].

Вероятно, расстояния могли стать козырной картой в колоде немцев и по их сторону границы. В результате третьего раздела Речи Посполитой между Германской, Австрийской