Великая война. 1914–1918 - Джон Киган

Сам Ренненкампф передавал свои приказы войскам по радио и также посылал сообщения о готовящейся осаде Кёнигсберга. Это было очень опасно и стало одной из легенд Танненбергской кампании — так позже назвали этот ряд сражений. Больше всего шокирует то, что радисты штабов Ренненкампфа и Самсонова открытым текстом передавали сведения о передвижении своих армий и их намерениях. Конечно, перехватив их, немцы наносили сокрушительные удары. Впоследствии историки много об этом писали, но на деле всё не так просто. Да, русские часто передавали сообщения открытым текстом, но этим грешили и немцы. Причиной небрежности в царской армии была не обломовская лень, а элементарный недостаток кодовых книг. В соединениях кайзера проблема заключалась в нехватке времени. Немецкие радисты спешили и часто передавали незакодированные сообщения, рассчитывая на то, что русские их пропустят, — точно так же, как их собственные операторы не успевали «выловить» многие радиограммы противника[264]. Кроме того, не хватало переводчиков. Таким образом, в 1914 году эфир Восточной Пруссии часто был заполнен сообщениями, из которых ни один из противников не мог извлечь пользу.

Тем не менее утром 25 августа Гинденбургу улыбнулась удача. Перед самым отъездом из штаба 8-й армии генералу передали расшифровку полного текста приказа по 1-й армии русских о наступлении и дальнейшей осаде Кёнигсберга, из которого следовало, что на следующий день, 26 августа, части Ренненкампфа остановятся на некотором расстоянии от города, но достаточно близко к любой позиции, чтобы прийти на помощь 2-й армии в сражении, которое, по имеющимся данным, начнёт он, Гинденбург[265]. Искушение было велико. Гинденбург встретил фон Франсуа, корпус которого только что начал занимать позиции напротив армии Самсонова, в отличном настроении. Теперь на них работало не только расстояние — расстояние, разделявшее армии Самсонова и Ренненкампфа, но и время в виде намеренного промедления последнего. А между тем, если бы Ренненкампф поторопился, он вывел бы 1-ю армию за озёра — на позиции, с которых мог бы двинуться на юг, на помощь Самсонову.

Но фон Франсуа, чьё упрямство подчас принимало форму сознательного неповиновения, нарушил последовательное исполнение плана, согласно которому его 1-й корпус, а также 17 и 20-й корпуса должны были последовательно вступить в бой с флангами Самсонова. Заявив, что ожидает прибытия артиллерии по железной дороге, фон Франсуа медлил с наступлением 25 августа и весь следующий день. Прибывший Людендорф быстро привёл его в чувство, но демарш Франсуа имел неожиданные последствия — более чем благоприятные. Не встретив сопротивления, Самсонов двинул центр своей армии вперёд, по направлению к Висле (он намеревался прижать немцев), и… подставил растянутые фланги как Франсуа, который теперь находился к югу от него, так и Макензену с Шольцем — их корпуса, 17 и 20-й, приближались с севера. Стало быть, 27 августа Франсуа перестал упрямиться и начал наступление. Самсонов, не обращая внимания на угрозу с тыла, тоже двигался вперёд. 28 августа его авангард разгромил разрозненные немецкие части, встретившиеся на пути, и прорвался на открытую местность. Впереди была Висла. У обычно бесстрастного Людендорфа случился нервный срыв. Немного придя в себя, он приказал Франсуа немедленно отправить дивизию на помощь разбитым подразделениям. Строптивый командир 1-го корпуса снова проявил самостоятельность. Приказ Франсуа не выполнил, а максимально быстро двинул все свои батальоны на восток. Безусловно, это были слишком малые силы по сравнению с армией Самсонова, перемещавшейся разными путями на запад, но утром 29 августа передовые отряды русской пехоты подошли к Вилленбергу — городу, расположенному недалеко от их собственной границы, и столкнулись с немецкими войсками, двигавшимися навстречу. Это были части 17-го корпуса Макензена, участвовавшие в боях к югу от Мазурских озёр и весь предыдущий день наступавшие в южном направлении. Когда 151-я эрмландская пехотная дивизия 1-го корпуса и 5-я гусарская дивизия 17-го корпуса под командованием Блюхера соединились, клещи сомкнулись. Это означало, что Самсонов окружён[266].

Бои в котле были характерной особенностью сражений Второй мировой, особенно на востоке, где в 1941 году части вермахта раз за разом окружали сотни тысяч русских, но в ходе Первой мировой войны добиться этого не удавалось почти никогда. Именно поэтому Танненбергская кампания — так Гинденбург решил назвать сражение в память о поражении, которое на этом месте потерпели тевтонские рыцари от славян, — была особенной. Только пленными немцы взяли 92.000 человек, а убитыми и ранеными русские потеряли 50.000. Потери самих немцев, во много раз меньшие, чем на Западном фронте, были не особенно велики по меркам будущих сражений. В Германии победу в Танненбергской кампании посчитали выдающейся. Она не только спасла сердце Восточной Пруссии от оккупации, но и предотвратила угрозу наступления в промышленно развитую Силезию и на Берлин[267]. Немецкие пропагандисты теперь все чаще называли русских варварами — совершенно незаслуженно, поскольку командиры царской армии, многие из которых были балтийскими немцами, имевшими родственников в Восточной Пруссии, поддерживали дисциплину и не позволяли вольностей своим солдатам. Словом, Танненберг посчитали спасением Германии и праздновали повсеместно. После войны знамёна полков, участвовавших в этой битве, были выставлены в величественном одноимённом мемориале, стилизованном под Стоунхендж. Здесь же в 1934 году с президентскими почестями похоронили Гинденбурга. В 1945-м, когда русские снова появились в Восточной Пруссии, мемориал был разрушен, а памятник рейхспрезиденту взорван. Сейчас знамёна полков, сражавшихся при Танненберге, вывешены в Гамбургской кадетской школе, а прах Пауля фон Гинденбурга перезахоронен в замке Гогенцоллернов, где погребены члены императорской фамилии.

Военное значение Танненберга намного серьёзнее, чем символическое. Одержанная победа заставила немцев пересмотреть стратегический план. До этого перед ними стояла задача всеми силами удерживать фронт на востоке, в то время как на западе они рассчитывали на триумф. После Танненберга всё изменилось — угроза катастрофы на востоке была устранена, а вот на западе победа ускользала.

Русских разгром при Танненберге на какое-то время обескуражил. Самсонов был буквально раздавлен сознанием разразившейся катастрофы. Ему самому чудом удалось избежать гибели и вырваться из окружения. Пережить позор он не смог. Самсонов всё время говорил своим офицерам: «Император верил мне. Как же я смогу посмотреть ему в лицо после такого несчастья?»[268] Улучив момент, когда его оставили одного, генерал Самсонов застрелился. Это была лёгкая смерть по сравнению с той, которая ждала многих его солдат, умиравших в прусских лесах от ран, не получавших никакой помощи и оставшихся неизвестными. Их кости лежат там и сегодня, а сообщения об их гибели родственники получали после того, как исчезала