Семиозис - Бёрк Сью

– Помнишь танцы? – спросил я.

Два человека изображали стекловара. Один вставал позади другого, наклонялся и брал первого за пояс. А потом они пытались танцевать на четырех ногах. Глупо – но когда я был маленький, то считал, что это здорово. Мы знали, что настоящие стекловары выглядят совсем иначе: с тонкими ногами коленями наружу и тонкими руками с двумя локтями, а тело формой походило на длинный батон хлеба, и голова примерно такая же. И размером они всего лишь с человеческого ребенка. Мы любили делать кукол из палок.

Мари рассмеялась, словно мать, но ведь и она когда-то была ребенком. А может, и нет. Она была из тех Зеленок, кто на весенний праздник красят все волосы, в том числе и на лобке, но следила за тем, чтобы между двумя окрашиваниями волосы успевали отрасти и всем было видно, что она седая. Возраст якобы означал мудрость, но я никогда не голосовал за нее как члена комитета, даже когда у нее не было противника.

– У них население было многочисленнее, – сказала она очень наставительно. – И структура общества у них должна была быть более сложной, поскольку у них имеются морфологические касты. Хотелось бы мне посмотреть, как это работает.

– Мне тоже.

Разные тела для разной работы.

У меня были куклы всех трех видов: крупные самки, сильная основная каста, мелкие работники. Основные и работники были бесполые, хотя в детстве я не понимал бесполость. То есть зачем называть их самками, если нет самцов и они выдают младенцев, просто когда пожелают? Но, по словам Стивленда, они сами использовали именно такие наименования, а у радужного бамбука вообще было три пола, что казалось еще более странным.

Короче, мне хотелось понять, как работают касты. Мне хотелось встретиться с ними, а не торчать в хижине со сплетничающими политиками. У меня в группе были свои обязанности: готовить, исполнять музыку, быть дружелюбным и быть мальчиком-подростком, чтобы они увидели людей разного возраста и пола.

– Стивленд был не слишком полезен, – отметила Сосна.

– У Стивленда для них не было точки отсчета, – ответила Мари. – И они общались всего два года, а потом стекловары ушли.

– Бедненький сиротка, – вставил я, просто чтобы подразнить Мари.

– Он очень одинок, – возмутилась она. – И рос без компании, так что это не способствовало его социализации.

Сосна скопировала тон Мари.

– Ну, зато теперь он – один из нас.

У нее двое маленьких детей, по которым она якобы скучает. Хорошо, что я не один из них!

– Как вы думаете, каково будет познакомиться с кем-то новым? – спросил Роланд.

Он почему-то адресовал мне хитренькую улыбку.

– У нас есть инструкции, – сказала Мари. – Мы – дипломаты. Мы будем спокойны и дружелюбны.

– Спокойные, дружелюбные, ага, – согласился Роланд. – Но как это будет? Кто-то, с кем ты никогда не встречался. Мы про них ничего знать не будем. Совершенно новые.

– Это даже не как встреча с животным, – подхватил Канг, щеря в улыбке кривые зубы. – Со львом – ты ведь знаешь, что такое лев, да? Но стекловары – нет.

– Мы много чего про них знаем, – возразила Сосна. – Знаем, как они построили город, что ели, как одевались. Знаем уровень их технологий – выше, чем наши сейчас.

Она была права. У них было радио и намного больше металла.

– Мы не знаем, почему они ушли и почему держались в отдалении, – напомнила Мари.

На это как раз жаловался Стивленд – и в чем-то был прав.

– Мне хотелось бы услышать музыку стекловаров, – сказал я. – А еще лучше бы поиграть с ними. Дуэт. Они тоже играли на флейтах. Это есть на панно, так что музыка – это наше общее.

Я мечтал об этом с того момента, как начал играть на флейте. Поэтому и захотел, чтобы музыка стала моим непревзойденным умением.

– Музыка! – отозвался Роланд, продолжая мне улыбаться.

А вот Сосна выглядела недовольной.

Я постарался не обращать на них внимания.

– И мне хочется спросить, откуда они, – продолжил я. – Я могу показать Солнце.

– Отличная мысль! – сказала Мари, наконец-то не как мать или наставница.

На следующее утро я проснулся с радостной мыслью: днем мы уже будем на водопаде! Я видел его, когда мне было десять, а это не так уж давно, или, по крайней мере, я не чувствовал, что давно. Тогда перед выходом я много про него слышал, видел рисунки, – и был уверен, что он мне понравится, – и водопад оказался именно таким, как я надеялся… но лучше всего оказалось небо. Никогда раньше я не стоял так, чтобы горизонт был у меня под ногами, – бледная линия очень-очень далеко.

Мы еще за километр услышали рев водопада, похожий на гул шершня, и увидели вокруг себя горы – такие высокие, что они касались неба. Мы минуем сырой каменистый перевал – и тогда снова увидим водопад. Он срывался с красной скалы и обрушивался вниз узкой полосой с такой высоты, что вода попадала в озеро только через десять ударов сердца. Тропа вела вниз к широкой травянистой террасе рядом с обрывом, и когда светило солнце, то в поднимавшейся вверх водяной пыли играли радуги. Стекловары построили несколько домов – точно таких, как в городе, – с рядами цветных стеклянных кирпичей на крыше в цветах радуги. У Стивленда тут была роща – двадцать взрослых стволов – но они не соединялись с остальной его частью из-за горного хребта.

Мы миновали перевал, огибая валуны и скалы, и грохот падающей воды стал громче. Канг прошел за последний поворот мимо скал – и остановился. Я подумал, что он задержался, чтобы мы его нагнали и посмотрели вместе – но он остановился из-за того, что увидел.

Бамбук был полностью выжжен, а дома разбиты, словно скорлупки. Мы долго смотрели на это – и казалось, что вода ревет в такт моему сердцу, быстрому.

– Землетрясения не исключены, – проговорила Сосна, но не похоже было, чтобы она сама себе поверила.

– Землетрясения не устраивают пожаров, – негромко отозвался Роланд.

Он оглянулся назад, потом осмотрел всю террасу.

Мари вздохнула:

– Какое-нибудь движение видишь? Нет? Тогда идемте.

Канг хмыкнул – и мы поспешили вниз. Когда мы дошли до места, он поставил рюкзак и начал ворошить обломки зданий. Мари уставилась на останки бамбука.

– Осмотрите все вокруг, – распорядилась она. – Держитесь вместе, и все должны постоянно видеть кого-то еще. Кто знает, с чем мы столкнулись.

– Тут медведи, речные волки и горные пауки. И орлы, и драконы, – подсказала Сосна. – О, а еще дикие львы и слизни. – Мари бросила на нее злобный взгляд. – Просто помогаю нам всем не хлопать ушами.

– Спасибо, – бросила Мари.

Я решил, что когда-нибудь попробую использовать эту интонацию в музыке. Не всякая музыка должна быть красивой. Она может быть еще и нервной – масса ноток, ожидающих чего-то, чтобы превратиться в мелодию, что-то говорить.

– А где фиппокоты?

Роланд попытался высвистеть колонию, которая ощипывает лужайку. В конце концов ему удалось найти одну кошечку, прячущуюся в развалинах дома, но она далеко не сразу решилась выйти.

Эти четверо стали осматривать окрестности, но дело шло к вечеру, так что мне Мари велела готовить ужин. Я осмотрел кострище. Судя по золе, тут недавно жгли бамбук, но Стивленд терпеть не может огонь и никогда не позволяет нам себя жечь. Я прежде всего выгреб обуглившиеся кусочки. Я запек ямс и вскипятил воду, чтобы заварить чай в спелом желтом кактусе, который я утром поймал на тропе, но все это время так сосредоточенно думал о стекловарах и разрушенных домах, что обжег палец об уголек.

Пока мы ели, Роланд держал кошку на коленях. Я еще ни разу не видел, чтобы кто-то из котов сидел настолько неподвижно. Канг сказал, что дома рухнули, когда им подкопали фундаменты.

– Очень много чего копает, – задумалась Сосна. – Но какому дикому животному вздумается копать так долго и усердно, чтобы обрушить четыре здания?

– Здания могли разрушить орлы, ага? – предположил Канг. – У них есть огонь. Они едят котов.

– А может, это были стекловары, – сказала Сосна. – Они ведь где-то поблизости.