Семиозис - Бёрк Сью

Основные выкрикивали приказы. Работники поспешно собирали хворост и обкладывали им бамбуки. Мари смотрела на них. Ее лицо и руки двигались – и я знал, о чем она думает. Это было все равно что наблюдать за тем, как стекловары готовятся нас бить. Я должен был позволить им меня ударить – и вот теперь должен был позволить, чтобы они причинили зло кому-то еще. Я скрестил руки на груди, чтобы не двигать ими.

Мари чуть не заплакала, когда они высекли искру на дерево. Я не люблю Стивленда, но никогда не стал бы ему вредить. И не допустил бы, чтобы ему вредили, но теперь пришлось это терпеть. И ей пришлось. Нам всем пришлось.

Я просвистел, как летучая мышь Радужного города: «Огонь. Плохо». Думаю, она меня услышала.

Бамбук все еще дымился, когда мы снова пришли в движение. Значит, это стекловары сожгли Стивленда у водопада. Наверное, и дома они разрушили, хоть в этом и не было нужды. У них не было на это причин. Я обещал не прибегать к насилию, а они – не такие, как я.

Мы шли быстро. Вечером Сосна сказала, что мы прошли две трети горного склона. Было туманно и сыро. Мы улеглись спать. Я настолько устал, что даже земля ощущалась как подарок. Канг раздал сушеные плоды, и я был такой голодный, что чуть было не проглотил свой целиком.

– Голод заставляет стекловаров торопиться, – прошептал Роланд. – Им хотелось бы двигаться намного быстрее.

– Что нам делать? – спросил я.

Какое-то время никто мне не отвечал, а потом Мари сказала:

– Узнавать, что сможем.

Я попытался заснуть. Я еще никогда не был настолько голоден – и настолько зол. Я ничего не узнал.

Мы снова пошли, как только стало достаточно светло, чтобы разбирать дорогу в холодной мороси. Я шел, завернувшись в одеяло поверх куртки. Дождь отбивал по голому камню унылый ритм. Тропа из каменистой стала размокшей, что было удобнее для широких человеческих ступней, но не для узких копыт стекловаров, а потом начался новый каменистый участок. В какой-то момент мы оказались на каменистой тропе, шедшей вдоль обрыва. Она резко поднималась вверх, а потом опускалась снова и была такой узкой, что корзины стекловаров задевали за скалу. От дождя тропа стала скользкой. Нам пришлось ступать медленно и осторожно. Я старался не смотреть вниз с обрыва, до которого был всего шаг.

Роланд вскрикнул, и мы все повернулись, но я уже заранее знал, что кто-то упал. Я эгоистично пожелал, чтобы это был не он, – просто потому, что он один из нас, член нашей команды, а мы на этой стороне горы совершенно одни. Я повернулся так быстро, что поскользнулся, и на один ужасный момент мне показалось, что я упаду… и в этот же момент я понял, что его голос донесся снизу, а не сзади.

Еще не посмотрев вниз с обрыва, я уже знал, что увижу. Роланд падал. Его тело ударилось о каменистый выступ, и крик закончился громким хрипом – и он продолжил падение, и его руки и ноги беспомощно дергались. Он упал на тропу далеко внизу – и треск разнесся эхом. Я замер, ожидая стона, высматривая движение… хоть что-то… но он лежал на мокрых камнях ничком и не шевелился, словно кукла. А потом он шевельнулся. Нет, это из его рюкзака выглянула кошка. Она осторожно выползла – зеленая, как его волосы, – и ткнулась носом ему в щеку.

Стекловары уже бежали вниз по тропе. Мари поспешила за ними – а я мог только стоять и смотреть.

Мари осмотрела Роланда – на это ушло мало времени. Повернувшись к нам, она покачала головой. На таком расстоянии выражения ее лица рассмотреть не удавалось. Она подняла кошку. Предводители стекловаров перекрикивались и активно жестикулировали в адрес Мари. Она сняла с Роланда рюкзак и вытащила его одеяло. По диагонали ткани хватило, чтобы завернуть его целиком. Клетчатый подозвал работника – кажется, того, которого он ударил у водопада, – и заставил его снять с себя корзины. Роланда положили ему поперек спины (на узкой тропе идти будет сложно), а потом мы все пошли дальше.

Роланд погиб. Я ненавидел его по множеству глупых причин. Ему никто не отказывал в сексе, и работа у него была важная, а я обжигал пальцы у печей, и ни одна женщина меня всерьез не принимала. Это все теперь не имело значения. Я знал его всю мою жизнь, и он раздражал, но он никогда не делал мне больно. Я вообще не мог представить себе, чтобы он кому-то сделал больно. И он не был неуклюжим. Он не виноват в том, что поскользнулся. Это стекловары виноваты. Они заставили нас идти слишком быстро.

Мы пришли в долину. Нас кусали мотыльки. Стаи мелких хрюкающих птиц с перьями, похожими на веточки, бегали по кустам – словно быстрые сухие сорняки. Теплый ветер дул вверх по склону и конденсировался в туман. Синептицы с лаем сновали у нас между ног. Листва на тропе стала мокрой и скользкой от тумана.

Я так устал, что едва мог передвигать ноги. Похоже, стекловарам было не намного лучше – но хотя бы у основных не осталось сил кого-то бить. Небо стало ясным, а потом – снова облачным. Мы вышли на луг с кружевной травой, которая пахла, как сельдерей, и я почувствовал еще более сильный голод. Тело Роланда переложили на спину другому работнику.

Тропа стала ровнее, и я оглянулся. Горы высились за лесом, красные скалы походили на стены, удерживающие облака, а лощины казались трещинами на этих стенах. Спуск от водопада Лейфа был бесконечным, и так же бесконечно нам придется карабкаться вверх отсюда, чтобы вернуться. Если мы вообще вернемся.

Мы пересекли несколько ручейков. Всюду рос чешуйчатый мох. Я опасался слизней – но увидел только жуков-плавунцов и массу водяных птиц. Стекловары хотели, чтобы мы шли быстрее, но, когда Мари попросила нас ускориться, Сосна только сказала:

– Пытаюсь.

Я не собирался ныть, как Сосна, но и быстрее идти не получалось. Несколько стекловаров убежали вперед, издавая свисты, щелчки и треск, как от ломающихся веток. Им в ответ доносился клич, который становился все громче и превратился в распев: «Конгари, конгари». В такт стучали барабаны. Мы почти на месте – чем бы это место ни было.

Тропа стала шире, а по обеим ее сторонам стояли древесные пни. Должно быть, близко поселок стекловаров – или даже целый город. Там найдется еда и питье и возможность отдохнуть и помыться. Кто-то будет уметь читать и писать, и Мари сможет осуществить свою дипломатическую миссию. Возможно, кто-то будет уметь играть на флейте. Кто-то объяснит, почему они сожгли Стивленда, разрушили дома у водопада и заставили нас идти так быстро, что Роланд упал и умер.

Но я не верил, что причина окажется достаточно веской.

А на поле оказался поселок стекловаров. Он оказался маленьким и серым, таким уродливым, что я поначалу принял его за район мастерских – но именно там они и жили, в двух дюжинах шатров такой же формы, что и купола Радужного города, только шатры были маленькие и сделанные из коры, шкур, ткани и соломенных циновок, потрепанных и жалких. Тут не было красок, не было радуг. Даже синептичий риф построен лучше их города!

Канг покачал головой сказал:

– Ох!

Другого сказать нельзя было.

Нас ждали стекловары – особей пятьдесят. Они побежали к нам, размахивая руками и скандируя так громко, что ушам стало больно. И барабаны стучали. Мы прошагали по полю с зеленой травой, покрытой белыми жуками, похожими на крупные снежинки. Ветер гнал на нас крепкую гнилостную вонь стекловаров. С каждым шагом скандирование и барабаны звучали все громче. Вскоре мне, как и Сосне, пришлось зажать уши. Кошка крепко свернула свои ушки и прикрыла нос лапками.

Когда они приблизились, я увидел пару самок: они оказались крупными, их головы были почти на уровне моих глаз. Некоторые стекловары были еще мельче, чем работники: их глаза находились где-то на уровне моих колен. Дети. У многих на спинах не было даже одеял, кое-кто хромал и имел нездоровый вид. Те, кто не участвовал в хоре, постоянно толкали друг друга, а двое даже столкнулись в явной ссоре.

Не мудрые, не величественные, не цивилизованные. Я осматривался, хоть и не знал, что именно хочу увидеть. Наверное, надеялся, что где-то прячется настоящий город.