Убойное лето - Владимир Григорьевич Колычев

Подтверждая слова генерала, Шимановский пальцем постучал по своей голове, сердито глядя на Прокофьева. А ведь прав Ковелев, не должен был Прокофьев отвечать тараном на таран.

– Виноват, товарищ генерал-майор!

– Виноват. Виноватых бьют! Ты всерьез думаешь, что Свищ мог в тебя стрелять?

– Я думаю?

– А телефон его зачем в отработку взял, до его женщин добрались?

– Отрабатываем возможные варианты.

– Кстати, о женщинах, – поморщился Ковелев. – Из-за кого там у тебя конфликт с Карамболем был?

– Это к делу не относится! – отрезал Прокофьев.

– Ух ты! – ошалело сказал генерал, не привыкший к столь резкому отпору. – Не относится! А к Хвойникову ты зачем приходил?

– Деньги у него криминальные нашли, хотел получить объяснения.

– Хотел получить объяснения, а получил пулю.

– Винтовка установлена была на Хвойникова, но выстрелили в меня.

– Как ты можешь это объяснить, подполковник?

– Пока только одно логическое объяснение. Один конфликт со Свищом перерос в другой – с ним же.

– Вот и я о том же, нельзя с этими тварями на рожон. Умней нужно быть. Во всех отношениях.

– И деньги мог подбросить Свищ. И жену Карамболя похитить. Но я не стал бы исключать Курдыбина.

– Думаешь, Пентиум вернулся, чтобы отомстить Карамболю?

– Деньги, которые мы обнаружили, могли принадлежать только Пентиуму, – думая еще и о Свищеве, сказал Прокофьев. – То есть деньги принадлежат банку.

– Банк мы пока пропустим, – осаживая собеседника, махнул рукой генерал. – А деньги оставим.

– Из-за этих денег в стане Карамболя пошел ропот. Карамболь объявил Пентиума крысой, теперь крысой считают его самого. А Свищ усиленно подогревает эти слухи. И уже вышел из подчинения Карамболя.

– Я смотрю, тут криминальной войной запахло.

– Война уже идет, Карамболь ранен, он в больнице. И на него вторично готовилось покушение. К счастью для него, все обошлось. И к несчастью для меня, – усмехнулся Прокофьев.

– Что предлагаешь делать?

– В доме Карамболя нашли деньги. Два миллиона восемьсот рублей. Даже для Свища с его наркотрафиком это немаленькая сумма. Такими деньгами так просто не разбрасываются.

– Если можно, покороче, – поморщился Ковелев.

– Можно и покороче. Если в ход пошел такой козырь, то игра будет идти до последнего. Вчерашний выстрел это подтвердил. Я думаю, это не последнее покушение на Карамболя. Я бы установил за Хвойниковым негласное наблюдение, перекрыл бы все подступы к нему, чтобы взять киллера на подходе к нему.

– Ну что ж, дело серьезное. Очень серьезное, – глянув на Шимановского, сказал Ковелев. – И работа предстоит очень серьезная. Каратаева подключать будем.

Прокофьев кивнул. Подполковник Каратаев занимал должность заместителя начальника Управления уголовного розыска и одновременно возглавлял борьбу с организованной преступностью. В общем-то этот отдел и должен был заниматься как Свищом, так и Карамболем. Но и отдел по раскрытию тяжких и особо тяжких преступлений не мог оставаться в стороне.

– А вы, товарищ подполковник, отправляйтесь в больницу, – сказал Ковелев. – Это, конечно, похвально, что вы рветесь на передний, так сказать, край, но вид у вас, скажу я вам! Еще упадете в обморок перед подчиненными!

– Я все понял, товарищ генерал.

Прокофьев действительно еле держался на ногах, хотелось присесть, а еще лучше прилечь – желательно на больничную койку. Тем более что без перевязки сегодня не обойтись, да и обезболивающий укол не помешает.

Генерал ушел, поворачиваясь вслед за ним, Шимановский подал знак дождаться его. Проко-фьев сел, в кабинет вошли Бордов и Ярыгин.

– Ковелев Каратаева к делу подключает, сейчас Шимановский подойдет – фигуры переставлять. Не знаю, куда вас поставит, но вы мне Ахтарцева найдите. Он по телефону звонил, должен быть номер, пробейте, кто звонил из дома на Спортивной улице.

– Да, технари уже работают, все под контролем. Только вот в результате не уверен, Ахтарцев сам технарь, может их перехитрить.

– Найдите его. Здесь он где-то. Карамболя в покое не оставят, как бы беспилотником в него не запустили.

– А что, Ахтарцев сможет.

– Все частоты вокруг больницы надо заглушить.

Прокофьев вдруг понял, что больше не может говорить. Еще слово, и с ним точно случится обморок, а терять сознание при подчиненных что-то не очень хотелось даже при уважительных обстоятельствах.

И все же несколько слов сказать пришлось, Егор оставил за себя Бордова, а Ярыгина попросил отвезти его в больницу.

– Я вот все думаю, откуда киллеры узнали, в какой палате лежит Карамболь? И в каком он состоянии находится. И что может выйти на балкон, – в машине, закрывая глаза, с трудом проговорил Прокофьев. – Причем в ближайшее время. А он собирался…

Карамболь мог выйти на балкон в тот же день, когда Егор схлопотал пулю. Или даже в тот же момент.

– С Карамболем поговорить надо… Москва, Головастик… – Прокофьев замолчал, не в силах больше говорить.

Карамболь знался с Головастиком, с его людьми, возможно, держал с ним связь через того же Пентиума. Ему и самому нужно знать, кто на него покушался. Возможно, он даст подсказку, которая поможет выйти на Ахтарцева. А еще лучше на заказчиков.

Из машины Прокофьев выходил с трудом, он мог потерять сознание в любой момент, но тем не менее прямым ходом направился к Карамболю, благо что их палаты находились в одном коридоре, хотя и в разных крыльях здания.

Палата охранялась, но Ярыгин пер как бульдозер, сметая все на своем пути. Брайтон открыл дверь, собираясь зайти в палату и предупредить босса, но Ярыгин оттолкнул его. Бросаться на него Брайтон не стал, его только сегодня выпустили на свободу, и ему вовсе не хотелось возвращаться за решетку.

Прокофьев бросил взгляд в открытую дверь и увидел сидящего на койке Карамболя, процедурная сестра Нина Борисовна заканчивала перевязывать его.

– …тебя к нам в сауну привозили… – донесся до слуха противный, с мерзкими в нем нотками голос Карамболя.