Ночи Клеопатры. Магия любви - Татьяна Вяземская

А ведь Клеопатра, должно быть, знакома с ним… В Риме он ни разу не был у них в гостях – как-то так получалось, – но зато именно он возглавлял конные римские войска, авангард армии Габиния.

– Послушай, моя царица, а ведь именно Антоний командовал тогда конницей, когда твой отец сумел вернуть себе трон. Он что, не понравился тебе тогда?

Если мужественный молодой воин не понравился четырнадцатилетней девчонке, стало быть, и сейчас можно быть спокойным: Антоний постарел, попойки и любовные похождения оставили на нем свой след, да и Клеопатра уже давно не восторженная глупая девчонка…

– Я не видела его тогда, – ответила царица. – Мы же с тобой прятались, а потом пришла Ати – помнишь? – и отвела нас к моему отцу. Ты хотел заранее составить о нем мнение? Думаю, это неверно: даже если ты и доверяешь моим суждениям, я бы предпочла, чтобы ты вынес о нем собственное мнение. Ведь, возможно, мне придется с тобой посоветоваться.

– А разве мое мнение может повлиять на принятое тобой решение, царица? – с горечью поинтересовался евнух.

Клеопатра вздохнула и погладила старого друга по руке.

– Нет, мой милый. Я все равно сделаю все, что буду считать благом для государства.

Антоний во все глаза смотрел на невысокую стройную женщину, спускающуюся по трапу. Владычицу вот этого великолепия. Последнюю любовь Цезаря. Мать его сына.

Он вызвал ее сюда?! Нет, приплыла сама, сделала одолжение. Одета просто, но на фоне нескольких дюжин девиц, разряженных в дорогущие ткани и обвешанных украшениями, сразу ясно, кто здесь царица.

Ослепительная красавица? Ерунда! Римляне ценят высокий рост – она мелкая, чуть выше плеча ему будет, пожалуй. Фигура – не в его вкусе: ему нравятся пышные женщины с крутыми бедрами и увесистой грудью, она же больше напоминает молоденькую девушку, чьи формы еще не до конца развились. Не блондинка, но и не жгучая брюнетка: волосы скорее каштановые.

Крупный нос. Хорошей формы, правда, таким носом гордился бы римлянин. Римлянин-мужчина, но никак не женщина. Подбородок для женщины тоже резковатый – Марку Антонию нравились покладистые женщины. Особенно после почти девяти лет брака с Фульвией, которой скорее следовало бы родиться мужчиной…

От воспоминания о жене Антония передернуло. Вестей от жены не было уже больше месяца. С одной стороны – к счастью: меньше знаешь, как говорится, крепче спишь. С другой стороны, ее молчание могло означать, что она затевает что-то еще. Ради него, Антония, – и при этом не посоветовавшись с ним. Фульвия! Она всегда думает, что знает, что для кого будет лучше. Он не любил жену и не любил двоих сыновей, рожденных ею. И в каждой женщине, хоть мало-мальски напоминающей Фульвию, готов был видеть врага.

Но эта египетская царица, во-первых, далеко не так хороша, как Фульвия, а во-вторых, наверняка глупее. Он ведь уже решил: была бы умной, не стала бы демонстрировать свое богатство. Только почему при виде Клеопатры у него бегут мурашки по спине и становится тепло внизу живота?

Первое свидетельствует о том, что этой женщины все же следует опасаться. Второе – что как любовница она великолепна: уж его-то опыт позволял это определять практически с одного взгляда.

Все-таки он дурак. Надо было сидеть в своей резиденции и ждать. Если бы она пришла сама, то… это бы сразу поставило ее на вполне конкретное место. А то, что он, как мальчишка, прибежал смотреть на роскошный корабль, расставляло акценты совсем по-другому. Не она спешит на встречу с вызвавшим его триумвиром, а он прибежал встречать великую царицу великой державы.

От досады он чуть не плюнул прямо на доски набережной, но сдержался. Дядя Юлий не одобрил бы, а этот слизняк Октавий уж точно себе такого не позволяет.

А Клеопатра ждала. Ее придворные плавно и медленно двигались вокруг нее, словно выполняли какой-то сложный ритуал, и, наверное, если Антоний будет продолжать стоять на месте, то по-идиотски будет выглядеть именно он.

Он медленно подошел, ловя себя на том, что пытается чеканить шаг, как если бы шел с докладом к самому Цезарю.

– От лица всего римского государства и от себя лично приветствую тебя, царица Клеопатра.

Она протянула смуглую руку, унизанную браслетами. По египетской моде? По греческой? По ее собственной? Ей браслеты шли, подчеркивая и гладкость кожи, и ровный ее цвет, и тонкие изящные запястья. Коснулась его руки – кончиками пальцев, осторожно, словно цветка.

– Приветствую тебя, Марк Антоний.

И – никаких титулов. Просто имя – и все.

А золотистые глаза – какой странный цвет! – не отрываясь глядят на него.

Впервые Марк Антоний почувствовал, что не знает, что сказать.

– Я буду ждать тебя и твоих друзей у себя на корабле с наступлением сумерек, Марк Антоний.

Она повернулась и пошла прочь. Она двигалась так плавно, словно не шла, а плыла. Корабль! Она напоминает свой корабль. Такая же величественная. Он не будет Марком Антонием, если в течение нескольких дней не завоюет эту крепость. Пусть он не адмирал, а сухопутный полководец – ха, он справится!

– Ты положил глаз на царицу, Марк? – тихо поинтересовался Публий Кален. – Возможно, тебе следовало бы поостеречься. О ней разное говорят… Например, что у нее было несколько сотен любовников…

Марк Антоний усмехнулся.

– Говорят? Если бы о ней не говорили, она меня бы не заинтересовала, Публий. Согласись, красавицей ее назвать трудно. Но что-то в ней цепляет. Несколько сотен, говоришь? Тем более!

– Хочешь доказать всем, что ты круче остальных? – хохотнул Кален. – А если не получится?

– Получится! – Антоний наигранно хохотнул в ответ. – Ты же меня знаешь: нет такой бабы, которой я не добился бы.

– Или она тебя!

Разговор, состоящий почти целиком из скабрезностей, шел как бы сам собой, а Антоний лихорадочно соображал: что это со мной такое?! Взрослый мужик, сорок уже минуло, баб перепользовано – не перечесть! Он добился гордячки Фульвии – и не просто добился: она полюбила его по-настоящему и, даже зная, что муж в походах ведет отнюдь не целомудренную жизнь, готова была драть за него глотку любому. И драла… демоны бы ее подрали.

Фульвия начала в Риме настоящую гражданскую войну. А он еще так радовался, когда она проткнула язык мертвого Цицерона золотой шпилькой – дескать, какой поступок! Ни один мужчина не осмелился, а Фульвия сумела!

Вообще при воспоминании о Фульвии ему хотелось кого-нибудь ударить – все равно кого за неимением рядом самой Фульвии.

Ну, да боги с ней, с Фульвией. Если она выкинет что-то еще, он с ней просто разведется. Но это – потом. А сегодня вечером – Клеопатра. Скорее бы они наступили, эти сумерки, что ли.